Фернандес нравился Авракотосу. Он был бывшим полицейским и добрым католиком с семью детьми, а не надменным отпрыском аристократической семьи. Теперь он попал в беду. Оливер Норт попросил его помочь «контрас» построить взлетно-посадочную полосу в Коста-Рике в то время, когда Конгресс сделал незаконной для ЦРУ любую помощь никарагуанским мятежникам.
На Фернандеса произвело глубокое впечатление, когда Норт сослался на президента, а затем взял его на экскурсию в Белый дом и фактически представил его Рональду Рейгану. Норт заставил Фернандеса думать, что все, о чем он просил, исходило непосредственно от президента. Но теперь Фернандеса обвинили в нарушении закона, и он боялся, что его могут уволить и лишить пенсии за несколько месяцев до выхода в отставку. Фернандес знал, что Авракотос был близок к Клэру Джорджу, и надеялся, что Гаст сможет замолвить за него словечко.
Авракотос сделал все возможное для этого человека, к которому он испытывал душевную симпатию, но в конце концов сказал ему правду. Фернандес не мог рассчитывать на снисхождение от заместителя директора по оперативным вопросам, а Гаст просто не мог отстоять его интересы.
Когда Авракотос распрощался с Фернандесом холодным зимним днем, он мог заглянуть в будущее своего знакомого. «Резня в день Хеллоуина» повторялась. Фернандес не принадлежал к аристократам, следовательно, от него можно было избавиться. И действительно, за два месяца до своего пятидесятилетия Джо Фернандес был уволен. В пятьдесят лет он мог рассчитывать на пенсию, но теперь Агентство сделало вид, будто не несет никакой ответственности за человека с семью детьми и двадцатилетним стажем. Агентство не пришло ему на помощь, когда в суде прозвучали уголовные обвинения. Его босс Алан Файерс тоже не пришел ему на помощь. Гаст знал: Фернандес не понимает, что с ним происходит, он еще не понял, что его любимое ЦРУ может предать его. С другой стороны, Гаст очень хорошо это понимал.
Одиннадцать месяцев спустя Авракотос был поражен лицемерием Алана Файерса, который пытался выпутаться из безнадежной ситуации. Казалось невероятным, что этот человек еще недавно заявлял перед Кейси и Авракотосом, что деньги ЦРУ впустую пропадают в Афганистане и настоящая победа над коммунизмом должна начаться в Центральной Америке.
Теперь, когда никарагуанская кампания была окружена скандалами и стояла на грани полного краха, Авракотос убеждал Берта Данна позволить ему исправить положение. Он обладал связями в Конгрессе, и даже его недавнее противодействие сделке «Иран-контрас» можно было использовать с выгодой для Агентства. Однако Клэр Джордж снова решил убрать Авракотоса подальше от огней рампы.
Шесть лет спустя Гасту было трудно проявлять милосердие, когда он смотрел выпуски новостей и разговаривал со своими старыми товарищами о печальной участи Джорджа. Человек, которого журналисты называли «главным шпионом Америки», занял место обвиняемого в федеральном суде Вашингтона. ЦРУ не поспешило на выручку, когда ему предъявили обвинение по пяти статьям уголовного кодекса. Адвокат представил его как патриота, верно служившего своей стране, и подчеркивал его храброе поведение в Афинах, где он работал под угрозой убийства. Но Гаст видел главное: собственное правительство Клэра Джорджа теперь собиралось упрятать его за решетку Главным свидетелем обвинения во время слушаний был не кто иной, как Алан Файерс.
Еще никогда раньше высокопоставленный сотрудник ЦРУ не нарушал кодекс молчания и не доносил на другого члена Секретной службы. Предательство было особенно гнусным, поскольку Файерс выступал не из принципа, а просто пытался продать старого разведчика в обмен на более мягкий приговор для самого себя.
В те дни Гаст не говорил ничего плохого о Клэре Джордже. Ему не нравилось, что делает правительство, и еще больше не нравилось то, что сделал Файерс. Но он испытывал мрачное удовлетворение, глядя на исполнение своего пророчества. Когда один из представителей защиты спросил, сможет ли он выступить свидетелем со стороны Клэра, Авракотос согласился. «Но я сказал им, что если прокурор спросит меня что-нибудь про операцию “Иран-контрас”, Клэр отправится в тюрьму», — говорит он.
