Оникс не стал терять время зря, хотя очень устал за последние дни. Заехал к следователю, а от него — сюда. Нашел участкового, поговорил с ним. Тот пребывал в смятении: только что он поймал хулигана Брыльникова и выяснил, что в квартиру Анатолия звонил не он, а Вероника Жемалдинова. У нее точно такая же куртка, черная с красной вставной полосой на спине. А сам Брыльников той ночью явился домой лишь около трех часов. Он был занят очень важным делом — грабил коммерческий магазин с.теплой компанией таких же, как он, обнаглевших малолеток. «Что ж ты молчал, черт!» — с досадой укорил хулигана Вася Алексеев. «Алиби хорошее было, — хмуро признался тот. — Если б не убийство, я б вообще ничего вам не сказал...» И добавил, что звонила Анатолию скорее всего Жемалдинова, потому что она вечно крутилась возле Мишиной двери, подслушивала и пыталась заглянуть в замочную скважину.

Так что, с одной стороны, участковый был доволен: ему удалось раскрыть преступление, совершенное на его территории. А с другой стороны, он мог бы сделать это и раньше.

Оперативник выслушал его рассказ, пожал плечами и сказал, что надо срочно переговорить с Жемалдиновой. Вдвоем они отправились в соседний подъезд, где и встретили вездесущую Тоню Антонову.

И вот сейчас Сахаров, сожалея о том, что пришлось отпустить девчонку, поднимался по лестнице на третий этаж. За ним шел Вася Алексеев. Он чуть не упал, наступив на дверную ручку, которая валялась на ступеньке и которую оперативник благоразумно обошел. Вася тихо и смачно выругался, пнул ни в чем не повинную стену, поднял ручку и положил ее в карман полушубка.

Дверь в квартиру была слегка приоткрыта. Оникс оглянулся на участкового, покачал головой. В том, что Тоня Антонова здесь уже побывала, он не сомневался. Не сомневался он и в том, что она здесь нашла...

— Гром и молния, — сказал пораженный Вася Алексеев. — Никак хлопнули старушку?

— Прах и пепел, — подтвердил Сахаров. — Хлопнули.

Уличный фонарь освещал комнату через окно тусклым неприятным электрическим светом.

Вероника Жемалдинова лежала на лоскутном одеяле лицом вверх. В предночном сумраке она казалась куклой, сделанной из папье-маше. Желтовато-серая кожа, мутный блеск застывших глаз, страшная гримаса... Словно какой-то модный художник сотворил ее для салона, пристроил на своей кровати и открыл окно, чтоб высыхала... Кстати, почему открыто окно? Третий этаж достаточно высокий, к тому же внизу асфальт, если прыгать — запросто можно разбиться. Или открыла сама хозяйка, желая проветрить? Или Тоня Антонова?..

Сахаров в очередной раз пожалел, что не потащил девчонку с собой. В этой обстановке, рядом с трупом, да еще под легким нажимом она выложила бы все, что знает. Придется трясти ее завтра. Только будет ли толк? За ночь она придумает сколько угодно уловок и уверток, не поймаешь...

— Вот не повезло Веронике Рашидовне, — тем временем сокрушался Вася Алексеев. — Бывает же... Собственной косынкой удавили... Ну ничего, в следующий раз будет осторожнее.

— В какой следующий раз? — сердито спросил Оникс. — Для нее уже личный конец света наступил, а ты...

Резкая телефонная трель заглушила его последние слова. Жестом велев участковому молчать, Сахаров по звуку пошел искать аппарат. Лишь на седьмой звонок он обнаружил его в коридоре, в обувной коробке. Поднял трубку и вздохнул так томно, как могла бы вздыхать сама Вероника Жемалдинова.

— Здравствуйте, с вами говорит супруга товарища Нет-те, человека и парохода, — раздался мерзкий женский голос.

Сахаров узнал Пульса и в раздражении бросил трубку. Она треснула и сломалась. Чертыхаясь, оперативник вернулся в комнату, включил верхний свет.

Тут царствовал бедлам. Весь пол был усеян книжками, газетами, журналами, обрывками бумаг; глобус с нарисованной на нем страшной мордой лежал у кровати, как оторванная голова; толстая сучковатая палка торчала в цветочном горшке, похожая на языческий фаллический символ. И всюду пыль, пыль, пыль... В довершение картины у шкафа, подпирая его могучими плечами, стоял атлант Вася Алексеев. На щеках его расцветал яркий детский румянец.

