– Ребят из Управления подключать? – уточнила Виктория Семеновна.
– Да. Позвоните моим друзьям, пожалуйста, если будет нужно.
Я отключила связь, и мы тронулись дальше, соблюдая осторожность. С каждым подъемом идти становилось труднее и труднее – жара усиливалась, мы устали, подъемы пошли все круче. Легче всего путь давался знатоку литературы, хотя он был старше нас. Вероятно, наш спутник имел самый большой опыт пеших переходов и регулярно практиковался в них. Наиболее тяжело приходилось Пашке, но он терпел. Мой оператор вообще молодец!
А девица впереди не сбавляла темп.
– Так, вот и первый домик, – через некоторое время объявил дальнозоркий Степан Прокофьевич и показал рукой вдаль.
Мы с сотрудником Ивана Захаровича поднесли к глазам бинокли. В домик как раз заходила девица, правда, быстро его покинула и пошла дальше. Значит, ничего интересного не обнаружила? Или она тут не первый раз?
Когда мы подошли к покосившейся маленькой избушке, Степан Прокофьевич нашу компанию попридержал, первым подошел к крылечку, прочитал коротенькую молитву (или это был оберегающий заговор?), постучался, подождал ответа, потом зашел.
Пашка включил камеру и быстро заснял внутреннее убранство. Виктория Семеновна решит, в какую передачу это вставить. Домик нисколько не напоминал жилища деревенских алкоголиков, в которые мне уже довелось заглянуть, и, пожалуй, не был предназначен для постоянного проживания. Я назвала бы его своеобразным перевалочным пунктом – местом отдыха для путников после долгой дороги перед новым рывком. В доме имелась печь, из мебели – две лавки и стол. На печи валялось какое-то тряпье, на столе стояли две деревянные миски, в печи – горшок. Было чисто. Никакой пыли вообще! Но она не может не собираться.
Значит, в домике регулярно бывают. Вопрос: кто?
Степан Прокофьевич не знал, мы тем более. Мало ли кто по горам шастает… Теперь я уже даже предположить не могла, с кем еще мы тут столкнемся.
Мы покинули домик. Девица к тому времени уже успела скрыться из виду. Но, по крайней мере, мы знали направление, в котором она шла, да и трава после нее оставалась примята – «дважды нефтяная вдова» не пыталась замести следы, и даже мы, городские жители, легко могли по ним идти.
Когда мы вышли из домика, Степан Прокофьевич попросил у меня бинокль, настроил его под свои глаза и очень долго осматривался. Вопросов я не задавала – сам все скажет. Не просто же так он тут местность изучает.
– Думаю, нам нужно немного отклониться от маршрута, – наконец заявил знаток всего на свете. И указал новое направление: – Вон туда.
– Зачем? – спросил сотрудник Ивана Захаровича.
– Вам девица нужна или жители этих мест? – посмотрел на него Степан Прокофьевич.
– Колдуны, – ответила я. – Девицу мы и в Петербурге достанем, причем там нам будет гораздо легче. В особенности с доказательствами – c Пашкиной съемкой.
– Тогда за мной, – позвал Степан Прокофьевич и пошел первым к горе, наиболее сильно поросшей лесом.
Через некоторое время он очень тихим голосом предложил нашему молодому и крепкому спутнику приготовить оружие.
– Вы кого-то увидели? – шепотом спросила я.
Знаток литературы в задумчивости кивнул и продолжил карабкаться вверх. На небольшой площадке притормозил, скинул рюкзак. Я последовала его примеру, как и Пашка, который оставил в руках одну камеру. Молодой боец держал в руке пистолет. У Степана Прокофьевича каким-то таинственным образом в кулаке оказался нож. Я и заметить не успела, как и откуда он его достал. М-да, интересный у нас спутник…
– Фонарик достань, – прошептал он мне.
Фонарик у меня с собой был – мы не могли быть на сто процентов уверены, что вернемся засветло. Я быстро извлекла его из рюкзака и вложила в свободную от ножа руку Степана Прокофьевича.
– Стойте здесь! – приказал он.
– Но… – открыл было рот молодой боец.
– Стойте здесь! – повторил Степан Прокофьевич приказным тоном и юркнул за росшие близко друг к другу деревья неизвестной мне породы.
