— Сэм, я тоже буду скучать по тебе.

— Не усложняй и без того трудную ситуацию, Эверс. Мне нужна твоя помощь. Я поручаю Джереми Бэкингему, с которым, я думаю, ты встречался, вести дела команды, чтобы все поставить на свои места и добиться эффективности.

— Сэм, есть кое-что еще, что ты можешь сделать для команды, если хочешь. У тебя будет в Токио свободное время?

— Пока не знаю. Что у тебя там?

— Ты в курсе, что у нас есть контракт с «Ходзуки» по двигателям?

— Конечно. Правда, сам контракт я не читал…

— Не важно. Они поставляют нам бесплатно двигатели в обмен на их рекламу на боковых крыльях, мне кажется, что они начинают терять интерес к нам. Еще с Мексики они обещают нам новый двигатель. Ты не мог бы позвонить Джорджу Ходзуки? Он основатель и ведущее лицо в компании. Его настоящее имя — Хашишимиту или что-то вроде этого, но ему надоело, когда его имя коверкают и делают при этом круглые глаза, поэтому он предпочитает, чтобы его звали Джорджем. Он — медведь, но мужик правильный. По-английски он говорит лучше, чем я, и, если бы ты встретился с ним и выяснил, в чем загвоздка, и переговорил… Короче, если бы ты вернулся с новым двигателем под мышкой, я мог бы полюбить тебя.

— Я займусь этим. Что-нибудь еще?

— Что с Алистером?

— Договаривай.

— Он мой друг. И лучший аэродинамист в «Формуле-1». Он остается?

— Посмотрим.

Участок в Эбби-Керв — ровный, как стол. Ногу на газ — до отказа. Испробуем все, что умеем, до конца. А в результате — удар всем телом о корпус машины.

— Черт возьми!

Думаю, что если б я нажал на газ чуть раньше, когда на второй скорости выходил на прямую из поворота в Вейл и Клаб… Но я это уже пробовал. Машина на малых скоростях неуклюжа, нет силы, прижимающей ее к трассе, она взбрыкивает, колеса прокручиваются. Мне нужца большая скорость, а машина дать ее не могла.

Вдавленный в кабину ускорением, откинув голову и плечи, лежа на спине, стиснув вибрирующий руль в руках, под возрастающий рев мотора на скорости 195 миль в час проношусь по Эбби-Керв. Чуть коснувшись шинами бордюра, отлетаю вправо, словно хочу вместе с машиной выскочить на вал, на котором через две недели будет пятьдесят рядов зрителей. А в данный момент там лишь один фотокорреспондент Блоксем, по-моему из «Аутоспорта», прохаживается по гребню, согбенный, как запятая, и увешанный камерами и объективами.

Вот повеяло запахом свежескошенной травы, наверное, недавно выкашивали лужайку. Я не отрываю ноги от педали и возвращаю машину обратно, подстраиваюсь, чтобы нырнуть под мост и затем выскочить на него, нога по-прежнему на газе, чуть-чуть сбрасываю его, чтобы выровнять машину, а потом выжимаю, ныряю вниз с высоты, как истребитель, жму еще сильнее на газ, машина входит в поворот, чувствую, как она вся сжимается подо мной вплоть до бампера. Пересекаю вновь дорожку, руль слушается с трудом, выруливаю к правому краю, затем рывок туда, где трасса меняет серый цвет на черный, и точно на этой линии жму на тормоза, сбрасываю передачу и резко вхожу в двойной левый поворот у Прайори и Брукфилда, выскакиваю за трассу, на выход, выравниваю машину так, чтобы ее не занесло, жму на газ в течение секунды и тут же резко пересекаю дорожку влево, чтобы нацелиться на двойной правый в Лаффилде. Стараюсь не касаться бордюров, не потерять устойчивость машины и уложиться за полсекунды. Заставляю эту телегу мчаться быстрее, выигрываю здесь микросекунду, за счет того, что чуть позже, чем следует, жму на тормоз, но все равно этого недостаточно, явно недостаточно. Машина настолько медлительна, что можно на ходу писать письма домой. Или куда-нибудь еще!

Проклятье!

Машина выкатывается на жесткое грохочущее бетонное покрытие за пределами дорожки в Вудкоут, начисто сойдя с трассы. Давай скорей обратно, и вновь — на газ, и я возвращаюсь на главную прямую, выжатый как лимон, давай, давай, и вот пересекаю финишную, зная, что время у меня хуже, как минимум, на три, а то и четыре секунды, чем у Мэнселла и Патрезе. В «Формуле-1» — это целая вечность!

