— А это откуда?

На зубьях «кошек» острые глаза Карасева заметили маленькие свежие кусочки сосновой коры.

— Кто знает… В сарае дерева много.

— Почему же «кошки» были прикрыты бочкой?

— Не знаю. Вероятно, завалились и лежали там. Кому они нужны?

— Действительно, кому они нужны? — иронически переспросил Лебедев. — Хозяину виднее.

Вейс пыхнул дымом и ничего не ответил.

— Ну как, ключ нашелся? — подошел опять к шкафу Карасев.

— Нет… и сама не знаю… — прошептала Мария.

— Нужно шкаф открыть? — заинтересовался Терехов. — Разрешите, товарищ лейтенант, это пустяковое дело.

— Давай, Илья.

Терехов раскрыл перочинный ножик, сунул лезвие в скважину замка, несколько раз тряхнул дверцы и тут же распахнул их. В шкафу действительно лежало белье, висели женские платья, а в самом низу в беспорядке валялись детские пеленки, распашонки и тонкое голубое одеяльце.

— Господи, что же это? — всплеснула руками Мария.

Лебедев строго посмотрел на нее.

— Чему вы удивляетесь? — спросил он.

Она боязливо оглянулась на Вейса и промолчала. И только на повторный вопрос Лебедева неуверенно и очень тихо проговорила:

— Не пойму я ничего… Вроде здесь шарил кто-то.

— Кто же мог, кроме вас или мужа?

— А ему этот шкаф ни к чему.

— Проверьте, пожалуйста, все ли вещи на месте.

Дрожащими руками Мария стала перебирать белье и платье, а когда повернулась к Карасеву и Лебедеву, лицо ее было почти белым.

— Розовенького одеяльца нет… От покойного сынка осталось.

— Куда же оно могло исчезнуть?

— Ума не приложу… Адольф Карлович, вы, может, брали?

— Глупая женщина! — Под Вейсом заскрипела кровать. — Зачем мне детские пеленки или одеяла?

— И я так думаю. Только куда же оно делось, одеяльце? — В голосе ее послышалась злость. — Не вор же сюда забрался.

— Найдется, — успокоил ее Карасев, — Терехов, узнай, как там дела?

— Есть.

Терехов не успел выйти из комнаты. На пороге он столкнулся с Игнатом Зубилиным, позади которого толпились и другие бойцы.

Зубилин двумя руками держал какой-то небольшой квадратный предмет, тщательно завернутый в детское розовое одеяльце.

— Ага, нашлось-таки! — воскликнул Лебедев. — В хозяйстве ничего не пропадает.

Мария широко раскрытыми глазами глядела на дорогое ей одеяльце, а Вейс даже не пошевелился.

— Ставь на стол, — распорядился Карасев и начал развертывать одеяльце. В нем, оказался небольшой металлический ящик серо-зеленого цвета, в котором офицер без труда узнал портативный радиопередатчик германского производства.

— Вот теперь и выясняется, Вейс, кто вы такой… И не товарищ и не гражданин, а просто-напросто фашистский шпион.

Лебедев потрогал радиопередатчик рукой, будто проверяя его целость, затем спросил Зубилина:

— Где нашли?

Зубилин, как всегда, ответил медленно, не спеша, со всякими подробностями, которые, по его мнению, были очень важны.

— За большим сараем еще один сарайчик стоит… Маленький, плохонький, вроде избушки на курьих ножках. Н-да, заглянул я туда и, кроме дров рубленых, ничего такого не заметил. Ну, вроде искать здесь нечего. Вышел я из сарайчика и все же сомневаюсь. Глазами все поглядел, а руками ничего не пощупал. Нет, так не годится. И чтобы не сумлеваться, вернулся я. Опять гляжу, дровишки рядком уложены, всю стену загородили. А в одном месте почему-то плотности нет… то есть как бы порушено что-то. Стал я поленца раскидывать, немного сверху, немного с боков… И вдруг, мать ты моя родная! Ящик под руку попал.

— Какой ящик? — нетерпеливо спросил Лебедев.

— Да обыкновенный, из дерева с фанерой, в чем посылки отправляют. Ящик — это, конечно, не дрова, но на растопку вполне годится. Только какой же хозяин будет растопочный материал так далеко прятать? Ну, думаю, обязательно в этом ящике есть что-то.

— Покороче! — бросил Лебедев.

