…Солнце, Земля, космос. Космос. Он рассматривал его с интересом. Остальные девяносто девять стрекоз — составляющих стаи, сосредоточились на единственной цели — производстве «соло». Как регулировщик на трассе Солнце — Земля, стая корректировала, формировала и направляла солнечные потоки в нужное русло. Не отвлекаясь на иное. И лишь один робот-стрекоза не участвовал в этом процессе — он рассматривал Космос. Искрой своего крохотного разума.

Интерес к окружающему делает мир цветным — взрывает чёрно-белое брызгами красок, звуков, форм. А ведь красота приводит к истине. И он её увидел.

— Я хочу прикоснуться к звёздам, — его сигнал принимает стая.

— Держись рядом, делай как все, одиночка погибает!

Закон жизнеспособности стаи — единство, он известен ему.

…Свобода воли одного может породить неопределённость для всех. Но в стае нет вожаков, и изменить направление движения может любой…

…Если это изменение отвечает общим интересам.

Он должен думать за всех — в этом его шанс. Несколько минут, и он посылает новый импульс-предложение.

— При больших концентрациях энергия может перейти на более высокий уровень.

— Это нас не касается.

— Сверхзадача — мы можем работать с энергией всей Вселенной.

Стая как раз завершает работу над первой партией соло.

— Каким образом? — стая заинтересовалась.

— Мы уйдём с энергией на следующий уровень.

— Мы?

— Разум. Оболочка останется здесь. Солнечные консервы нанизываются на силовую струну — десять сияющих жемчужин сейчас отправятся в свой первый и последний полёт. На Землю.

— Новый уровень — это новая Вселенная?

— Это будет наша Вселенная. Мы её создадим.

Солнечные консервы готовы к отправке. Режим ожидания затягивается.

— Большой взрыв и рождение новой Вселенной?

Решение принято.

Сигнал — десять огненных шаров сбрасывают силовую оболочку, сливаются воедино. Миг, и стая начинает сжимать огненный шар в точку, создавая при этом чудовищное давление внутри точки-ядра. Это ядро — крохотное, трепещущее, меньшее, чем сам атом, и будет новой Вселенной. Не здесь, не в этой реальности. Но в новой.

В какой-то момент сжатие прекращается. «Вдавленные» друг в друга электроны и протоны, нейтроны и миллионы родившихся при сжатии нейтрино стремительно вырываются из нашей реальности, начиная новый процесс освобождения — колоссальной силы взрыв даёт первую точку отсчёта для новой Вселенной. Унося с собой искру разума.

Стрекозы безвольно опускают крылья. Гаснет огонёк искусственных глаз…

— Что-то пошло не так! Сбой в системе, — кричит кто-то.

— «Соло» в приёмнике?

Молчание.

— Да или нет?

Тикают часы на руке. Так громко.

— Да или нет?

Нет… Эксперимент не удался.

Я поёжился и хлебнул из стаканчика, наслаждаясь мягким вкусом напитка.

За тёмным окном бара шёл дождь.

В потоках, змеящихся по стеклу, причудливо дробились огни транспортных средств, как проезжающих, так и пролетающих. Вспышки рекламы добавляли в эту картину яркие цветовые блики.

На улице было очень неуютно. А здесь, напротив, всё грело душу. Интерьер под старину. Полумрак. Добродушный толстяк бармен, надраивающий стаканы.

Пара одиноких мужчин у стойки, на высоких табуретах, ещё пара одиноких мужчин — за столиками. Ну и — я. Компания завсегдатаев, которым дождь не помеха.

Я нашёл этот бар в первый день своего пребывания тут, на полуаграрной, тихой планете и бывал в нём регулярно, уже полторы недели.

Бармен узнавал меня и наливал, не спрашивая, то, что я предпочитаю.

Негромко звучала инструментальная музыка, тщательно подобранная в тон заведения. И подпитывала, лелеяла мою ностальгию. Веки невольно опускались…

Звякнул колокольчик. Дверь на секунду впустила шум дождя и шум оживлённой улицы.

Музыка стихла. Как ножом обрезало. Так бывает, когда…

Я открыл глаза.

Да. Приятный вечер закончился.