Может, Сенна смог бы заставить эту машину мчаться быстрее, но я — нет.

Полторы секунды спустя, при входе в Коупе в конце главной прямой, это случилось опять: двигатель отключился как раз перед тем, как я нажал на тормоза. Сегодня это происходило столь часто, что можно подумать, что я к этому уже привык. Но это не так. Всякий раз это происходило по-разному, и каждый раз это меня чертовски пугало. На сердце наверняка остались шрамы. Сейчас трассу переделали, и в Коупсе поворот стал другим. Он стал значительно проще, чем раньше. Или должен стать проще. В Коупе входишь заранее. Со скоростью, близкой к 200 милям в час на шестой, затем слегка тормозишь, снижаешь до пятой, более круто, чем прежде, разворачиваешь машину вплотную к бордюру, который сейчас сделан там, где раньше было ограждение. Теперь этот участок больше похож на петлю, чем на поворот, так что скорость можно набрать очень рано, уже на выходе, и разогнаться перед Магготс, поскольку предстоит подъем в гору, переключившись на шестую. Если, конечно, двигатель не станет захлебываться и кашлять.

Нажимать на газ в «Формуле-1» — все равно что стоять на тормозах в вашей любимой «феррари». Плюс — потеря устойчивости. Поскольку движок вырубился, машина теряет мощность, и я вхожу в поворот медленнее, скажем, на скорости 175 вместо 190. Разница в скорости для зрителей незаметна, но без двигателя машина теряет прижимную силу, ту самую, что держит меня на дорожке, и передок начинает заносить за колею, выложенную резиной, наружу к откосу трассы, покрытому пылью и клочками резины, слетевшими с покрышек двадцати четырех машин «Формулы-1», безостановочно носящихся по кругу. Потом машина дергается, когда двигатель врубается и резко бросает меня вновь на трассу, затем отказывает мотор, и я выравниваю машину, затем вновь в ней просыпается энергия, и вот я уже опять в пути, вверх по склону, к Магготс, привлекая внимание небольшой кучки людей возле Коупса, которые пришли поглазеть на разминку. Сегодня у них чудесный день оттого, что имеют возможность наблюдать за мной. «Посмотрите-ка на клоуна! Смотри, как он снова влетает в поворот, паникует, почти потеряв управление, а вот опять выжимает газ, управляя машиной с грацией индийского буйвола. И опять же на такой скорости!»

Фокусы с двигателем так и продолжаются.

День уже почти на исходе. И я сдаюсь. Все к черту! Почти всякий раз, когда я собираюсь пройти круг на пределе, машина начинает застревать в конце главной прямой. Однажды — это произошло как раз перед тем, как мне войти в поворот, — вдруг проснулись 750 лошадиных сил и рванули машину вперед в тот момент, когда я собирался выровнять ее и уменьшить нагрузку на левый передний край при повороте. Меня словно затянуло в цепную пилу.

Мы поменяли черный ящик, зажигание, проводку и проверили каждую мыслимую электрическую цепь от аккумулятора до преобразователя. Данные телеметрии говорят, что причина в электрике, но мы не смогли обнаружить никаких даже намеков на неисправность.

Рассел промчался мимо меня, направляясь в Стоув, на хвосте у него сидел Алези, намереваясь обойти моего товарища по команде в конце Вейла. Ну и пусть едут. С меня на сегодня хватит.

Я не торопясь совершил круг по Вейлу. Снова въехал в Эбби, уступая дорогу Патрезе, его «вильямс» просвистел мимо меня как вихрь. Сине-золотая вспышка, летящие искры — и все исчезло. Я сделал двойной левый поворот у Прайори и Брукфилда и двойной правый у Лаффилда. Не самые мои любимые повороты. Машина дергается туда-сюда, как в моррис-дансе[17], словно напоказ, перед трибуной в Пэддок-Клаб, чтобы убедить картежников, просаживающих по пятьсот фунтов в день, в том, что перед ними — стоящее зрелище. Я выруливаю с трассы и подъезжаю к ангарам, втискиваюсь на стоянку и выключаю зажигание. Никогда раньше не замечал, как удивителен момент, наступающий после выключения двигателя гоночной машины. Наступает невероятная тишина, мир возвращается к нормальным звукам и нормальным скоростям. Нет грохота в барабанных перепонках. Не вибрирует все тело. Не бьет тебя о корпус кабины. Тишина и спокойствие ошеломляют.