Гаст больше не получил в ЦРУ такую работу, которая могла бы заинтересовать его. Его карьера была практически завершена из-за решения его старшего товарища, который предпочел отнестись к нему как к саботажнику. Но все не обязательно должно было закончиться таким образом. Он мог бы сохранить и свои принципы, и свою работу, если бы захотел взять урок у Берта Данна.
В учетной книге Авракотоса Данн был «хорошим парнем» — человеком, который открыл для него возможность участия в афганской программе. Он также был профессионалом, поддерживавшим усилия Гаста, когда тот изо всех сил пытался предотвратить катастрофу. Но когда Данну становилось совершенно ясно, что прилив движется против него, он всегда умудрялся оказаться в отъезде.
В оперативной группе шутили, что всем нужно быть начеку каждый раз, когда Берт отправляется на охоту или рыбалку. Это неизменно происходило в те дни, когда принимались компрометирующие решения, а Данн был достаточно хорошо осведомлен, чтобы не оказываться в таких ситуациях, когда приходится либо падать на собственный меч, либо официально поддерживать какую-нибудь абсолютно безумную инициативу. Для таких людей, как Данн, в этом заключалась суть профессионализма. Некоторые даже говорили, что своим нежеланием принять общую картину событий Авракотос демонстрировал отсутствие навыков, которые отличают первоклассного разведчика. Если он не может с улыбкой отойти в сторону в собственной бюрократической системе, разве можно рассчитывать, что он способен обмануть противника?
Уходя в безвестность, отлученный от Чарли Уилсона и растущих успехов афганской программы, Гаст не унес с собой почти никаких знаков признательности за хорошо выполненную работу. Обычно в таких ситуациях устраивают торжественный вечер, чтобы смягчить удар, который по сути дела равнозначен увольнению под благовидным предлогом. Как правило, такие мероприятия имеют формальный характер, но Берт Данн организовал для Гаста нечто совсем иное. Здесь не было ни официальных речей, ни вручения золотых часов и тем более медалей Агентства, которыми неоднократно был награжден Говард Харт перед выходом в отставку.
Тем не менее около пятисот сотрудников и сотрудниц ЦРУ пришли попрощаться с Авракотосом. Комната для совещаний и остальные владения Гаста были тщательно вычищены по такому случаю. Берт отрядил снабженцев для тайной доставки виски, джина, пива и вина в офисы Агентства, где употребление спиртного формально находилось под запретом. Стоявшее у входа большое чучело советского солдата в пугающей униформе войск химической защиты теперь держало в одной руке бутылку «Столичной», а в другой — банку «Будвайзера». Везде были развешаны красные, белые и голубые ленты, обрамляющие огромные плакаты с фотографиями моджахедов, зеленые баннеры с надписью «Аллах акбар» по-арабски и по-английски.
Так состоялась традиционная церемония прощания. Никаких других торжеств не последовало, но одна организация в составе Агентства решила, что Гаст заслуживает их особой признательности. Эстер Дин, впечатляющая темнокожая женщина из Кливленда, весившая сто тридцать килограммов, в тот день вела себя так, словно она устроила вечеринку для друга, когда Билл Кейси спустился с восьмого этажа, чтобы засвидетельствовать свое уважение.
Эстер испытывала особые чувства к Авракотосу. Два года назад, когда она была его секретаршей, работа вдруг начала валиться у нее из рук. Однажды Гаст в раздражении задал ей вопрос с расистским душком: «Эстер, я знаю, что ты жирная негритянка и не умеешь связно говорить, но что с тобой стряслось?» Она объяснила, что у нее накопилось четыре тысячи долларов долга по кредитным картам и она может потерять все свое имущество, если старший сотрудник не утвердит для нее выдачу ссуды из кассы взаимопомощи. Может ли он это сделать?
«При одном условии», — сказал Гаст. Он взял ее бумажник, достал десять кредитных карточек и разрезал их пополам. Потом он договорился с ней о новом режиме денежных трат, утвердил ссуду и постепенно вернул Эстер утраченное материальное благополучие.