— Смотрите... — прошептал он, едва дыша от волнения.

Оперативник посмотрел. В широких крепких пальцах участкового светилась прозрачная хрустальная фигурка балерины. Вася нежно взирал на нее, млел и таял словно школьник.

— Оставь, — буркнул Оникс, приседая на корточки у кучи макулатуры. — Не до игрушек...

— Можно я возьму ее? — робко попросил участковый.

— Возьми...

Сахаров рылся в куче и тихо негодовал. Газеты и журналы были разворошены, в альбоме не хватало двух фотографий, а письменный стол был явно взломан, если не убийцей, то Тоней Антоновой, причем последнее наиболее вероятно. Что-то у нее подозрительно оттопыривалась куртка на боку, когда они встретили ее в подъезде.

В какой-то мере Оникс теперь понимал чувства Пульса и даже не считал уже абсурдной идею арестовать девчонку и посадить в камеру хотя б дня на три. Чтоб не путалась под ногами. Да и дело становится все более остросюжетным. Такая проныра, как Тоня, вполне может оказаться на пути преступника, и тогда она будет его третьей жертвой... Оникс даже вздрогнул при этой мысли.

Без энтузиазма он перелистал альбом, почитал стихи, записанные на отдельных листочках четким красивым почерком.

— Апчхи! — восхищенно чихнул Вася Алексеев. — Сколько же пыли тут! Апчха!

Он уже присматривался к стеклянному шарику с корабликом внутри, и Сахаров мельком отметил, как он любовно поглаживает его бочок толстым пальцем.

— Василий! — строго сказал оперативник. — Положи шарик на место.

Обиженно засопев, Вася положил шарик в ящик.

Минут через пять Сахаров поднял голову и застукал участкового в тот момент, когда он сцапал со стола крошечный металлический ключик и попытался открыть им плоскую деревянную коробку.

— Что это?

— Шкатулка, — ответил Вася. — Никак не открывается.

— Где ты ее взял?

— В шкафу, на верхней полке.

— Дай сюда.

Шкатулка открылась легко, стоило только правильно вставить в замок ключик. Кроме толстой тетради, внутри ничего не оказалось. На обложке красным фломастером было написано: «Леопольд Богоявленский. Избранное». Сахаров открыл первую страницу, и сердце его ухнуло к пяткам.

«История о Большом Якуте, Большом Еврее и маленьком, очень умном русском». Пробежав глазами текст, оперативник понял, что он почти слово в слово совпадает с тем, что ему передал по телефону несколько дней назад Павел Линник. Только тот сказал, что историю эту сочинил Миша; никакого Леопольда Богоявленского Линник не упоминал. Мог ли Миша взять себе такой вычурный псевдоним? Вряд ли. А может, автором была сама Вероника Жемалдинова? Но ее стихи написаны совершенно другим почерком...

За «Историей...» следовал рассказ о милиционере, который обожал пугать жену зажигалкой в виде пистолета. Однажды спьяну он перепутал настоящий пистолет с зажигалкой и застрелил жену. Рассказ был написан плохо, наставительный тон раздражал, а мораль, заключенная в двух последних срифмованных строчках, умного читателя могла просто взбесить. В стиле изложения Сахарову почудилось что-то знакомое.

Другие произведения в «Избранное» Леопольда Богоявленского не входили.

С сожалением Оникс положил тетрадь обратно в шкатулку, отобрал у Васи Алексеева авторучку с переливающейся картинкой, бросил ее в ящик и пошел в коридор к телефону, вызывать группу на место происшествия.

Уже из дому Сахаров позвонил Штокману.

— Виктор Васильевич, я хотел поговорить с вами как со специалистом в области литературы. — Вот так солидно начал Оникс беседу с администратором.

Штокман ужасно обрадовался и столь же солидно ответил:

— Что вас интересует, Николай Владимирович?

— Вам знаком некий Леопольд Богоявленский?

— Хм-м... Он, кажется, жил в восемнадцатом веке?

Оникс уловил в голосе собеседника напряжение. Или он знал Леопольда Богоявленского, или догадывался, кто это, или же сам им и являлся.