— А уж и конец скоро. Раскидал я дрова, вытащил ящик, а в нем эта штуковина оказалась. Тогда я ее осторожно, как ребеночка, взял на руки и доставил вам. Вот так!

— Возьмите свое одеяльце, — сказал Карасев, и чувство сожаления и горечи шевельнулось в нем, когда увидел, с какой силой и нежностью схватила одеяльце Мария и прижала его к груди.

— Все? — спросил Лебедев.

— Нет, — отозвался один из бойцов. — Зашел я по нужде в уборную ихнюю и решил на всякий случай осмотреть и это сооружение. И вот нашел под крышей, между досками. Хозяин здесь, видно, стоящий, у него в отхожем месте крыша двойная, а в середке пусто.

И он протянул Лебедеву длинный пистолет черного цвета, но несколько необычной формы.

— Ракетница! — коротко определил Карасев.

— Плохо же вы свой багаж прятали, — повернулся Лебедев к Вейсу. — Думали, хутор далеко, немцы близко, пусть все будет под руками?

…Когда арестованного Вейса, с силой сжавшего в руке свою прокуренную трубку, уводили из дому, он даже не оглянулся на Марию. Женщина, зябко кутаясь в платок, стояла на крыльце и молча глядела вслед своему хозяину и «мужу». И по лицу ее нельзя было понять — жалеет ли она старика или рада, что его арестовали, а ее избавили от постылой, мучительной жизни с этим властным, грубым и совсем чужим человеком. И только Лебедев, задержавшийся на крыльце, услышал ее исступленный шепот:

— Будь ты проклят, гад фашистский!..

Когда обо всем этом стало известно Гурьянову, он недовольно хмыкнул:

— Да, проглядели.

Он повернулся к Курбатову, присутствовавшему при информации Карасева, и задумчиво протянул:

— Знаю я этого Вейса. Нелюдимый хрыч. Никто у него не бывает. Хотя нет, навещают его два приятеля — одна пара гнедых, Панов да Меркулов. Они, кажется, какие-то агенты по делам снабженческим. Ну, об этом-то, надеюсь, Кирюхин знает.

К сожалению, оказалось, что Кирюхин и его сотрудники по райотделу НКВД знали, да не все. Знали, что Панов и Меркулов вечно брюзжат, всем недовольны, антисоветскими анекдотами пробавляются. Вот, пожалуй, и все. А Гурьянову было не до них — слишком много своих дел и забот накопилось.

Правда, Кирюхин и Лебедев сразу же кинулись искать «пару гнедых». Но оказалось, что оба они еще неделю назад вместе с семьями выехали из Угодского Завода и след их пока затерялся.

Виктор Иванович Алехов медленно вошел в кабинет Курбатова, но не опустился, как это часто бывало, на стул или на маленький диванчик, стоявший возле окна, а присел на край стола и, поздоровавшись, сразу же закурил папиросу. Выглядел он хмурым, сосредоточенным. Обычно подвижный, стремительный, с жизнерадостным выражением лица, он производил сейчас впечатление человека усталого, согнувшегося под тяжестью забот, и даже в голосе его, громком и звучном, появилась хрипота, будто он в жаркую погоду залпом выпил ледяной воды и застудил горло.

Курбатов вопросительно поглядел на первого секретаря райкома: с чем тот пришел, что скажет? Так как пауза затянулась, Александр Михайлович тоже вынул из коробки папиросу, но, раздумав, не закурил ее, не желая чиркать спичкой и нарушать молчание. Через минуту спичка в пальцах Курбатова сломалась, и он отбросил ее в сторону, терпеливо ожидая начала разговора.

— Ты очень занят? — спросил, наконец, Алехов и попытался прокашляться.

— Дел, как всегда, хватает, — сдержанно ответил Курбатов. — Я нужен?

Алехов опять помолчал и потом вдруг предложил:

— Знаешь, что, давай пройдемся немного… потолкуем на воле…

Это неожиданное предложение удивило Курбатова, но, понимая, что Алехов позвал на прогулку неспроста, согласился:

— Что ж, не возражаю… Далеко пойдем?

— Нет, к лесу… Что-то больно душно здесь.

— Вот в июле была духота, — возразил Курбатов, складывая в ящики стола бумаги, — а теперь уже пахнет осенью… Ну, я готов.

Он запер ключом ящики стола и собрал в кучу карандаши и ручки.