Король опять зевнул.
После барона томным голосом заговорил герцог де Кроа. В выспренних выражениях он бранил русских солдат, тонко глумился над их боевыми качествами. В зале посмеивались. Герцог слыл за человека остроумного.
— Однако после того, как вы, герцог, и другие генералы оставили русские войска, преображенцы и семеновцы дрались столь мужественно, что даже его величество король выразил им одобрение! — раздался спокойный и холодный голос из глубины зала.
Карл повернул длинную голову: на фоне серебристой портьеры стоял человек в мундире премьер-лейтенанта флота.
Герцог поднял лорнет, поискал взглядом дерзкого, сделал вид, что не нашел, и заговорил опять. Но уже больше никто не смеялся его остротам. По всей вероятности, это происходило потому, что король перестал его замечать.
После герцога один за другим говорили генералы, которые служили русским. По их мнению, даже затруднять короля столь мелкой темой не имело смысла. А полковник Джеймс, много лет прослуживший в Архангельске и даже знающий несколько русских поговорок, в заключение своей речи попросил один корпус шведов для нанесения решающего удара в сердце России, в Москву.
Это королю не понравилось: если так уж просто завоевать Москву, то почему он, Карл, дал московитам передышку после Нарвы?
— Глуп! — сказал король графу Пиперу, но так громко, что услышали многие.
Граф наклонил голову в знак полнейшего согласия.
Король на виду у всех ел свой солдатский ужин: кнэккеброд — сухую мучную лепешку и гороховую кашу с пшеном. В стеклянном кувшине была подана вода — все видели, что король пьет воду. Он громко, по-солдатски чавкал и утирал рот платком из холста. «Никаких нежностей!» — любил говорить Карл XII.
— Кто стоит там, у портьеры? — спросил он, запив водою свой ужин. — Этот, который вспомнил Нарву?
— Премьер-лейтенант флота и наш бывший агент в Московии, — ответил Пипер без всякого выражения в голосе.
— Тот, который дрался на шпагах?
— Совершенно верно, ваше величество…
Карл любил удивлять своей памятью приближенных и любил, чтобы этому удивлялись громко.
— Поразительно! — произнес граф Пипер драматическим шепотом, наклонившись к соседу.
— Пусть говорит! — приказал Карл, кивнув в сторону портьеры.
Он подпер подбородок ладонями и уставился на офицера красными колючими глазами.
Премьер-лейтенант заговорил скупыми, точными фразами, и Карл вдруг почувствовал, что все в этом офицере неприятно и враждебно ему: неприятен жесткий голос, независимый и неподвижный взгляд сосредоточенных глаз, неприятны мысли, которые высказывал офицер. И, чтобы он это почувствовал, Карл брезгливо сморщил свое оплывшее лицо и с рассеянностью во взгляде отвернулся к Пиперу, умевшему мгновенно понимать короля.
— Он еще молод, чтобы поучать совет! — сказал граф Пипер.
— Просто — нагл! — ответил Карл так громко, что многие в совете услышали эти слова и стали передавать тем, кто сидел далеко от короля.
Но премьер-лейтенант не почувствовал ничего. Он продолжал называть типы пушек, которые отливались на русских заводах, рассказывал о кораблях, которые вышли в Азовское море и отрезали турок от их крепостей, коротко сообщил о Новодвинской цитадели как о препятствии на пути к городу Архангельскому…
— Где же чертеж крепости? — спросил со своего места ярл Юленшерна. — Почему мы не имеем чертежа?
И король повторил:
— Где чертеж?
Ларс Дес-Фонтейнес втянул голову в широкие плечи. Он понял: его решили затравить во что бы то ни стало. И он стал огрызаться как волк, над которым уже занесены копья охотников. Чертеж? Московиты стали куда осторожнее с иноземцами, чем в прежние времена…
— Но царь Петр покровительствует иноземцам! — сказал Аксель Спарре. — Почему вы не могли использовать это покровительство на благо короне?
