— Право, сказали бы кто. А то как дерну из пулемету — живого моста не оставлю. Ну.

— Рядские мы! — крикнул кто-то с берега. — Отряд по борьбе с бандитизмом. А вы кто?

— Тьфу ты! — А мы-то чуть было не открыли огонь. Думали — белые. Мы из Дуброва. С мануфактуры.

Пароход загудел, прополз немного и пришвартовался. Перекинули мостки, и человек восемьдесят, вооруженных винтовками и ручными гранатами, сошли на берег. Это все были рабочие Дубровской мануфактурной фабрики, ребята молодые, лет в семнадцать-восемнадцать. Командовал ими высокий чернобородый человек, похожий на цыгана.

— Где тут у вас, товарищи, штаб? — первым делом спросил он.

— Вон, в имении, — показали ему.

Но уже с того берега отчалил паром. На пароме стояли Герш, Круглов, Никита и Иоганн. Весь штаб.

— Здорово, дубровцы! — сказал Герш.

— Здорово, рядцы! — ответил чернобородый. — Валяйте к нам на посудину. Потолкуем.

Когда Ирмэ вернулся, Аким еще не лег. Он стоял на крыльце, смотрел на пароход.

— Что, дед? — весело сказал Ирмэ. — Некому, говоришь, делать-то? А эти? Видал?

Аким вдруг засмеялся.

— А чорт вас лепит, большевиков, — сказал он. — Может, и верно сделаете.

На другой день выступили рано. Еще солнце не взошло, еще ночь пряталась в ложбинах, в оврагах, за плетнями дворов, реденькая тьма еще стлалась по полям, — а отряд уже топал по дороге. Предутренний морозец сковал дорогу, и шаги печатались гулко — топ-топ! Бойцы спали на ходу. Им снились теплые хаты, овчины и тараканы. Поспать бы!

В деревнях горланили петухи.

Когда взошло и пригрело солнце, стало веселей. Затянули песню. В отряде было много старых солдат — они и песню затянули старую, солдатскую, с уханьем, с присвистом: «Калина-малина-д'калина». Так с песней пришли в Спасское, большое село по шляху.

В Спасском уже стоял какой-то отряд. У околицы, ткнувшись носом в землю, широко раскинув руки, спал человек в кожаной тужурке, в низких флотских сапогах. Рядом на траве валялась бескозырка.

Герш подошел к матросу, потрогал его за плечо.

— Э, браток, вставай.

Матрос проворчал что-то, но не проснулся.

— Вставай, вставай, — сказал Герш.

Матрос, не подымая головы, лениво буркнул:

— Катись!

— Вставай, ты! — обозлился Герш. — Покажи, где тут у вас штаб?

И матрос обозлился. Он повернул голову и посмотрел на Герша серыми сердитыми глазами.

— Ты что? — сказал он. — В морду хошь?

Ирмэ увидал матроса и ахнул:

— Неах!

Матрос посмотрел на Ирмэ, поморгал, опять посмотрел и вдруг вскочил. Вскочил, подбежал к Ирмэ и с размаху — как двинет его кулаком в живот.

— Го! — крикнул он. — Рыжий!

Полянск лежит на холмах. Как и Ряды, Полянск делится на «верх» и на «низ». Низ — обширная долила, тесно застроенная домами. «Верх» — горы и холмы. На холмах — широкие улицы. На улицах — просторные дома. Главная улица — Благовещенская — идет вверх в гору и упирается в собор. Собор — большой, благолепный, о трех куполах — Благовещенский. Когда стоять на паперти собора, виден весь город и река, и мост на реке, и далекие поросшие лесом холмы.

Белые, захватив Полянск, поставили у собора часового. Бди! Часовой усердно мотал головой, смотрел на город, смотрел на вокзал, — вокзал был на «низу», белым не удалось его взять, железнодорожники отстояли, — смотрел на реку, на холмы по ту сторону реки и скучал. Первые три дня часовой скучал. Река. Холмы. Да что на сосны смотреть? Сосны и есть сосны. Скучно.

На четвертый день часовой, зевая, посмотрел как-то на холмы и вдруг — подавился зевком. Что? На холме под сосной появилась группа верховых, человек семь. Постояли, поговорили о чем-то, повернули коней и ускакали в лес. Часовой усмехнулся: то-то! Однако через час они вернулись. Было их уже человек двести. Они спешились, копей привязали к деревьям, а сами расположились на холме. Расположились, видимо, надолго. В это время на соседнем холме появился другой отряд — артиллеристы. Часовой видел, как они устанавливают орудия. Орудий было шесть.

