Спас положение паж адмирала. Он сбежал по трапу на нижний ярус, сумев увлечь за собой и «маэстро» корабля (шкипера), силача-великана Хуана де ла Коста, и «пилота» (штурмана) темнокожую Паралесо Ниньо, быструю и гибкую, чье прозвище Крошка так подходило к ней.

Все трое на глазах адмирала и потрясенной команды пустились на тольде в пляс.

Сто тысяч дьяволов и одна ведьма! Вот это был танец! В прежние времена ему позавидовали бы черные бесовки африканских джунглей, краснокожие воины у победного костра, исполнительницы танца живота с тихоокеанских островов и исступленные фанатики шествия шахсей-вахсей, мусульмане-шииты. Всем им было бы далеко до грузно притопывающего гиганта и порхающих вокруг него теней, одна из которых казалась воплощением легкости и изящества, другая — знойного порыва и движения.

Христофор Колумб и сам примкнул бы к танцующим, если бы не нога, поврежденная при восхождении в Альпах.

Кроме Колумба, никто не знал, что уши пляшущих заткнуты смолой и сами они повинуются лишь движениям темной руки Ниньо, бьющей в бубен.

Остальные моряки, увлеченные этим заразительным танцем, начинали непроизвольно двигаться в такт бубну, постепенно пробуждаясь от кошмара. В древности танец тарантелла спасал от ядовитых укусов, ускоряя ток крови; теперь, победив ужас, он уберег команду от участи многих экипажей, покинувших в Бермудском треугольнике свои корабли.

Христофор Колумб повелел всем заткнуть уши смолой. И только тогда паника, вызванная запредельными, действующими на психику звуками далекой бури (пять, шесть герц!), улеглась.

Потом пришел шторм. Закрученный над океаном исполинский вихрь, в центре которого стояла обманчивая тишина, пронизанная неслышными, но губительными инфразвуками, сдвинулся и задел своим «ободом» флотилию Колумба. Несущийся с непостижимой скоростью воздушный поток раскидал каравеллы. Им предстояло теперь в одиночку сражаться со взбесившимися стихиями.

Рвались стародавние треугольные паруса. Вздымались перед бушпритом мраморные горы с пенными гребнями, касающимися черных туч. Гул, скрежет, грохот, казалось, разламывали черепа. Шансы на спасение каравелл были ничтожны, Колумб понимал это. Его товарищам и ему самому предстояло показать черты характера, достойные «подвига зрелости».

Повиснув на вантах над ревущими волнами, юные моряки убирали паруса.

Великой традицией молодежи XXV века стало знаменовать вступление в жизнь «подвигом зрелости». Его совершали и в полетах к другим планетам, и на пути к неприступным вершинам, и в лыжных походах к полюсам, и на Великих Стройках Тысячелетня. «Подвигом зрелости» считалось и повторение славных деяний предков. И потому спустя тысячу лет после открытия Америки горстка смельчаков взялась повторить плавание Христофора Колумба. На таких же утлых суденышках, без всяких средств связи, полагаясь лишь на собственное мужество. Примером для них служили знаменитые походы ученого-романтика XX века Тура Хейердала и его товарищей, покоривших на плоту и тростниковых лодках Тихий, Атлантический и Индийский океаны.

Молодые энтузиасты тоже были романтиками и, ступив на борт сделанных по древнему образцу «Санта Марин», «Пинты» и «Ниньо», приняли исторические имена открывателей Нового Света.

Так, невозмутимый болгарин Христо Колев стал Христофором Колумбом, а прелестная полька, восемнадцатилетняя Ванда Сельедская, — пажом де Сельедо. Их друг по альпинизму, добродушный увалень с Балатона Иштван Коча превратился в «маэстро» корабля Хуана де ла Коса. «Пилотом» же «Санта Марии» стала готовая следовать за венгром хоть в пучину морскую шестнадцатилетняя, огненная по характеру кубинка Нинетта Перелонья, тонкая и гибкая, как тростинка сахарных плантаций, решившаяся приплыть на каравелле вместе с другом на Кубу, к родителям. В списках экипажа она значилась под именем Паралесо Ниньо, младшего брата капитана самой маленькой из каравелл.

