— Я говорю: нет, не мой сын, мой Юрка — старший лейтенант, а этот — майор…

Юра рассказывал о любопытных совпадениях. Оказывается, приземлился он на саратовской земле, примерно в тех местах, где начинал летать шесть лет назад курсантом аэроклуба. Первым ориентиром, который увиделся ему, была Волга. Он сразу узнал великую русскую реку — над ней он делал свои первые полеты под руководством Дмитрия Павловича Мартьянова. Как же Юре было приятно, что на другой день он встретился с Дмитрием Павловичем, который по-прежнему работал в Саратовском аэроклубе и прилетел к своему курсанту на встречу.

А первым, кого Юра увидел на земле, были жена лесника Анна Акимовна Тахтарова с внучкой Ритой. Здесь Юра прервал рассказ замечанием: «Твоя тезка, мама!»

Обед закончился. Наступил акт вручения наград. Мы все прошли в зал.

После награждения Юра сразу подошел к группе людей постарше его возрастом, что-то очень уважительно сказал им. Несколько человек отделились, приблизились к нам. Познакомились. Пошел общий разговор.

Нелегко воссоздать, восстановить каждый эпизод, каждое лицо в картине, особенно такой многоликой. Сколько людей было на приеме! В честь космической победы советских людей организовали концерт лучших артистов.

Мы распрощались с сыном после приема, он пообещал, что скоро приедет в Гжатск на побывку.

…Говорят, что о человеке надо судить по тому, как он относится к людям. Я бы добавила, что об известном человеке надо судить по тому, как он относится к родственникам. Ведь как бывает: прославился человек и уже родных начинает стесняться. Нос воротит от тетки родной, от сестры двоюродной. Нет, наш Юра добро помнил всегда, никого своим вниманием не обделял.

Радость тех дней омрачнена была лишь одним неприятным эпизодом. Вернулись мы из Москвы домой и обнаружили, что пуст ящик комода, где хранились наши семейные фотографии, письма, Юрины конспекты, дневники еще со школьных времен. Вел он их всегда аккуратно, собирал. Я эту привычку поддерживала.

Спрашиваем у Тамары, Юрика, где же все бумаги. Ребята растерянные, отвечают, что у них «дяденьки» попросили. Издания самые солидные называли, обещались, мол, вернуть. Не вернули — до сих пор. В различных газетах, журналах появляются репродукции. Копии у меня все есть. Но как хочется взять в руки те самые фотографии, мной всегда бережно хранимые…

...Ребятишек тогда укорять не стали. Они не виноваты, что взрослым людям поверили. Да и не до укоров было тогда. Дни были наполнены опьяняющей радостью, ожиданием приезда сына, ожиданием приезда космонавта.

Напротив нашего домика стали строить новый дом. Стройка не такой сюрприз, который можно скрыть. Работники горкома партии советовались с нами, как лучше его поставить) как распланировать. Алексею Ивановичу было в новинку, что жить он будет в доме, созданном не его руками. Люди мы не капризные, никаких особых запросов не высказывали. Строители поставили на фундамент обычную трехкомнатную секцию-квартиру, накрыли ее крышей. Получилась городская квартира в саду. Землю вокруг обнесли заборчиком, предложили разбить цветник.

— А картошку, лук, свеклу, морковь, клубнику где же посадить? — спросил Алексей Иванович.

Работник горкома партии, который с нами договаривался, засмеялся:

— Понимаете ли, мы подумали: неудобно будет, что родители первого космонавта в земле возятся… Ну… работа в земле грязная…

— Нет! Неудобно было бы, если бы мы, сил еще полные, работать перестали. Трудиться никогда не зазорно.

Вот и существует у нас и сейчас вокруг дома огород, все на нем вырастает и плодоносит.

Это было летом 1960 года.

В один из дней Юра возвратился особенно возбужденным. Глаза светятся, улыбка с губ не сходит. Молчит, а я чувствую, что ему не терпится поделиться своей радостью. Спрашиваю спокойным тоном, стараясь не проявлять навязчивого любопытства:

— Сегодня что-нибудь интересное было или как обычно?

