Принцип монархический, как осуществляющийся человеческой личностью, один из всех принципов верховной власти имеет своим основанием совесть. И только он способен сознательно действовать во имя правды, не находясь в зависимости от мнений меньшинства или большинства, от политических партий или финансовых группировок. Монарх зависим только от Вседержительства Божия (сердце царево в руце Божией), имея всегда находящегося с ним Божиего представителя — совесть. Никакая парламентская или непарламентская оппозиция не сможет быть столь принципиальной, последовательной и неподкупной, не сможет всегда следовать высшей правде, как совесть православных государей. Она всякий раз, когда по человеческой слабости монархи пренебрегали правдой, возбуждала в них страх Божий и совестливое покаяние, страх посмертного ответа перед Богом за свои дела и помыслы. Кому много дано, с того много и спросится, — потому страх Божий у царей проявлялся много сильнее, чем у простых смертных.

Нашей спасительной реакцией на все окружающие демократические безобразия вновь может и должна стать идея монархии — идея, объединяющая всех, не желающих подчиняться ни меньшинству «избранных», ни большинству избирающих. Имперское мышление должно стать нашим царским путем, отвергающим бешеность крайности радикалов и трусливость срединного пути либералов. Так уже не раз было в нашем Отечестве…

Со времен французской революции 1789 года политическая история человечества и политическая борьба идут вокруг идеи государства. Демократический принцип в различных своих проявлениях стремится выхолостить идею государства, — сузить, насколько возможно, сферу влияния этого наиболее крупного института человеческого общежития. Взамен выставляются различные контридеи, начиная от всевозможных идей коммун, конфедераций и федераций и кончая идеей абсолютно автономной, самоопределяющейся личности. Демократам в государстве видится (и не без веских доводов) институт, в основе своей не демократический, а авторитарный, не терпящий внутри себя ни сугубо автономных личностей, ни каких-либо закрытых от его влияния и контроля обществ или других общественных образований.

В отношении к государству демократ выступает в роли политического сектанта, его убеждения зачастую столь же хаотичны и многообразны, как и у религиозных сектантов, перманентно делящихся в своих воззрениях на все новые и новые группы. Политическим сектантам также не свойственно глубокое осознание неизбежности и необходимости института государства, как и религиозным сектантам непонятна (и неприемлема) идея церкви. Политические сектанты всегда будут искать идеи, которые, по их мнению, можно поставить выше или взамен идеи государства.

Это видно из всей истории демократии последних веков, где идеи свободы, равенства и братства, ставимые в пику традиционному государству, в каждом новом поколении демократических идеологов получали все новое и новое идейное наполнение. Здесь были и классовая борьба, и экономические рыночные отношения, и идеи перманентной мировой революции, и всевозможные вариации анархической идеи. Все их пытались поставить на место государства и старались с их помощью заменить государственные функции контроля, защиты и управления в обществе. Все они объявлялись способными свести до минимума или вообще полностью заменить вмешательство в общественную жизнь государства. В обществе, принявшем демократический принцип за руководящий, существование государства всегда было «идейным отступлением» от демократических теорий, в конечных своих стремлениях, направленных на слом государства как главнейшего социального института человечества и оттеснение его на второстепенные и даже совсем незначительные роли.

Где и когда впервые возникло народовластие? Некоторые исследователи отвечают на этот вопрос с полной определенностью, называя 510 год до Р.Х. В этом году в Риме был изгнан последний царь Тарквиний, а в Афинах — царь Пизистрат, и в обоих городах была учреждена республика. «Историки, — писал В.А. Грингмут, — восхваляющие “процветание демократических государств”, всегда упускают из виду, что этим процветанием государства обязаны не своему демократизму, который сам по себе всегда и безусловно вреден, а подъему национального духа, вызванного тем или другим выдающимся национальным вождем — будь он король, император или президент республики»^{194}.

Так, после смерти знаменитого Перикла (429 г.), сохранявшего и поддерживавшего патриотизм нации, афинское государство стало развращаться демагогами, терпеть одно за другим поражение от спартанцев и македонян и было окончательно завоевано Римом. Республика в Риме продлилась дольше без таких разрушительных результатов вследствие более крепкого природного характера римского народа, в котором идеи законности и справедливости были устойчивы к быстрому разложению.

Этому в немалой степени способствовала постоянная внешняя опасность, при которой сильным фактором сдерживания народных масс был сенат и периодически вводимые диктатуры. Но и великий Рим не смог долго противостоять внутреннему разложению своей республики. Демагоги и кровавые междоусобия подвели силы римской нации к грани истощения. Только при императоре Августе узкая идея римской республики была заменена империей, как всемирным римским государством, где внутренние гражданские войны прекратились. Август дал почти на тысячу восемьсот лет возможность государствам развиваться на основе монархического принципа верховной власти, за время господства которого было создано все, чем гордятся эти государства.

Появление идеи «естественного права» и идея революции.

В Древнем Риме право не отождествляли с законом, под правом понималось все справедливое и доброе. Появившись еще в древнегреческой философии, естественное право выделилось в особое учение в римском праве. «По основной мысли этого учения, есть область обязательных правил, которая не зависит от положительных установлений отдельных законодательств и вытекает из велений природы и воли Божества. Этими правилами регулируются те действия и инстинкты, которые присущи всем людям и даже всем живым существам, вне человеческого рода»^{195}.

По мере ослабления Византийской империи в средневековой Европе, получившей от Византии в наследство книги античных авторов, идеи естественного права проникли в богословие. Вероятнее всего, эти идеи классической древности проникали в средневековый мир через изучение древнегреческих и древнеримских писателей в католических монастырях. Следующим этапом введения в европейскую мысль идеи о естественном праве была деятельность так называемой школы естественного права.

Социальную эволюцию она видела следующим образом: после своего появления человечество находилось в состоянии, которое представители школы называли «естественным», то есть без всяких правовых установлений и без какого бы то ни было общественного устройства. Человек как индивид не был ничем скован, не имел ни общественных обязанностей, ни общественных прав и не был подчинен ничьей воле. В этом положении, характеризующем дообщественное бытие, школа естественного права почему-то приписывала человеку счастливое и беззаботное состояние. Единственной скрепой первобытной жизни человечества полагалось естественное право, идущее, но мысли этой школы, от самого Бога. Такой взгляд на социальную эволюцию был сущей логической схоластикой, перенесенной из католического богословия в социальную философию.

Далее в рассуждении по необходимости шло предположение, что для образования общества люди добровольно отказались от своего свободного и безмятежного первобытного состояния и, составив «социальный договор», согласились иметь над собою верховную власть. Этой новой появившейся власти было поручено управлять создавшимся человеческим обществом. Таким образом, по теории школы естественного права получалось, что свободные люди по своей воле и совершенно свободно решили подчиниться этой власти.