Монсеньер Нани, живой, румяный, голубоглазый, с легкой проседью в светлых волосах, улыбаясь, вышел к нему навстречу.

— Любезный сын мой, — воскликнул он, протягивая Пьеру обе руки, — как мило с вашей стороны, что вы пришли навестить меня!.. Садитесь, пожалуйста, давайте побеседуем, как добрые друзья.

Он сразу же начал расспрашивать Пьера с видом горячего участия.

— В каком положении ваше дело? Расскажите мне подробно обо всем, что вам удалось предпринять.

Несмотря на предостережения дона Виджилио, Пьер поверил в искреннее сочувствие прелата и, растрогавшись, выложил ему все без утайки. Рассказал о визитах к кардиналу Сарно, монсеньеру Форнаро, отцу Данджелису; описал свои хлопоты у влиятельных лиц, у кардиналов конгрегации Индекса, у главного пенитенциария, у кардинала-викария, у государственного секретаря; посетовал на бесконечные хождения из одной двери в другую, ко всем сановникам церкви, по всем конгрегациям, по всем ячейкам громадного улья, где кипит непрестанная таинственная работа; с горечью поведал о том, как он измучен, разбит, обескуражен.

Монсеньер Нани, слушавший с явным удовольствием рассказ Пьера о всех перипетиях его мучительной и бесплодной борьбы, изредка прерывал аббата восклицаниями:

— Да это же отлично! Превосходно! Ваше дело идет на лад! Великолепно, просто великолепно!

Казалось, прелат говорил совершенно искренне, без тени иронии или злорадства. Но его пронизывающий взгляд впивался в лицо молодого человека, как будто он хотел убедиться, насколько сломлена воля аббата, насколько тот готов к повиновению. Достаточно ли Пьер утомлен, разочарован, достаточно ли сознает всю безнадежность борьбы, настала ли пора с ним покончить? Неужели три месяца, проведенные в Риме, все еще не образумили, не охладили, не усмирили этого пылкого, безрассудного энтузиаста?

Неожиданно монсеньер Нани спросил:

— Однако, любезный сын мой, вы еще ничего не рассказали мне о его высокопреосвященстве кардинале Сангвинетти.

— Монсеньер, его высокопреосвященство до сих пор не вернулся из Фраскати, я не мог его повидать.

Тогда прелат, как будто предвкушая эффектную развязку своей искусной дипломатической интриги, воскликнул с притворным испугом, воздевая к небу пухлые холеные руки:

— Боже мой! Вам непременно надо повидать его высокопреосвященство! Это совершенно необходимо. Подумайте только, ведь он префект конгрегации Индекса! Мы не в силах ничего сделать, ничем не можем вам помочь, пока вы не посетите кардинала. Кто не видел его, тот никого не видел… Поезжайте скорее, поезжайте во Фраскати, любезный сын мой.

И Пьеру пришлось покориться:

— Я поеду, монсеньер.

Хотя Пьер знал, что кардинал Сангвинетти может принять его не раньше одиннадцати часов, он все же выехал ранним поездом и в девять утра сошел на станции Фраскати. Ему уже довелось побывать здесь в один из дней вынужденного бездействия; он совершил тогда традиционную поездку по имениям римских виноделов, которые тянутся от Фраскати до Рокка-ди-Папа и от Рокка-ди-Папа до Монте-Каве, и был очарован красотой местности; теперь он с удовольствием предвкушал чудесную двухчасовую прогулку по склонам Альбанских гор, среди оливковых деревьев и виноградников, до самого Фраскати, что возвышается над беспредельной рыжеватой равниной Кампаньи, где вдалеке, на расстоянии шести миль, белеет, словно мраморный островок, город Рим.

Ах, как хорош городок Фраскати на зеленеющем холме под лесистыми вершинами Тускулума, какой несравненный вид открывается с его знаменитой террасы, как горделивы и изящны патрицианские виллы с фасадами в стиле Возрождения, утопающие в зелени садов, в тени кипарисов, дубов и пиний! Пьер не мог налюбоваться этой пленительной красотою, не мог вдоволь насладиться тишиной и отрадой. Больше часа он бродил по аллеям старых, кряжистых оливковых деревьев, по лесистым дорогам, затененным кронами пиний из соседних садов, по тропинкам, овеянным благоуханием, и за каждым поворотом перед ним расстилалась бесконечная равнина Кампаньи. Но вдруг произошла неожиданная и не слишком приятная встреча.