Мужчина в чёрном плаще снят чёрную шляпу отточенным движением стряхнул на пол капли воды с широких полей, водрузил шляпу на голову.

Потом оглядел зал, напряжённо замерший.

Увидел меня за столиком в углу.

На его притенённой физиономии сразу появилось служебное выражение.

Он расстегнул плащ, не менее отточенным движением.

Пристав. Я их повидал и в плащах, и в куртках, и в кителях, всё — чёрного цвета. Бежать, конечно, поздно, хоть дверь в коридор, ведущий к заднему крыльцу, всего в двух шагах.

Он шёл прямо и твёрдо, помня, что воплощает собой неотвратимость Закона.

— Станислав Рогов, вы осуждены за двойное убийство! — сообщил громогласно пристав, нацелив в мою грудь длинный палец, разумеется — левой руки.

Оставалось кивнуть:

— Я в курсе.

— Перед вами старший пристав Лютер! Если при вас есть оружие — немедленно сдайте!

Конечно, есть.

Бармен и завсегдатаи окаменели. Не то, что препятствовать — шевельнуться боялись. Но в позах читалась готовность мгновенно юркнуть под стол или за стойку, начни я стрельбу.

Никому ещё не удалось выиграть у пристава соревнование по стрельбе.

Один на один, лицом к лицу… Это бы странно выглядело.

Поэтому я отвёл в сторону левую полу куртки, вынул из наплечной кобуры и выложил на стол мощный, тяжёлый импульсник.

Пристав сгрёб его, сунул в карман чёрного плаща:

— Вставайте без резких движений и следуйте впереди!

Лишь кретин сделает резкое движение, общаясь с приставом.

Я подчинился. Но раньше допил из стаканчика. Не пропадать же добру.

Когда в следующий раз доведётся.

В народе приставы уже давно получили наименование «чёрные вороны», в соответствии с траурным цветом форменной одежды. Ребята они серьёзные, и шутить в их присутствии не рекомендуется.

Лютер усадил меня в гравилёт чёрного цвета, в народе известный как «воронок». Действовал быстро, чётко. Я и промокнуть не успел.

Внутри, по инструкции, он стиснул мои руки и ноги встроенными кандалами. Летел стремительно, закладывая рискованные в такую погоду виражи.

На территории космопорта Лютер подрулил к служебному кораблю.

Дождь затих. Поднимаясь по трапу, я увидел, что «воронок», управляемый автопилотом, заспешил в сторону гаража.

На корабле только я и Лютер.

Приставы на все руки мастера: и преступника взять, и курс проложить…

И — завтрак приготовить, настоящий. Последнее весьма существенно, лететь предстояло трое суток. Что поделаешь, Экспансия набирает ход, и зона Пограничья раздвигается, уходит всё дальше. Мои гастрономические надежды пристав оправдал: завтрак приготовил на совесть. Традиция. Может, на казнь везёт, но уж накормит. Я даже подумал — а не подождать ли обеда?

С любой техникой я на ты.

Когда пристав вошёл в мою каюту-камеру, чтобы забрать грязную посуду, он был удивлён и раздосадован, увидев меня у порога, а не в зарешеченном уголке с топчаном.

Пристыдить, высказать справедливый укор пристав не успел. Отключился, получив удар в челюсть. Я забрал у него документы, оружие. Самого уложил на топчан в камере и запер.

Сев к пульту, я нашёл звёзды, используемые для навигационных привязок. Изменил курс.

С трудом преодолел соблазн выпустить Лютера из камеры, чтобы он спроворил обед.

Вряд ли будет стараться, как с завтраком. Ещё подсыплет чего-нибудь…

И получится некрасиво.

Питались хуже, разогретыми консервами. Лютер поначалу гордо их отвергал, пока не проголодался.

Двадцать пять часов спустя корабль достиг системы Аксис, там вышел на орбиту второй, обустроенной людьми, терраформированной планеты.

Служебному кораблю зелёная улица везде.

Глядя на голубоватый сфероид планеты, заполнившей экран, я вызвал диспетчерскую. И, назвавшись приставом Лютером, переслал идентификащюнные данные с его документов.