Внезапно мы услышали… женский крик, потом успокаивающий голос Степана Прокофьевича. Мы с Пашкой переглянулись, сотрудник службы безопасности Ивана Захаровича пытался последовать за знатоком литературы и истории, но я его не пустила. Пока мы спорили, на площадке снова появился Степан Прокофьевич, держа за руку девицу лет восемнадцати-девятнадцати в домотканом длинном платье, украшенном вышивкой. На ногах у девицы были… лапти, волосы заплетены в косу, ниспадавшую ниже пояса, платок отсутствовал. Или девушка на Руси могла ходить простоволосой?
– Снимай! – прошипела я Пашке после того, как отошла от шока.
У меня было такое впечатление, что я при помощи невидимой машины времени перенеслась в прошлое – или оттуда девушку перенесло в наш двадцать первый век. Я таких только в фильмах видела!
– Здравствуйте, – сказала я. – Меня зовут Юлия Смирнова. А вас как?
Девушка перевела взгляд на меня, осмотрела с головы до ног (вероятно, моя одежда была для нее так же непривычна, как ее для меня), открыла рот, чтобы что-то сказать, но тут у меня зазвонил спутниковый телефон. Девушка в ужасе дернулась, но Степан Прокофьевич ее удержал. И потом она округлившимися глазами наблюдала за моими действиями, пожалуй, даже не слыша разговора с Викторией Семеновной.
Главный редактор сообщила, что газовщик находится в Европе – совмещает решение деловых вопросов с отдыхом и общением с различными знакомыми в неформальной обстановке. То на чьей-то яхте по Средиземному морю плавает, то на чьей-то вилле на Лазурном Берегу ночует. К супруге вроде бы охладел. Для подруг она «лечит нервы», общаясь с живой природой. Но в летний сезон подругам не до нее. Большинство находятся на европейских курортах или в загородных особняках. Никто не уточнял, куда именно «дважды нефтяная вдова» отправилась «лечить нервы». Так, по крайней мере, сказали те, с кем удалось связаться за столь короткое время.
– Да в их среде и нет настоящих подруг, ты же сама знаешь, – заметила Виктория Семеновна.
– А в Управление звонили?
– Твой приятель Андрюша очень заинтересовался, – хохотнула Виктория Семеновна. – Про двух покойных мужей хорошо помнит. Тогда они с ребятами много обсуждали их смерть, но все было чисто. Хотя если третий помрет… – Главный редактор опять хохотнула.
Мы распрощались, обещая друг другу держать связь.
– Извините, – сказала я девушке.
– Что это? – показала она пальцем на телефон.
Я попыталась объяснить, но вскоре мы все поняли, что незнакомка не знает, что такое телефон вообще, не только спутниковый. И никогда не слышала про Петербург. Как, впрочем, и про Ленинград с Петроградом.
– Ты в том доме сейчас живешь, милая? – спросил Степан Прокофьевич, кивая на строение, в которое мы недавно заглядывали. – Давай-ка, бери вещички из пещеры, вернемся в дом и спокойно поговорим.
Вскоре у девушки оказался в руках небольшой узелок из платка, и наша компания двинулась назад к дому. По пути молчали. Мы с Пашкой многозначительно переглядывались. Девушка шла рядом со Степаном Прокофьевичем, явно почувствовав в нем то ли защитника, то ли наиболее близкую ей душу. Молодой боец замыкал шествие и не лез ни с какими вопросами.
Степан Прокофьевич быстренько развел перед домом костер, подвесил над ним котелок, девица непонятно откуда притащила воды, а я достала из рюкзака пачку чая. В доме нашлись деревянные кружки, и мы устроили чаепитие.
Девушку звали Настеной и было ей восемнадцать лет. Она родилась и всю жизнь прожила в той самой деревне, которую мы сегодня утром видели из вертолета.
Недавно в деревню пришли люди из другого мира, долго говорили со старостой – и остались. Мамка отправила Настену с сестрой в горы – переждать, пока «эти» не уйдут. Староста сказал, что они не навсегда, а скорее всего на месяц. Основная масса деревенских осталась в своих домах – и прислуживать пришлым, и за огородами да скотиной ухаживать. Не бросишь же все добро!
