— А крючок куплю.

— Крючок? Какой крючок?

— А рыбу удить, — сказал Эле. — Плотву.

— Верно, — сказал Хаче. — И маленькая рыбка лучше большого таракана. Факт.

Ефрем встал.

— Так к завтрему, значит? — сказал он.

— Приходи часов в пять, — сказал Хаче, — будет готово.

— Ну, прощай.

— Прощай.

Ефрем ушел.

— Испортили мужика, — тихо сказал Хаче. — Ведь какой был работник! А теперь, как вернулся, — деревенские сказывают, — лодырь, пропойца. «Отвык я, говорит, от работы. Куда мне, говорит, такому работать? Вот и шляется — от кузни к лавке. Думаешь — ему сошник к спеху? Просто, посидеть зашел. Скучно ему, деваться некуда.

— С батькой-то оно хуже, — сказал Ирмэ, — совсем, знаешь ли, никуда.

— Меер просил табаку, — сказал Эле.

Ирмэ дал ему пару медных монет.

— Купишь по дороге, — сказал он.

— А крючок, так и быть, завтра куплю, — сказал Хаче. — Ладно?

— Ладно, — важно сказал Эле. — И леску купи. Большую.

— А парень-то — не дурак, — сказал Хаче. — Поел, Ирмэ?

— Поел. — Ирмэ сунул Эле горшок и тарелку. — На. Двигай. — И пошел в кузню. Но Хаче остался стоять у двери. Стоял, смотрел в поле. Потом сказал:

— Опять он.

— Кто? — сказал Ирмэ.

— Солдат.

Ирмэ выглянул. Да, по дороге к кузне не спеша шел тот же солдат в австрийских буцах. Это был человек небольшого роста — рыжая борода, черные усы, а лицо — темное. Он прошел мимо кузни задумчиво, не поднимая глаз. И вдруг остановился. Постоял, посмотрел на кузню и молча поманил кого-то пальцем. Ребята оглянулись — никого, ни души. Только вороны сидели на телеграфных столбах.

— Нас он, что ли? — тихо сказал Ирмэ.

— А то кого же? — сказал Хаче, но не двинулся с места.

— Где-то я его уже видал, — сказал Ирмэ. — Не припомню где, а лицо знакомое.

Солдат подошел поближе и опять махнул рукой.

— Что за чорт! — сказал Ирмэ. — Чего ему?

— Шинельку загнать, — уверенно сказал Хаче, — или сапоги. Знаю я их, бродяг.

— Не то, — сказал Ирмэ. — Не то, Цыган. Что-то тут другое. Эй, ты! — крикнул он. — Чего надо?

Солдат подошел совсем близко. Он смотрел на ребят и улыбался.

— Подменили вас, братцы, — сказал он. — Были прямо молодцы, а нынче-то… Чего вылупились? Испугались, небось?

— Ну, ты, потише! — проворчал Хаче. — Чего надо?

Солдат рассмеялся.

— Узнаю Цыгана, — сказал он, протягивая руку. — Ну, здравствуй, Хаче. Здорово, рыжий.

— Дядя Лейб! — крикнул Ирмэ.

— Тш, — Лейбе быстро оглянулся. — Не ори ты, леший. Я, братцы, теперь не Лейбе. Лейбе был, да сплыл, — я Людвиг Рымша, латыш. Понятно?

— Понятно, — сказал Ирмэ. — Людвиг Рымша. Латыш.

— Ну, вот, — Лейбе взял Ирмэ за плечо и повернул вокруг оси, — чего-то ты, рыжий, не тот стал, — сказал он. — Вытянулся. Потемнел.

— Зато вот вы, дядя Лейб, чего-то порыжели.

— От старости, — серьезно сказал Лейбе. — От старости, брат. Серебро желтеет, а человек рыжеет. Тут уж ничего не пропишешь. И сам не рад.

— А вы, дядя Лейб, когда это прие…? — начал Ирмэ.

— Погоди. Погоди, рыжий, — сказал Лейбе. — Успеется. Не убегу. Не бойсь. Вот что, у меня к вам, ребята, дело. И дело такое… Как бы это сказать? Серьезное дело, одним словом. Вы как? Надежные ребята? По-старому? Только по совести.

— Что надо? — коротко сказал Хаче.

— Надо, ребята, — Лейбе заговорил вполголоса, — надо сегодня вечером, часов так в десять, человека одного, приезжего, провести к Гершу, то есть не к Гершу, — его-то еще нету, — ну, туда, к Мерсе. Понятно? Остановился он у Красновского, в гостинице. Вы его сразу увидите: высокий, бритый, в крагах. Что такое краги, знаете? Ну, вот. Как хотите, так и ведите — только чтоб никто и нюхом. Есть? А там, на Мерее, еще скажу. Но это потом.

— Есть, — сказан Хаче.

— Значит, так. В десять, — сказал Лейбе. — Запомнили?