Многие из добровольцев откликнулись на призыв Всеевропейского союза коммунистической молодежи повторить открытие Америки и отправились вместе со своим Колумбом, наэлектризованные «страшными рассказами» о Бермудском треугольнике, который предстояло пересечь каравеллам. Веками исследовались эти места, но оставалась неизвестной причина исчезновения здесь кораблей и самолетов, терявших ориентацию и радиосвязь. И невозможно было опровергнуть антинаучную гипотезу о существовании якобы в здешних водах «базы инопланетян», способных переводить самолеты и корабли в некое высшее измерение, откуда они порой возвращались с часами, отставшими на десятки минут, а чаще не возвращались совсем

Этой гипотезы с завидным упорством придерживались Иштван Коча н, естественно, преданная и темпераментная Нинетта.

— С тобой хоть в шалаше, хоть во дворце, хоть в инопланетном зоопарке, — смеялась она.

— Чтобы на нас глазели «мозги на щупальцах»? — очень серьезно отвечал Иштван.

Хрнсто Колев не верил в инопланетян, а вместе с ним, конечно, и Ванда Сельедская. Непонятное бегство людей с судов, оказавшихся в Бермудском треугольнике Христо объяснял воздействием инфразвука на психику, а потому предложил своим помощникам на всякий случай заткнуть уши смолой. В глубине души он допускал присутствие инопланетян на Земле, но твердо верил в гуманность высшего разума. Нет, не станут пришельцы похищать океанские корабли!..

Но гораздо опаснее гипотетических злодеев из космоса был крепчавший шторм. Случись такой ураган на суше, он срывал бы крыши, а то и сами дома с фундаментов, опрокидывал бы поезда, рушил мосты… А в море он не нашел другой добычи, кроме трех крохотных каравелл.

И хрустнули шпангоуты «Санта Марии», ринулась в трюмы вода. Юные моряки самоотверженно боролись со стихией, вычерпывая воду допотопными средствами (других они намеренно не взяли с собой). Но каравелла медленно погружалась. Возникла та ситуация, когда шлюпки становятся надежнее корабля.

Новый Колумб понял это, когда грот-мачта, рухнув, проломила верхнюю надстройку. Каравелла не только лишилась главных парусов, но и быстро теряла плавучесть.

Нужно было принимать решение. Адмирал и «маэстро» переглянулись. Штурман сразу поняла все.

— Как?! — возмутилась она. — Отказаться от «подвига зрелости»? Нет, лучше уж с каравеллой на дно! Или хоть в лапы пришельцам!..

— Увы! Кабы пришельцы. А тут — океан, — с улыбкой сказал Колумб. — В шлюпках — тоже подвиг.

— Если гости из космоса действительно не захватят нас, — серьезно заметил Иштван.

— Пусть только попробуют! Пане инопланетяне! — заносчиво вскинула подбородок Ванда. Но потом, вспомнив обязанности пажа, скатилась по трапу на нижний ярус передать экипажу приказ адмирала «Спускать шлюпки».

Горько выглядел на тольде остаток грот-мачты с острым неровным изломом, уже мокрым от волн. Паж, промокший до нитки, с трудом держался за штормовой канат.

Заскрипели блоки, закачались шлюпки: то над палубой, то над бездной. Через борта перехлестывали пенные гребни.

— Земля! Рифы! — услышала Ванда, взобравшись на мостик, голос «маэстро». Она похолодела.

— Какие рифы? Какие рифы? Здесь нет острова! Честное слово! Я сама замеряла координаты. До Кубы еще далеко, — уверяла Ниньо.

— Эх ты, штурман-«пилот»! — с упреком заметил Иштван. — Должно быть, ураган занес нас на твою милую Кубу.

— Какая Куба? Какая Куба? — протестовала Ниньо — Повертите-ка головой! Земля-то со всех сторон!..

— Не промокли ли наши мозги? — вмешался Христофор Колумб. — Похоже, мы плывем внутри кольцевого острова…

— Должно быть, уровень океана еще опустился. Он здесь и так на двадцать пять метров ниже, чем в других местах. Загадки Бермудского треугольника! — отозвался Иштван.

— И мы, значит, попали… в кратер одного из вулканов легендарной Атлантиды! — почти радостно заключила Ванда.

Волны заметно утихли. Скалы окружали каравеллу сплошным кольцом, отгородившим часть океана.

— Мы в лагуне! — закричала Ниньо. — Спасены! Вода тихая, и волн нет! Вы видите?

— Надо разобраться, крошка, — пробасил Иштван.