— А у нас все обычное интересно, — отвечает.

Я пожала плечами: ну ладно, мол, надо ужинать садиться. А он не отходит от меня. И те же огоньки в глазах. И счастье в них, и нетерпение ужасное.

— Юра, что с тобой? Что было у вас сегодня? — стараюсь быть строгой.

— Ездили смотреть корабль.

— Какой корабль?

— Космический. Тот самый, на котором полетит кто-то из нас.

Ноги у меня подкосились. Села на краешек стула и чувствую, что озноб начинается.

— Когда полетит? — едва выдавила из себя.

— Наверно, скоро.

— Ты? — спрашиваю.

— Не знаю… Об этом потом. Ты послушай, что я тебе расскажу. Мы были в конструкторском бюро, у Сергея Павловича Королева. Это Главный конструктор. Познакомились с производством. Оно идет полным ходом. А корабль — это не корабль, а шарик. Правда, большой… главный конструктор с каждым за руку здоровался, знакомил со своими помощниками. Их много… Нас назвал испытателями новой продукции. Интересно рассказывал о развитии ракетной техники, ее достижениях, о том, как к планетам полетим… Мы сидим, слушаем, а он все дальше и дальше поднимает нас к звездам… Потом прервался и говорит: «Ну ладно, вернемся с неба на Землю. Пока все будет очень скромно: полетит только один человек, и только на трехсоткилометровую орбиту, и только с первой космической скоростью, то есть всего лишь в восемь раз быстрее пули. Зато полетит кто-то из нас». Мы слушаем и молчим. А он обвел взглядом всех и сказал: «Первым может стать любой…» Я выронила ложку из рук.

— Не темни, — говорю. — Признайся, что напросился.

— Нет. — Он говорил уже спокойно. — Когда спросили, кто хочет заглянуть внутрь и посидеть в кабине, я попросил: «Разрешите мне». Вот и все.

— Разрешили?

— Разрешили. Всем разрешили…

И все-таки он полез в корабль первым. Замешкался всего на одну секунду у самого люка. Бросил взгляд на свои ботинки и остановился. Быстренько снял их и в носках юркнул в люк. Там по-хозяйски огляделся, все осмотрел, все ощупал. Вылез и заключил:

— Нормально.

Я не знаю, когда был решен вопрос о кандидатуре первого космонавта и решался ли он единожды. Думаю, что вначале были лишь предположения, которые обсуждались. Думаю, что и критериев отбора было не один и не два — больше. Но уже потом, спустя годы, я узнала, что в тот самый день, который так взволновал Юру, в тот самый час, когда он произнес свое «Разрешите?», Сергей Павлович Королев подтолкнул локтем одного из своих помощников и сказал:

— Вот этот, пожалуй, пойдет первым в полет…

Когда в размеренную, обыденную жизнь врываются минуты больших испытаний, до предела насыщенные событиями, переживаниями, человеку вдруг приоткрывается то, что люди называют смыслом жизни. И главное — он узнает цену себе и другим. Настоящую цену. Так было, когда отобрали группу для непосредственной подготовки к полету. В нее включили и Юру.

Еще в училище летчиков, и потом в полку, и здесь, в Звездном, он старался хорошо подготовиться к предстоящей дороге, где должно, по всей вероятности, сгодиться все, чему их учили на всех этапах: и высшая математика, и астрономия, и небесная механика, и многое другое.

То был сложный для Юры период. Сказывалось напряжение, физическое и умственное, а «второе дыхание» еще не наступило. И ведь знал, что будет нелегко, и, делая выбор, не устрашился трудностей, но поди ж ты: стоило подумать, что его признают негодным для первого старта, и заколотилось сердце нетерпением. И сомнения рождали грусть. Но Юра не поддавался этим настроениям и не расслаблялся.

В подмосковном городе продолжалась своя жизнь. Осень уступила свои права зиме, снежной и прохладной, но совсем непохожей на ту, к которой мы привыкли на Севере. Юра был доволен, что в поликлинике Звездного нашлась работа и для меня. По утрам выходили из дому втроем. Отводили Леночку в ясли и шли каждый к себе на службу.