Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

В полдень, когда солнце стало прямо над головой, местечко затихло. Базар опустел. «Ятки» заглохли. Улица Сапожников, — всегда шумная, говорливая, — и та угомонилась. Тишина. Только кузнецы, — народ загорелый, крепкий, не мужики — быки, — только кузнецы стучали по наковальням, вздували в горнах огонь, гоготали и грохотали, как ни в чем не бывало. Правда, от времени до времени они скидывали фартуки, портки и лезли в воду. Да ведь они так-то всегда — что в зной, что в стужу. Это у них называлось «белить шкуру».

Во всем городке было одно только живое место — на Мерее. Когда Ирмэ подошел к реке, на левом, луговом берегу — на правом, местечковом, стояли кузни — народу было столько, что он прямо приуныл. «Наперло их, — додумал он, — заплюют, окаянные, всю воду».

Солнце отражалось в реке, и река сверкала до ряби в глазах. И куда ни глянь — от самых кузниц до самого моста — везде люди. Полно людей. У берега, на отмели, осторожно плескались старички и совсем малые ребята. Подальше, цепляясь за бревна, за плота, бултыхались мальчишки, а по середине резали воду усатые знаменитые пловцы. Они плавали то саженками, то столбиком, то на спине, то на боку. Они фыркали и кричали от восторга. «У-ух!» кричали они, и крики их в знойной тишине летнего полудня разносились далеко по полям, по долинам, и мужики в ближних деревнях по этим крикам узнавали своих рядских знакомых. «Это Залман плавает, — говорил какой-нибудь Микола соседу, — важный пловец, едят его мухи».

У моста, на берегу собралась большая толпа. В толпе чего-то кричали, спорили. «Что-то не то, — подумал Ирмэ. — Не утонул ли кто?» Он протиснулся в самую гущу и тут увидал лотошника Шолома, смешного человечка, сутулого и лысого. Сорочку-то он уже надел, а штаны держал в руках, не надевая, — должно быть, забыл о них. Криво, растерянно улыбаясь, Шолом повторял одно и то же:

— Соскользнуло, понимаете ль, а я, понимаете ль, и не заметил. Начинаю, понимаете ль, одеваться, гляжу — нет кольца. Соскользнуло, понимаете ль, а я, понимаете ль…

Там, где Шолом потерял кольцо, пловцов скопилось много. Они старались друг перед другом, прямо — чудеса показывали, прямо — уму непостижимо: один уходил под воду у лугового берега и выплывал у самых кузниц, другой нырял как-то по-особому, боком, третий — мальчишка лет десяти — кувыркался в воде так быстро, что не понять было, где ноги, где голова. С берега ему кричали, чтоб перестал, что он, подлец, только воду мутит, но тот и слышать не хотел. Толку-то, однако, было мало: кольцо не находилось.

Тут кто-то в заднем ряду напряг горло и крикнул:

— Боруха надо.

— Борух! — закричали ближние.

— Борух! — подхватили дальние.

— Борух! — покатилось по реке. — Борух!

Борух явился. По вздутым мускулам и по тупому лицу было ясно: здоров, а глуп. Дурак.

— Об чем гвалд? — проговорил он неожиданно тонким голосом.

— Соскользнуло, понимаете ль, а я, понимаете ль… — начал Шолом.

— Да что там «понимаете ль»? — грубо прервал его скорняк Гесел. — Кольцо он потерял, ну!

— Где?

— Тут.

— Ну-к, плотва, расступись! — крякнул Борух пловцам, разбежался и — бух головой в воду.

Все притихли. Там, где Борух нырнул, вода бурлила и пенилась. Борух, видимо, работал что силы. Потом круги на воде стали шириться, таять, — Борух, значит, ушел на большую глубину. Прошла минута. Две минуты. Все ждали.

Наконец из воды показался кулак Боруха, потом голова, потом он выплыл весь.

— Глянь-ка, — сказал он, разжимая кулак, — Кольцо? Нет?

Нет, не кольцо: ил, мелкие камешки да еще серьга в форме сердца, пронзенного стрелой. «Ну-ка, покажь», сказал Ирмэ и в суматохе изловчился и спер серьгу. «Пригодится», думал он, засовывая ее поглубже в карман.

— А верно — тут? — сказал Борух.

— Да я, понимаете ль… — начал Шолом.

Борух не дослушал — снова нырнул. И снова прошла минута. Две минуты. Борух наконец выплыл, но кольца не было.

— Значит, отнесло, — сказал Гесел. — Значит, дальше искать надо.

Борух нырнул дальше.

— А может, Шолом, — сказал какой-то старичок, — а может, ты кольцо-то ненароком сунул в карман, а?

