Пьера огорчили эти слова, потому что он относился к Орландо с искренней любовью и почтением. После первого визита он еще раза два заходил его проведать, причем старик неизменно отказывался беседовать с ним о Риме; позже, говорил он, когда его юный друг сам все увидит, почувствует и поймет, настанет время обсудить вдвоем эту сложную тему.
— Прошу вас, — воскликнул Пьер, — будьте добры передать вашему батюшке, что я не забыл о нем и только потому его не навещаю, что хочу последовать его совету. Перед отъездом я непременно зайду с ним проститься и поблагодарить за сердечный прием.
Они продолжали медленно подниматься в гору по дороге, застроенной новыми виллами, многие из которых так и не были закончены. Узнав, что аббат приехал нанести визит кардиналу Сангвинетти, Прада снова засмеялся, обнажив свои белые, волчьи зубы.
Да, верно, кардинал приехал сюда, как только папа захворал… Ручаюсь, что вы найдете его в лихорадочном волнении!
— Почему же? — спросил Пьер.
— Да потому, что нынче утром поступили дурные известия о здоровье святого отца. Когда я выехал из Рима, ходили слухи, что ночь прошла тревожно.
Прада остановился передохнуть на повороте, возле небольшой старинной церковки, одиноко и печально стоявшей на опушке оливковой рощи. Из полуразвалившейся лачуги рядом с церковью вышел рослый, плечистый священник с широким загорелым лицом и, резко заперев дверь на двойной поворот ключа, быстро удалился.
— Посмотрите-ка! — насмешливо заметил граф. — У этого молодца тоже сердце не на месте, уж наверно, он побежал за новостями к вашему кардиналу.
Пьер с изумлением глядел вслед священнику.
— Да я ж его знаю, — сказал он. — Если не ошибаюсь, в день приезда я видел его у кардинала Бокканера: он привез его высокопреосвященству в подарок корзину с фигами и просил поручиться за своего младшего брата, которого посадили в тюрьму не то за драку, не то за поножовщину. Впрочем, кардинал решительно отказался дать поручительство.
— Это он самый, без сомнения, — ответил Прада, — он был своим человеком на вилле Бокканера, когда его брат служил там садовником. А теперь он доверенное лицо и преданный помощник кардинала Сангвинетти… О, этот Сантобоно прелюбопытная личность, пожалуй, у вас, во Франции, такого не сыщешь. Он живет совсем один в этой развалившейся лачуге при старой церкви Санта-Мариа-деи-Кампи, куда прихожане заходят послушать мессу не чаще трех раз в году. Да, это настоящая синекура: жалованья в тысячу франков ему вполне хватает на пропитание, он живет как сельский философ и возделывает большой фруктовый сад. Видите, вон там, за стеною.
Действительно, сад на склоне холма, позади церковки, был со всех сторон обнесен высокой стеной, наглухо огражден от любопытных взглядов. Лишь слева за оградой виднелась громадная, раскидистая смоковница, темная листва которой отчетливо выделялась на светлом небе.
Прада повел Пьера дальше, продолжая рассказывать о Сантобоно, который его, очевидно, занимал. Это был священник-патриот, гарибальдиец. Он родился в Неми, в диком уголке Альбанских гор, вышел из народа, из простой крестьянской семьи; но сам он кое-чему обучался и достаточно знал историю, чтобы вдохновляться великим прошлым Рима и мечтать о возрождении Римского государства, о торжестве молодой Италии. Наивный аббат пламенно верил, что явится наконец истинно великий папа и осуществит его мечту, сосредоточив всю власть в своих руках и подчинив себе все другие народы. Чего же проще? Разве папа не верховный глава миллионов католиков? Разве не подвластна ему половина Европы? Франция, Испания, Австрия покорятся сразу, лишь только уверятся в его могуществе, и он будет предписывать свои законы миру. Ну, а Германия, Англия, все протестантские страны неминуемо будут побеждены, ведь папская власть — единственный оплот против ересей и заблуждений, и они рано или поздно разобьются об эту несокрушимую плотину. Однако, из политических соображений, Сантобоно держал сторону Германии, считая, что строптивая Франция не падет к ногам святейшего отца, если ее не принудить. В его горячей голове уживались самые дикие противоречия, самые безрассудные идеи, а грубый, необузданный нрав нередко толкал его на жестокость и насилие; ревностный христианин, друг обездоленных и страждущих, он напоминал тех сектантов-фанатиков, что способны и на великие подвиги, и на великие преступления.
