Однако святой Люблинский не стал проповедовать. Он сказал лишь то, в чем всегда был уверен и что теперь Азрнр Коп потребовал от него. Он сказал, что он не цадик, и просил, чтобы никто таким его не считал. И еще сказал, что человек он грешный, как и все, а может, еще более грешный!

«Вы слышите, какой он скромный?» — говорили одни.

«Видели ли вы когда-нибудь подобное смирение?» — удивлялись другие.

И случилось невиданное: если дотоле хасиды паломничали в Люблин сотнями, отныне они стали отправляться туда тысячами.

Велико было разочарование Железной Головы.

— Теперь тебе надо показать людям, что ты не такой скромный и смиренный, каким они тебя считают. Тогда наступит покой. Теперь в полный голос скажи, что ты святой!

— Никогда! — ответил святой Люблинский. — Никогда о себе не скажу, что я святой, ибо отказываюсь лгать…

В скором времени святой Люблинский сказал одному ученику: «Тебе бы надо сходить посмотреть, как поживает главный раввин».

И ученик в тот же день отправился к Железной Голове. Желание его святого учителя, проявившего такое беспокойство о благополучии недруга, ему, видимо, показалось странным. Он пришел к Железной Голове перед послеполуденной молитвой минхи. После молитвы к главному раввину явились два человека с просьбой рассудить их спор. Раввин и его два заседателя — все трое знатоки талмудистического права — выслушали обе противные стороны, после чего удалили их из судебного зала, чтобы принять решение. Главный раввин, чье слово было решающим, склонялся к стороне обвинителя. Однако ученику святого Люблинского с самого начала было очевидно, что правда на стороне обвиняемого. Он даже понять не мог, как кто-то может придерживаться противоположного мнения, особенно такой талмудист, каким был Железная Голова. Он, простой ученик, точно знал одно место в комментарии к Талмуду, из которого явствовало, что мнение главного раввина было ошибочным.

Хотя Железная Голова и был противником его любимого учителя, однако позорить его, ученого, ученик Люблинского все-таки не решался. И потому он вынул из библиотеки раввина соответствующий раздел Талмуда и стал углубленно читать, делая вид, что в суть спора не вникает. Судьи уж было хотели вынести вердикт, когда ученик Люблинского подошел к Железной Голове и попросил его истолковать одно неясное место в комментарии. Раввин отказал ему в просьбе, сославшись на отсутствие времени. Однако ученик не сдался и прямо под нос Железной Голове подсунул открытый том.

Воленс-ноленс, а реб Азрил посмотрел в книгу — и понял. Таким образом, распря была разрешена по Закону и справедливости. Святой Провидец приветствовал ученика с великой радостью и сказал ему: «Ты совершил весьма богоугодное дело. Представь себе, что эти трое, обвинитель, обвиняемый и Железная Голова, их судья, были на этом свете уже девяносто девять раз. В каждой жизни эти двое судились из-за одной и той же распри, и каждый раз все тот же раввин был их судьей. Но он всегда ошибался и выносил неправедный приговор. Все трое должны были рождаться снова и снова, пока их дело не будет разрешено согласно Закону. И произошло это только сейчас. Твоей заслугой они выкуплены из гилгула[35], из вечного круговорота».

Одни утверждают, что Железная Голова перед своей смертью все-таки поверил в святого Люблинского и обрел спасение. Но другие говорят, что он до конца так и оставался упрямцем. Как написано в Талмуде: «Грешники даже на пороге Ада не раскаиваются в своих прегрешениях».

Святой Люблинский упрекал одного ученика, что тот не произносит, как положено, слова молитвы. Что он «глотает» их.

— Глотаю их, потому что они слаще меда, — оправдывался находчивый ученик.

— А ты думаешь, что слова молитвы мне не так же сладостны, как тебе? Однако я не глотаю их.

— А вы и не сможете! Ибо ваша молитва — огонь! — ответил ученик святому Провидцу.

В святой общине люблинской жил один большой грешник. Если ему представлялся случай совершить хоть какой-нибудь симпатичный грешок, он никогда не ленился и особенно радовался, когда бывал введен в искушение и поддавался ему. О своих дурных поступках он не сожалел, и беспутство доставляло ему большое удовольствие.