— Нет, понимаете ль, не может, — сказал Шолом. — Я, понимаете ль…

— А ты погляди, — сказал старичок.

Шолом пожал плечами, но послушно вывернул правый карман. Из кармана вывалились ключ и деревянная табакерка.

— Теперь — другой, — сказал старичок.

Шолом лениво запустил руку в левый карман — и вдруг просиял.

— Есть!.. — крикнул он. — Есть! Я и забыл, понимаете ль…

— Борух! — закричали сразу несколько голосов. — Борух!

Борух вынырнул.

— Нашлось! — кричали ему с берега. — Нашлось! В кармане.

— Эх, вы, сороки! — Борух фыркнул и могучими саженками поплыл к кузням.

Толпа разошлась. Шолом остался один. В одной руке он держал штаны, в другой — кольцо и на радостях сам себе подмигивал и лопотал что-то.

«И балда же! — подумал Ирмэ. — Ему кольцо что корове серьга».

Он вспомнил: «серьга», и пощупал карман — не потерял ли. Ничего штучка. Пригодится.

Ирмэ не спеша шал вдоль берега, выискивая место, где бы раздеться. А было это не просто: то спуск крутой, то берег топкий, а то — и спуск что надо, и берег что надо, да народу — не приткнуться. А то — лошадей купают.

Ирмэ остановился. Лошадей он любил и, как ему казалось, знал в них толк. Лошади у берега были что на базаре: выстроены в ряд, все древние, дохлые клячи, живот! — мешком, ноги — колесом, хвост — мочалкой. Орлы!

Они уныло глядели на воду и, казалось, огорчались. «Господи боже мой, — казалось, огорчались они. — Дали бы почить с миром, и слава тебе. Так нет же: поят, кормят, купают. Жисть!» Вокруг коней ходили хозяева, местечковые извозчики и водовозы.

— Берл! — окликнул Ирмэ одного из них, коренастого малого с белыми и жесткими, как у свиньи, волосами. — Жеребенка — что? Того-с?

— Угу, — промычал Берл.

— Сколько?

— Четыре.

— Не жирно! — Ирмэ покачал головой.

— Знаю, что не жирно, — сказал Берл. — Да монета нужна была. Зарез.

— Уж ты бы лучше каурого, что ли, — сказал Ирмэ.

— Продашь его, — проворчал Берл. — На убой.

— Плох?

Берл махнул рукой.

— Никуда. Подыхает.

— Сто-ой! — закричали на берегу. — Сто-ой! Куда?

Ирмэ оглянулся. По дороге крупной рысью мчал высокий серый жеребец, а на жеребце верхом сидел мужик без шапки, с кудлатой русой бородой. Это был Семен, сторож Файвела Рашалла, богатого рядского льноторговца.

Когда он подъехал, Ирмэ любуясь оглядел жеребца.

— Да-а, конек, — сказал он. — Файвел за него сколько отвалил? Полста?

Семен загоготал.

— Го, малец, — сказал он. — Тебе и не сосчитать-то.

— Дай его скупаю, — предложил Ирмэ.

— Валяй, — сказал Семен. — Только — мне сдается — он тебя скупает.

— Поглядишь, — сказал Ирмэ, поспешно стаскивая рубаху, — поглядишь, Семен.

— Ну-ну.

Семен развалился на траве, достал кисет, закурил. А Ирмэ, взяв жеребца за повод, пошел в воду. Жеребец покорно ступал за ним. Но когда вода дошла ему до колен, он наклонил голову, понюхал воду, фыркнул и стал.

— Но-о, серый! — кричал Ирмэ и тянул повод. А жеребец — ни с места. Стоял, губами двигал, думал о чем-то. Потом ему надоело стоять, — что толку? — он выдернул повод и спокойно пошел из воды.

На берегу загрохотали.

— Скупал!

«Показал ты себя, рыжий! — подумал Ирмэ. — Герой!»

Чтоб как-то поправить дело, он вдруг подпрыгнул, нырнул и полреки проплыл под водой.

На берегу притихли.

— Во, бродяга, плавает, — сказал Берл, — что твой сом.

Ирмэ услыхал «сом» — и совсем разошелся: лег на спину и завертелся волчком. Все быстрей. Быстрей. Только брызги фонтаном летели в небо.

— Э-эй! — кричали ему с ближнего плота. — Э-эй, гляди!

Ирмэ не слышал — Ирмэ вертелся волчком. Он вертелся до тех пор, пока не стукнулся о плот. Стукнулся он не сильно, а заругался сильно.

— У, дармоеды! На людей прут! Места вам мало что ли?

4
{"b":"209396","o":1}