«Все это расшатывание государственности, — писал Л. А. Тихомиров, — конституция 1906 года произвела из желания ввести в государственные учреждения новый фактор: народное представительство»{181}.
Что же под ним понималось?
Народное представительство виделось кодификаторам законов не как особая форма общественной повинности, обязанности с целью помощи императорскому правительству в его управлении империей. Новые Основные Законы, вводя народное представительство, не определили, чем оно должно заниматься и для чего оно нужно в системе государственного управления. Фактически парламентарная и партийная Государственная Дума была устроена так, что не могла не желать возможно большего ограничения власти монарха и господства русской нации в империи, так как политические права были даны всему населению без разбора.
Тихомирова удивлял механический подход к выборам в Государственную Думу, когда законодатели отошли от принципа господствующего положения державного русского народа в русском государстве, и как он пишет, «говорят явную нелепость и явную неправду, будто бы это государство столь же польское или еврейское, как русское». Глупо то мнение, продолжал Л.А. Тихомиров, которое считает, что национальное большинство всегда сможет себя защитить без помощи государства. Оно ни на чем не основано, и на практике «русские составляют большинство численное, но поляки и евреи сильнее их богатством, организацией, своим умением эксплуатировать народ». Он сетует на непонимание бюрократическими структурами власти того, что было еще недавно (до обновления государственного строя) так ясно: «Что наше государство есть государство русское, не польское, не финское, не татарское, тем паче не еврейское, а именно русское, созданное русским народом, поддерживаемое русским народом и не способное прожить полустолетия, если в нем окажется подорвана гегемония русского народа». Требуя поэтому от государства обязанности «для охраны интересов русского народа… дать ему (русскому народу. — М. С.) не простое право побеждать на выборах, но и возможность на это, — соответственной системой избирательного права»{182}.
Но и после Высочайшего Манифеста 3 июня 1907 года, изменившего избирательный закон, Государственная Дума не стала «русской по духу», как того требовало высочайшее повеление. Этого и не могло произойти, даже при новом избирательном законе, по которому продолжают «создавать Думу по системе антинациональной, которая помнит не Россию, не русский народ, а только то обстоятельство, что имеются не одни русские, а также поляки, армяне, евреи и т.п., не одни православные, а и магометане, ламаиты и т.д., не одни люди, преданные Отечеству и его историческому творчеству, а также люди, ненавидящие и то, и другое. Из того обстоятельства, что все это у нас действительно имеется, мы выводим для системы представительства то заключение, что в государстве одинаково имеют право на представительство все категории друзей и врагов его»{183}.
Депутаты, одни из которых любят Польшу, другие магометан, третьи Армению, четвертые демократическую конституцию, пятые — социализм, шестые — Россию и самодержавие — все, находясь в одном учреждении, принуждены были решать сложные и важные вопросы русского государства путем попыток соглашения всех этих противоположных направлений. Все это приводило к ослаблению России, ее растаскиванию по частям.
От таких разных людей, столь отличных от русского образа жизни и русского мировоззрения, невозможно было требовать исполнения высочайшего повеления о необходимости в Думе русского духа. Это естественное поведение в Государственной Думе сложилось в первую очередь из-за принципа партийности при построении народного представительства. Такое разделение естественно потому, что оно лежит в самой природе любой партии, которая отделяет людей одного мировоззрения из среды всего народа и формирует из них антиобщественную группу. Верховная власть стремится к объединению, партия — к разъединению, и поэтому, сколько бы партий ни объединялось для управления страной, все равно страну будут раздирать споры и разногласия.
Демократическая теория о том, что-де страной должна править совокупность партий, представляется Л.А. Тихомирову глубоко ложною из-за отождествления интересов народа с интересами партий. Эта теория навязывает «народу то, чего в нем вовсе нет, т.е. будто бы принадлежность к партиям». «Нация, — утверждает Л.А. Тихомиров, — всегда хочет быть единою и потому нуждается, чтобы существовала внепартийная власть. Народный инстинкт чует, что без руководственной роли власти не может быть ничего доброго в государственной работе, и потому-то народ всегда так оживает духом, когда появляется власть, и впадает в прострацию, когда власть исчезает куда-то»{184}.
Лучшим примером этого является все тот же Высочайший Манифест 3 июня 1907 года, — акт непосредственного действия верховной власти, выведший государство из революционного тупика двух первых Государственных Дум.
Критическое положение дел создалось из-за несовершенства кодификации законодательства 1906 года, где не было указано законное место чрезвычайному порядку законодательства. Необходимые меры для действия государства при чрезвычайных, опасных или важных для него ситуациях приходилось осуществлять, распуская Государственную Думу и проводя свои законодательные акты в порядке статьи 87, в коротких промежутках между сессиями законодательных учреждений. Такой порядок законодательства, ставший необходимым для управления государством, при постоянном отвержении этого пути законодательными учреждениями, показывает, насколько было необходимо реформирование законодательства, а вместе с ним и государственных учреждений.
Проектируемая Л.А. Тихомировым реформа государственных учреждений. С введением в русскую государственную систему представительных учреждений, построенных на парламентарных началах, эта система получила инородную деталь в свой механизм, начавший расшатывать государственную машину изнутри. В результате создалось двусмысленное положение верховной власти, которая, с одной стороны, по Основным Законам 1906 года была вроде бы ограничена в области законодательной деятельности (ст. 7, ст. 86 и другие), а с другой стороны, сами новые Основные Законы были учредительным актом воли верховной власти и в любое время могли быть изменяемы тою же верховною властью, которая их учредила.
Невозможность оставаться при государственном строе, введенном в 1906 году, и нежелательность восстановления бюрократической системы, приведшей Россию к революции 1905 года, ставили задачу поисков иного выхода из создавшегося тяжелого положения.
Выходов из этого положения могло быть два. Один — в «развитии чистого парламентаризма», другой — в реформе «государственных учреждений в монархическом духе, одинаково чуждом и бюрократизма, и парламентаризма». Л.А. Тихомиров подчеркивал, что разница между правым (монархическим) и левым (парламентарным) способом выхода из кризиса находится не в вопросах о свободе, и даже не в народном представительстве, а в том, нужно ли и может ли Россия жить своей национальной жизнью, или же она должна перестраивать свою жизнь по иностранным образцам «передовых стран».
Л.А. Тихомиров как никто другой понимал трудности государственного положения и предложил свой выход, состоявший в развенчании ложного мнения, будто бы народное представительство несовместимо с царской неограниченной и самодержавной властью. Он предложил монархическую перестройку Российской империи, суть которой была во введении монархического народного представительства, которое стало бы одним из учреждений государственного управления, не подрывая верховную власть государя императора, а укрепляя и подавая ей помощь.