— Царь Петр теперь осторожнее с иноземцами, нежели в дни своей юности, — ответил премьер-лейтенант. — Иноземцы, надо им отдать справедливость, сделали все, что в их силах, для того чтобы потерять покровительство русского царя. Нарва была для московитов хорошим уроком, и присутствующий здесь герцог де Кроа — прекрасным учителем. «Все они изменники», — так думает любой солдат в России об иноземцах, и тут ничем нельзя помочь. Более того, русские теперь имеют своих агентов в Стокгольме: каждый шаг готовящейся экспедиции в Архангельск им хорошо известен. И мы тут, к сожалению, совершенно беспомощны. Мы никого не можем поймать с поличным…
Карл повернулся к Акселю Спарре:
— Агенты московитов в Стокгольме?
Королевский прокурор ответил шепотом:
— Расследование ведется, ваше величество…
— Агенты московитов делают здесь все, что хотят! — продолжал Ларс Дес-Фонтейнес. — Их много, и они неуловимы. Даже королевский прокурор гере Аксель Спарре не изловил ни одного крупного резидента…
— Об этом не говорят вслух! — воскликнул Спарре.
— Именно потому, что никто не пойман и не будет пойман, — сказал премьер-лейтенант. — Мы любим хвастаться, но терпеть не можем искать причины своих поражений…
Смутный гул пронесся по залу совета. Аксель Спарре наклонился к графу Пиперу и прошептал:
— Вам не кажется, граф, что с этим молодчиком пора кончать? Еще немного — и его величество заинтересуется им…
Граф Пипер спросил громко:
— Нам неясна ваша мысль, гере премьер-лейтенант. Вы боитесь войны с московитами и ради этого страха изображаете русских великанами, а шведов пигмеями? Это так?
— Он куплен московитами! — крикнул Аксель Спарре. — Мы слушаем в совете не голос шведского офицера, но голос русского золота…
— Я ничего не боюсь! — спокойным голосом ответил Ларс Дес-Фонтейнес. — Я не подкуплен, нет! Мудрость его величества короля шведов есть порука тому, что война с московитами в конце концов принесет победу шведскому оружию. Я прошу только помнить, что Московия не такая жалкая страна, какой ее здесь представляют герцог де Кроа, полковник Джеймс и королевский прокурор Спарре. Жестокие испытания — вот что ждет королевство. К этому должны быть готовы все…
Его более не слушали. В зале стоял шум. Он был конченым человеком и понимал это. Тупое равнодушие овладело им. Он слишком устал за эти дни… Пожалуй, отец, был прав: конечно, следовало убежать, скрыться, исчезнуть. Но сейчас все было поздно…
После премьер-лейтенанта говорил генерал-квартирмейстер Гилленкрок. Король слушал его рассеянно и кивнул головой только один раз, когда Гилленкрок назвал речь премьер-лейтенанта болтовней человека с нечистой совестью. Старый барон Шлиппенбах усмехнулся. Жирный Лавенгаупт говорил последним. «Поменьше трусов в нашем войске!» — сказал он, садясь.
К королю в наступившем молчании наклонились капеллан Нордберг и Аксель Спарре. Он выслушал их внимательно, качнул длинной головою и поднялся.
— Наше решение, — сказал он своим высоким каркающим голосом, — наше решение будет принято в соответствии с мнениями, которые излагал совет. Война с московитами неизбежна. И мы надеемся, господа, что бог благословит наше святое дело.
— Мед годс хелп! — ответил совет. — Во имя божье!
Королевские драбанты распахнули створки дверей. Кирасиры, гренадеры и штык-юнкера взяли на караул. Протяжно запели фанфары. Тяжелыми шагами Карл спустился по лестнице и при свете смоляных факелов, чадящих на ветру, сел на своего горячего каракового жеребца.
Еще не стих стук подков королевской кавалькады, когда у решетки дворцового парка пять драбантов службы Акселя Спарре остановили полковника и его сына. Премьер-лейтенант спешился. Капитан драбантов потребовал у него шпагу. Ларс Дес-Фонтейнес медлил. Кони били копытами вокруг него, капитан взвел курок пистолета.
— Возьмите! — сказал Дес-Фонтейнес.
Покидавшие дворец генералы и министры видели, как конные драбанты повели Ларса Дес-Фонтейнеса в канцелярию Акселя Спарре.
Премьер-лейтенант шел медленно, руки его были скованы, голова низко опущена. Арест на глазах совета был хорошим уроком для всех беспокойных людей в королевстве шведском. Членам совета было также полезно видеть старого полковника кирасир словно застывшим возле окованной железом двери канцелярии королевского прокурора.