Конечно, такому грешному человеку вы и руки бы не подали, и словом бы с ним не перемолвились, а старались бы обойти его стороной.

Но святой Люблинский вел себя иначе. Он ни с кем не любил так поболтать, как с этим распутником. Когда бы тот ни пришел навестить его, он встречал его с большей радостью, чем самого святейшего святого.

Хасидов это удручало.

«Это особенный человек и заслуживает того, чтобы им восторгались. Не знаю другого такого, который бы так без устали веселился, как он, — внушал ученикам святой Провидец и продолжал: — Поймите, Искусителю, который вводит человека в грех, не так важен грех бедолаги, как чувство тяжести, удрученности, угрызений совести и душевной печали души, то есть все то, что наваливается на человека после греха. Вот чего добивается Искуситель. Ибо печаль — наихудшее зло на свете. Зло, которого мы должны всегда остерегаться. Этот грешник, однако, никогда из-за грехов своих не горюет и все время живет в радости и покое».

Очевидцы свидетельствуют, что видели святого Люблинского на прогулке с покойником. Но по большей части к нему прилетали только души покойников. Прилетали к окну его комнаты и через окно подавали ему свои квитлы вместе с дарами. Просили его, чтобы по крайней мере после смерти он подарил им «исправление».

Исправление, которое святые раздают душам мертвых — грешников, даже если они еще живы, мы называем «мертвыми», — особое магическое действие, таинственное вмешательство третьей, духовной руки каббалиста в недра больной души; вмешательство, которым исковерканные ее пороками органы исправляются. Такое исправление мы называем тыкн.

Вся жизнь святого Люблинского была заполнена борьбой с силами Зла. И его святым обычаем было по возможности продлевать мир шабеса. Ибо святой шабес обязаны отмечать и бесы. Пока длится шабес, они не смеют в аду мучить души покойников. У милых душенек в этот день выходной.

Когда святой шабес приближается к концу и наступают сумерки, мы садимся за третий мистический пир шабеса. А как только зажигаются звезды, мы встаем из-за стола к вечерней молитве, во время которой мы прощаемся с царицей субботой. В эту минуту души проклятых возвращаются к своим страданиям.

Святой Провидец обычно сидел за третьим пиром вместе с люблинскими хасидами вплоть до воскресной ночи. И пока в Люблине хасиды не вставали из-за стола, черти в аду не могли вновь приняться за свои подлые делишки.

Но как-то раз, когда святой Люблинский на непривычно долгое время продлил шабес и еще за полночь сидел со своими хасидами за столом, дьявол изрядно напугал их. Он взял и постучал святому Люблинскому в окно, чтобы показать, что долг уже зовет его и что ему пора приступать к своим проделкам…

Святой Люблинский предсказывал, что день его смерти хасиды будут отмечать не так, как дни смерти других святых. Он сказал, что в годовщины его смерти мы никогда не будем зажигать заупокойных светильников и никогда не станем пить водку.

Что ж, послушаем, как сбылось его предсказание.

Люблин — большой город. Большой-пребольшой. Нет в нем ни покоя, ни мира, как в деревенских селениях, где живут другие святые. Весь Божий день в нем шум и сутолока. Лишь ночь приносит некоторое успокоение. Конечно, только нам, людям обыкновенным. Святые не дают себе отдыха. «Ученым неведом покой ни в этом мире, ни в будущем» — так говорит Талмуд. А эти дома в Люблине! Это не то что наши деревенские лачуги. Дома в три этажа, а то и в четыре! Святой Провидец жил в таком высоком доме. Да еще на самом верху, в мансарде. Маленькая прихожая ведет прямо в его комнату. Другого выхода из комнаты нет. Окно комнаты глядит на двор. Но это окно мы уже упоминали. Мы знаем, что к нему прилетают души усопших и там просят святого Люблинского одарить их исправлением. Но если ты не привык жить в городе, к окну лучше не подходить и вниз во двор не смотреть. Это неописуемая высота. А если ты утомлен, раздражен или слишком перетрудился, эта глубина влечет тебя, как ласковый голос прекрасной женщины. Тебе безумно хочется, очертя голову, броситься в эту глубину, чтобы найти забвение в холодном объятии пустоты. Вам, наверное, знакомы такие мгновения…