— А теперь, — сказал в заключение Прада, — он всей душой предался кардиналу Сангвинетти, ибо видит в нем достойнейшего претендента, будущего великого папу, который призван сделать Рим столицей мира. Сюда примешиваются с его стороны и более низменные расчеты, например, надежда стать каноником или заручиться высоким покровительством на случай жизненных затруднений, вот хотя бы как сейчас, когда надо вызволить из беды родного брата. В Риме многие делают ставку на своего кардинала, как на билет в лотерее: в случае удачи, если кардинал станет папой, они выиграют целое состояние… Вот почему наш аббат так быстро шагает по дороге, — видите, он спешит узнать, скоро ли умрет Лев Тринадцатый и не выпадет ли на его, Сантобоно, долю главный выигрыш — тиара для Сангвинетти.
— Вы думаете, папа так серьезно болен? — спросил Пьер с беспокойством.
Граф усмехнулся и воздел руки к небу:
— Как знать! Все они заболевают, когда им это почему-либо выгодно. Но на сей раз он, кажется, действительно нездоров, говорят, расстройство пищеварения. А в его годы малейшая хворь может иметь роковые последствия.
Некоторое время они шли молча, потом священник снова спросил:
— Значит, если папский престол освободится, кардинал Сангвинетти имеет большие шансы на успех?
— Большие шансы? Опять-таки этого никто не знает. Известно только, что его считают одним из самых вероятных кандидатов. Если одного его желания было бы достаточно, Сангвинетти непременно стал бы папой, с таким пылом, с такой страстью, с такой настойчивостью он к этому стремится, до такой степени его снедает честолюбие. Именно в этом его слабая сторона, он вредит себе и сам это чувствует. Он может решиться на все, чтобы победить в последней схватке. Будьте уверены, он недаром укрылся здесь в столь критический момент, делая вид, будто жаждет уединиться, отрешиться от всего мирского: на самом же деле ему удобнее издали руководить ходом сражения.
Прада начал пространно и с увлечением рассказывать о Сангвинетти, восхищаясь его ловкими интригами, настойчивостью в борьбе, неукротимой, неуемной энергией. Он познакомился с ним, когда тот, пробыв несколько лет нунцием в Вене и приобретя большой опыт в делах, вернулся в Рим и поставил себе целью завладеть папской тиарой. Вся деятельность Сангвинетти объяснялась этой честолюбивой мечтой — его ссоры и примирения с папой, симпатии к Германии и вслед за тем неожиданная благосклонность к Франции, непостоянство в отношении итальянского правительства: вначале он стремился к соглашению, потом занял непримиримую позицию, не желая слышать ни о каких уступках, пока Италия не откажется от притязаний на Рим. Теперь он прочно стоял на этом, порицал переменчивую политику Льва XIII и усердно восхвалял Пия IX, великого папу героических времен, непоколебимо твердого, несмотря на доброе сердце. Сангвинетти давал понять, что, будь он на папском престоле, он правил бы церковью благостной, но твердой рукой, держась в стороне от опасных политических маневров. Однако в глубине души он мечтал именно о политике и даже выработал целую программу, нарочито туманную, которую его приспешники и прихвостни с таинственным видом восторженно восхваляли. Еще с весны, со времени первой болезни папы, Сангвинетти жил в постоянной смертельной тревоге, так как прошел слух, будто иезуиты, невзирая на неприязнь к ним кардинала Бокканера, решили поддерживать его кандидатуру. Слов нет, Бокканера отличался резким нравом, чрезмерной набожностью, нетерпимостью, опасной в нынешнее время, но зато он принадлежал к патрицианскому роду, и его избрание служило бы залогом, что папство никогда не откажется от светской власти. С тех пор Сангвинетти видел в лице Бокканера опасного противника и, считая себя несправедливо обойденным, потерял покой; он не спал ночей, изыскивая способы избавиться от могущественного соперника, не брезговал гнусными сплетнями о любовной связи Дарио и Бенедетты в доме дяди и неизменно именовал кардинала антихристом, с воцарением которого папской власти придет конец. В последнее время, стремясь заручиться поддержкой иезуитов, Сангвинетти придумал новый хитрый маневр: велел своим приближенным распустить слух, что в случае избрания он не только будет отстаивать незыблемость принципа светской власти, но даже берется вновь отвоевать эту власть. Его клевреты шептали по углам, что Сангвинетти подготовил целый план, сулящий верную победу, удар, сокрушительный по результатам, несмотря на кажущиеся уступки: он не будет препятствовать верующим католикам голосовать и выставлять свою кандидатуру, он пошлет в палату сто своих приверженцев, потом двести, триста; палата в скором времени свергнет Савойскую монархию и учредит нечто вроде обширной федерации итальянских провинций, президентом которой, вновь овладев Римом, станет верховный и самодержавный глава церкви — святейший папа.