Пьер уже спустился к вокзалу, в низину, прежде покрытую виноградниками, где за последние несколько лет начали возводить новые строения, и тут на дороге, ведущей из Рима, показалась элегантная коляска, запряженная парой лошадей; к удивлению священника, поравнявшись с ним, она круто остановилась и кто-то окликнул его по имени:

— Как! Господин аббат Фроман! Зачем вы здесь в такую рань?

Только тогда Пьер узнал графа Прада, который соскочил на землю и, послав вперед пустую коляску, решил пройти пешком остаток пути вместе с аббатом. Крепко пожав ему руку, граф сказал:

— Видите ли, я редко пользуюсь железной дорогой, предпочитаю экипаж. Чтобы лошади не застаивались… У меня тут дела, как вы знаете, я занялся постройками, но они, к несчастью, плохо подвигаются. Вот почему даже осенью мне приходится приезжать сюда чаще, чем я хотел бы.

Пьер действительно слыхал об этом. Семья Бокканера была вынуждена продать роскошную виллу, построенную здесь их предком кардиналом во второй половине шестнадцатого века по проекту Джакомо делла Порта; поистине то было княжеское поместье: тенистые сады, буковые аллеи, бассейны, водопады и знаменитая, лучшая во всей окрестности терраса, с которой открывался вид на бескрайние равнины римской Кампаньи, простирающиеся от Сабинских гор до песчаных берегов Средиземного моря. При разделе имущества Бенедетта получила в наследство от матери обширные виноградники в низине под Фраскати и принесла их в приданое графу Прада как раз в то время, когда не только Рим, но и провинцию охватила лихорадка строительства. Поэтому Прада увлекся идеей построить около Фраскати несколько небольших вилл в буржуазном вкусе, наподобие тех, что вошли в моду в окрестностях Парижа. Однако на виллы нашлось мало покупателей, разразился финансовый кризис, и граф принужден был теперь выпутываться из затруднительного положения, выплачивая жене ее долю после их разрыва.

— Кроме того, — продолжал Прада, — в экипаже я могу приехать и уехать, когда вздумается, а на железной дороге связан расписанием. Нынче утром, например, у меня свидание с подрядчиками, оценщиками, адвокатами, и я понятия не имею, долго ли они меня задержат… Чудесная местность, не правда ли? Мы, римляне, недаром ею гордимся. Сколько бы у меня ни было забот и неприятностей, но, приехав сюда, я радуюсь от всего сердца.

Он не договаривал самого главного: его любовница Лизбета Кауфман провела лето в одной из этих новых вилл и устроила там изысканную художественную мастерскую, где ее посещала вся иностранная колония; к незаконной связи, в которую она вступила после смерти мужа, римское общество относилось снисходительно, и Лизбета пользовалась всеобщим расположением благодаря таланту и веселому нраву. Даже ее беременность не вызвала осуждения, и Лизбета, вернувшись в Рим в середине ноября, благополучно родила здорового крупного мальчика, что вызвало в светских салонах и в салонах церковников всевозможные сплетни и пересуды о неминуемом разводе Прада с Бенедеттой. Понятно, почему граф Прада так любил Фраскати, городок, с которым у него было связано столько нежных воспоминаний, а также чувство радости и гордости после рождения сына.

Встреча с Прада была неприятна Пьеру, питавшему неодолимое отвращение к дельцам и коммерсантам, но он постарался держаться как можно любезнее и участливо осведомился о здоровье его отца, прославленного героя, старика Орландо.

— Ах, он чувствует себя превосходно, только вот ноги парализованы. Он нас всех переживет. Бедный отец! Я так мечтаю поселить его на все лето здесь, в одной из вилл! Но он ни за что не хочет: упрямец боится покинуть Рим, как будто в его отсутствие город могут снова завоевать.

Прада громко расхохотался, он любил подшучивать над старомодным героизмом борцов за независимость. Потом он прибавил:

— Вчера отец говорил мне о вас, господин аббат. Он сетовал, что вы давно его не навещали.