— Дядя Лейб, — Ирмэ все порывался что-то сказать, спросить что-то, — дядя Лейб, когда же это? Как же это вы, а?

— Сказано тебе — потом, — сказал Лейбе. — И не лезь ты. Понял? Значит, ребята, до вечера.

Оглядываясь во все стороны, Лейбе пошел сначала прямо, потом влево, потом свернул в переулок и пропал.

— Вот чорт, — сказал Ирмэ. — Не заговори он, не признал бы ни в жисть.

— Постарел он, — сказал Хаче, — или оттого, что борода? Его в Рядах сколько не было?

— С начала войны, — сказал Ирмэ. — Два года.

— Как он сказал — Рыкша?

— Рымша, Людвиг. Рымша, — сказал Ирмэ. — Латыш.

— Латыш, так латыш, — сказал Хаче. — А парень он — что надо.

— Ого! — сказал Ирмэ.

Верхом на ковыляющей кобыле подъехал мужик.

— Эй, ковали! — крикнул он густым басом.

— Здравствуй, Прохор, — сказал Хаче. — Чего орешь?

— Кобылу подковать треба, — сказал мужик. — Можно это, ковали?

— Можно, — сказал Хаче. — Слазь.

Под вечер уже — пора было закрывать кузню — Ирмэ услыхал вдруг крик, свист, вой. Он посмотрел и увидел — неподалеку, на полянке, идет драка, бой, сражение. Человек двадцать ребят, разделившись на два отряда, наскакивали друг на друга, лупцевали друг друга, дубасили. Одним отрядом командовал Руве, мальчишка лет десяти, толстый, неповоротливый, очень степенный. Сам-то он в драку не лез. Он держался в сторонке — только приказывал да указывал. Другим отрядом командовал Файче, здоровая дылда, лошадь прямо, каждый кулак — с медную кружку. Этот, наоборот, пер напролом, сцапает какого малого мальчишку и не спеша, с толком — ну мордовать да утюжить. Раз! Бац!

Ирмэ обозлился.

— У, собака! — проворчал он. — Молодец на овец.

Он стащил передник, скинул сапоги, — сапоги были тяжелые, подкованные железом, бегать в них нельзя было.

— Куда? — сказал Хаче.

— Тут, — сказал Ирмэ, — с Файче разговор.

— Плюнь, — сказал Хаче, — нашел дело. Ну.

— Погоди. Погоди, Хаче. Разговор-то будет недолгий.

Заложив руки в карманы штанов, слегка покачиваясь на ходу, Ирмэ вышел на полянку. Бой кончился, началось побоище. Отряд Руве, во главе с командиром, бежал. За ними но пятам гнались Файчины молодцы.

— Стой! — кричали они. — Стой, дрянь худая!

Сам Файче, зацепив за волосы какого-то веснущатого мальчишку, тяжелой лапой хлопал его по спине. Мальчишка извивался, царапался, наконец взвыл. Но Файче не отпускал.

— Ты, красная смородина! — сказал Ирмэ, подходя. — Попридержи руку, ну.

Файче, не выпуская мальчишку, посмотрел на Ирмэ бешеными глазами.

— Отступись, рыжий! — прохрипел он. — Тебя не касается.

— Я те покасаюсь! — проговорил Ирмэ сквозь зубы. — Убери лапу, ну!

— Пошел ты! — крикнул Файче и вдруг осел, — Ирмэ со всего маху треснул его по зубам.

— Еще? — сказал Ирмэ и хватил по уху.

Файче весь налился кровью, запыхтел. Он оттолкнул мальчишку и со сжатыми кулаками — каждый с медную кружку — кинулся на Ирмэ.

— Рыжий кот! Я тебе!..

Но уж чего-чего — драться Ирмэ умел. Он подался назад присел и вдруг — раз! — ногой в живот. Файче грохнулся, упал. И только он хотел вскочить, а уж Ирмэ сидел на нем верхом и обеими руками что силы дубасил по спине.

— Еще? — приговаривал он. — Еще?

Файче повернулся, изловчился и правой рукой — хвать за горло. Ирмэ помотал головой, напряг подбородок. Не отпускает. Не отпускает, дьявол! Тогда он не спеша взял Файче за волосы и рванул. Файче взвыл и разжал пальцы.

— Пусти!

Заложив руки в карманы штанов, слегка покачиваясь на ходу, Ирмэ вернулся в кузню.

— Проучил бродягу, — лениво сказал он. — Попомнит.

— Ладно, — проворчал Хаче. — Сам-то хорош. Лезет, куда не просят. Что у тебя с ногой?

Ирмэ посмотрел. Нога как нога. Чего он пристал, Цыган?

— Не эта, — сказал Хаче, — левая. Тьфу ты! Обмой ее, что ли.

Верно: левая нога — ступня — была разодрана в кровь. Ирмэ удивился: когда же это? В драке он и не заметил. И боли не почуял.