Уилсон почти с торжеством вернулся в офис Кейси, полагая, что теперь его признают могущественным покровителем ЦРУ. Для начала директор воздал должное его необыкновенным способностям в финансировании афганской кампании, «Знаете, администрация переживает сущий ад, когда пытается выбить несколько миллионов долларов для «контрас», которые сражаются в двух шагах от нас, а вы только что увеличили афганскую программу на 90 миллионов долларов. Я этого не понимаю».
Уилсон ликовал до тех пор, пока не узнал, почему Кейси на самом деле пригласил его. Не мог бы он найти способ разделить хотя бы десять процентов афганских ассигнований с «контрас»? Директор настаивал, что этот вклад будет решающим: «Мы сможем выиграть войну за полгода».
Это была непростая просьба. Президент отчаянно хотел сохранить никарагуанское «сопротивление», и директор ЦРУ просил патриотичного техасского конгрессмена сыграть свою роль в этом. «Я бы с радостью пошел вам навстречу, но Типу это не понравится», — сказал Уилсон директору, имея в виду спикера Типа О'Нейла. Он добавил, что выступление в защиту «контрас» лишь подорвет его возможности на афганском фронте.
Когда Кейси спросил, почему он хотя бы не попробует, Уилсон прямо ответил, что считает эту войну проигранной. Директор явно не понимал, какое значение приобрели события в Никарагуа для американских либералов. Влиятельные лидеры в каждом городе страны выступали с резкой критикой Агентства. Сотни американцев фактически работали на сандинистское правительство. Каждую пятницу они собирались перед посольством США, протестуя против войны, и часто к ним присоединялись многие другие американцы, посещавшие Никарагуа. Племянница О'Нейла находилась в Манагуа, а домохозяйки и проповедники из организации «Свидетели мира» собирались отправиться на границу и образовать символический заслон между армией «контрас» и сандинистами. Американские репортеры, наводнившие страну, посылали сообщения о безнадежном провале тайной операции Агентства.
По словам Уилсона, «это были еще цветочки» по сравнению с накалом страстей среди его коллег-демократов в Конгрессе. Даже его близкий друг Джим Райт вел себя так, словно выдворение США из Никарагуа было целью его жизни. Однако самым могущественным и непреодолимым противником оставался спикер, и ничто не могло заставить его изменить свое мнение.
В тот день Уилсон благоразумно умолчал о том, что он уже заключил сделку с О'Нейлом — недвусмысленное соглашение, по которому он фактически сдавал «контрас» в обмен на поддержку Конгресса в финансировании афганской войны.
«Могу вам сказать, что мы бы не приняли такого деятельного участия в афганских делах, если бы не Чарли, — говорит Тони Коэльо, партийный организатор демократов в Конгрессе. — Большинство конгрессменов даже не знали, где находится Афганистан, а остальным было наплевать». Коэльо, один из подлинных мастеров политической интриги, объясняет, почему такое соглашение было необходимым: «Никарагуа превратилось в арену ожесточенной схватки между нами и ЦРУ, Пентагоном и Белым Домом. Если бы Чарли ввязался в одну из этих баталий, у него были бы связаны руки».
Уилсон уже не впервые заключил личную сделку со спикером. О'Нейл прибег к его помощи во время коррупционного скандала ради спасения своего близкого друга Джона Марфа. «Раньше он оказывал такие услуги О'Нейлу, — объясняет Коэльо. — Руководство знало, что оно может рассчитывать на него».
На пенсии бывший спикер с удивительной откровенностью описывал свои махинации с Уилсоном: «Я знал, что Чарли занимается подпольной работой с министерством обороны, ЦРУ и многими другими, но мы предпочитали смотреть в другую сторону. Я был уверен, что Чарли играет на нашей стороне, и знал, что ни один американский солдат не пострадает. Обычно я говорил ему: «Не хочу знать, чем ты занимаешься, Чарли: просто делай свое дело». О'Нейл вмешался один-единственный раз, обеспокоенный неустанными попытками Уилсона получить место в комитете по разведке. «Предполагалось, что этот комитет обеспечивает контроль над деятельностью ЦРУ, — объясняет Коэльо. — Если бы мы пустили Чарли в этот огород, то фактически натравили бы его на них». У Коэльо есть еще одно интересное замечание по поводу успехов Уилсона в резком увеличении финансирования афганской программы ЦРУ. «Нужно понимать, что лишь политическая атмосфера того времени допускала нечто подобное. Мы были настолько сосредоточены на Никарагуа, что Афганистан как будто исчез с радарных экранов. Никто не уделял внимания этой стране, но все было бы по-другому, если бы не события в Никарагуа».