Часовой встревожился. В Полянске так скоро не ждали красных. Он повернулся к западу. Посмотрел и совсем приуныл. С запада по шляху подходили два отряда. Один сборный какой-то: бойцы — кто в тулупе, кто в шипели, кто в ватном пальто. Второй отряд — матросы. У матросов были пулеметы. А по реке плыл пароход. На палубе видны были люди, вооруженные винтовками и ручными гранатами. Пароход плыл и гудел, и дым валил из труб.

Полянск окружили. Оставалась одна дорога — к вокзалу. Но на вокзале засели железнодорожники, а с ними шутки плохи — часовой знал это по опыту.

— «Дрянь дело! — думал он. — Что-то Беляшин скажет?»

Полковник Беляшин — комендант города — лучше кого другого знал, что дело дрянь. Восстание не удалось. Это ему стало ясно уже на третий день. Восстание провалилось. Но выхода нет — надо биться.

Полянск до революции был богатым торговым городом. Фабрик, заводов в Полянске не было. Единственный завод — четыреста рабочих — находился где-то за городом. А вот купцов в Полянске было много. Ремесленников — того больше. «Низ» был ремесленный, «верх» — торговый. Большевиков — рабочие подгородного завода, часть железнодорожников и старые подпольщики, застрявшие в Полянске, — была горсточка. В октябрьские дни им пришлось выдержать упорный бой с эсерами и с анархистами. Одним бы им не справиться. Но на подмогу пришел броневой отряд с фронта. Эсеров и анархистов загнали в подполье, установили советскую власть и на этом успокоились.

Рано успокоились. Эсеры и анархисты, постепенно, незаметно для себя ставшие чистыми монархистами, сидели в подпольи и ждали. Ждали долго и упорно. Наконец им надоело ждать. Да и правда — чего ждать-то? Советы — это они знали твердо — опоры в Полянске не имеют. Войск в городе нет. Войска на фронте. Железнодорожники — недовольны, ворчат. Вокруг города в лесах — «зеленые». Мужик, обиженный разверсткой, смотрит волком, пряча за спиной обрез. Кто же остался? Рабочие подгородного завода. Местные чекисты. Да их раз-два — и обчелся. Значит, ясно. Значит, действуй. А там, глядишь, присоединятся «зеленые». Подымутся крестьяне. От соломинки загорится пожар. Восстание охватит губернию, край, Россию.

Восстали. Город захватить удалось без труда. Красные не ждали, не готовились. Белые ликовали. Дамы с балконов бросали цветы. Бородатые купцы пели «Боже, царя храни». Над зданием совета взвился трехцветный флаг. Сейчас только бы поднять губернию, а там — само пойдет. «Ухнем! Дубинушка сама пойдет».

Ухнули. А уже на третий день стало ясно: дубинушка не идет. Уперлась дубинушка. И ухнули, выходит, зря. На свою голову ухнули.

Начать с того, что город захватить удалось не весь. Вокзал красные отстояли. Мало того, оказалось — у большевиков и в самом-то городе опора есть. И опора крепкая. Ремесленный «низ» — не весь, правда, но большая его часть — шел с большевиками. Вместе с большевиками к вокзалу отступили сотни подмастерьев с «низа». Железнодорожники — те тоже: то, по верным сведениям, недовольны советами, ворчат, ругаются, то, когда белые подошли к вокзалу, такой открыли огонь, что господи спаси и помилуй.

Послали гонцов к «зеленым». Поскакали гонцы, отыскали в лесах «зеленые» отряды. Доложили — так и так. Свобода. Россия. Трехцветное знамя. Учредительное собрание. Словом — присоединяйтесь. «Зеленые» слушают, но вяло как-то, скучают. Командиры — бывшие офицеры — те всей душой: ура! А рядовые бойцы — те скучают. Оно конечно: «Большевиков-коммунистов — их резать надо. Факт». Об этом что говорить. А вот насчет России, насчет там трехцветного или учредилки — это им плевать. Интересу нет. Им бы главное — воля да водка. А для этого и в Полянск не надо. Этого в лесу — сколько хошь. А в лесу-то оно и спокойней к тому же. И потом — насчет земли-то как же? Ежели назад помещикам, то несогласны. «Врешь! Землю — шиш. Земля — наша!» Так и вернулись гонцы ни с чем. Не все, — один и вовсе не вернулся. Зарубили его «зеленые».