Уилсон совершил еще один поступок, который мог бы разъярить директора. Он никогда не упускал возможности сообщить своим либеральным друзьям, что они спокойно могут голосовать против «контрас» лишь в том случае, если будут голосовать вместе с ним по Афганистану. Таким образом их не могли обвинить в чрезмерно мягком отношении к коммунизму в середине правления Рейгана.
Но Билл Кейси не имел представления, какую игру ведет Уилсон с демократическим большинством Конгресса. Он попросил Авракотоса присоединиться к нему в попытке привлечь Уилсона к никарагуанской операции, но Гаст дипломатично отказался[45]. Авракотос не хотел ставить под угрозу свой план эскалации войны в Афганистане. Осыпанный деньгами Чарли, он впервые мог эффективно действовать на международном рынке оружия. По его указанию Агентство направило министерству обороны Египта заказ на строительство производственной линии для боеприпасов к винтовкам Энфилда. Ему надоело торговаться с ненасытными дельцами черного рынка, а благодаря прямому межправительственному контракту он мог рассчитывать на гарантированные поставки по фиксированным ценам.
В мире торговли оружием нельзя обойтись без подводных камней, и вскоре на Гаста посыпались жалобы от пакистанцев, возмущенных тем, что контракт не был заключен от лица их правительства. Без сомнения, какой-то генерал хотел нажиться на этом, но Авракотосу было все равно, кто запускает руку в чужой карман, если цена, которую платило Агентство, была меньше, чем он мог получить в любом другом месте. Для него было важно сохранить хорошие отношения с пакистанцами, поэтому он отдал их контракт.
Но все это бледнело по сравнению с тем, что произошло, когда Авракотос начал разыгрывать китайскую карту. Как и египтяне, китайские военные некогда были оснащены советским оружием, а их командиры получили образование в военных академиях СССР. Союз между этими двумя державами страшил Запад, но к моменту вторжения в Афганистан они стали заклятыми врагами. Тридцать советских дивизий сосредоточились на китайской границе, и Китай имел веские основания полагать, что нападение (возможно, с применением ядерного оружия) может состояться в любое время. Китайцы не упускали возможности намекнуть западным странам на необходимость жесткой позиции по отношению к растущей советской угрозе.
Тем не менее никому не приходило в голову, что китайское правительство рискнет навлечь на себя гнев Советского Союза и станет крупным поставщиком оружия для афганских повстанцев. Это произошло благодаря усилиям блестящего молодого руководителя оперативного пункта в Пекине Джо ди Трани. Свободно владеющий мандаринским наречием и женатый на китаянке, он поразил Лэнгли неожиданным предложением: китайцы готовы изготавливать оружие по советскому образцу для нужд джихада. Ди Трани напоминал Авракотосу молодого Фрэнка Синатру, и Гаст называл его «бродвейский Джо». По словам Гаста, «мы должны были убедить китайцев, что не только хотим трахнуть русских, но и собираемся победить. Джо сделал это».
Ди Трани обратился к китайцам с вопросом: «Думаете, наши люди в Кабуле и Пакистане не похожи на меня? Посмотрите на меня. Я говорю на вашем языке. Я женат на вашей соотечественнице. У нас повсюду есть такие люди, как я. Мы не можем проиграть».
«Он великолепно заморочил им головы», — с восхищением говорит Авракотос. Тайная сделка с китайцами была одним из самых строго охраняемых секретов того времени. Лишь двое или трое коллег Авракотоса из оперативно-тактической группы знали о ней. Вероятно, не более десяти человек во всем Агентстве были посвящены в подробности. Китайцы до сих пор не признают, что они поставляли оружие ЦРУ.
