За помощью Аня вновь обратилась к библиотекарше, и та, в глубине души проникшаяся симпатией к охочей до знаний студентке, с удовольствием помогла. Оказалось, что музей размещается совсем рядом, на Покровке, всего-то в пятнадцати минутах ходьбы. Взглянув на часы, Аня подумала, что поиск номера телефона Станиславской займет никак не меньше пятнадцати минут и потому разумнее поехать в музей прямо сейчас и во всем разобраться на месте. Кроме того, отказать по телефону гораздо проще, сославшись на нехватку времени и невозможность встретиться именно сегодня, в то время как репортер Старцева была решительно настроена прояснить тему как можно быстрее.

У Ани не было решительно никаких предчувствий, когда она со всех ног бежала в музей, сражаясь с жарой, встречным людским потоком и светофорами, нахально подмигивающими исключительно красным. Просто давным-давно девушка поняла: если хочешь добиться чего-нибудь в жизни — не ленись доводить начатое до конца, другого способа праздновать победу или оплакивать поражение просто нет.

Могущественную силу «корочки» журналиста «Репортера» Аня оценила, оказавшись на проходной музея. Бабушка-вахтер только руками всплеснула, узнав, какая дорогая гостья к ним пожаловала, и расцвела так, словно Аня приходилась ей родной внучкой и нагрянула специально для того, чтобы побаловать пирожками любимую бабушку. Роль пирожков исполняла коробка шоколадных конфет, купленная специально для умасливания охраны. На вопрос: «На месте ли историк Станиславская?» — старушка только руками замахала: «Что вы, что вы, она так рано никогда не уходит!» — и вызвалась сопроводить Аню прямо на место, по дороге сообщив, что газету «Репортер» они с дедом очень уважают, и только ей одной и верят, и даже хотели как-то раз отправить благодарственное письмо за полезный совет, как быстро избавиться от икоты, да все руки не доходят, «так что ты уж, деточка, передай кому следует большое наше стариковское спасибо!». Аня смущенно улыбалась, поскольку к заслугам этим никакого отношения не имела. Но помалкивала, чтобы не испортить праздник растроганной старушке.

— А как зовут Станиславскую? — Юной репортерше насилу удалось вставить словечко.

— Маргарита Павловна.

Старушка мигом переключилась на интересующую Аню тему и предупредила, чтобы Маргариту Павловну не боялась, так как «она только с виду суровая, а на самом деле добрейшей души человек и держится прекрасно, а ведь какое горе пережила, страшно подумать. Теперь только одна работа ее и спасает».

Несколько озадаченная напутствием, Анна робко поцарапалась в дверь и рискнула открыть ее, только услышав: «Войдите!»

В своем воображении она рисовала Маргариту Павловну солидной дамой в строгом костюме, очках и с папироской, в окружении толстых старинных книг и пожелтевших от времени документов. Из всего придуманного в реальной Маргарите Павловне оказалась только сигарета, причем держала она ее зубами в уголке рта, словно какой-нибудь двенадцатилетний балбес, только вчера выучившийся курить и добирающий себе авторитета в глазах старших такими выпендрежными штучками. Да и сама Станиславская, в джинсах, застиранной маечке и с непокорными каштановыми кудряшками, больше смахивала на подростка, нежели на серьезного ученого, специалиста в области старообрядческой культуры.

— Чему обязана? — не слишком приветливо спросила Маргарита Павловна. Она и не пыталась скрыть, что удивлена появлению в своем кабинете корреспондентки «Репортера».

— Я собираю материал для статьи… — промямлила Старцева и запнулась, поймав насмешливый взгляд Станиславской.

— Газета «Репортер» заинтересовалась старообрядчеством? Любопытно. Что ж, сделаем вид, что я поверила. И что же конкретно вас интересует?

— Вот. — Аня выложила на стол фотографии часовни, сделанные в разных ракурсах. — Меня интересует эта церковь. Кому она принадлежит и где можно разыскать настоятеля церкви?

Маргарита Павловна быстро просмотрела фотографии и пробормотала что-то вроде: «Да, плохо ее дело».

— Боюсь, это будет непросто, — вздохнула женщина. — Часовня все еще формально принадлежит старообрядческой общине, но ни настоятеля, ни прихода у нее нет по одной простой причине.

— По какой?

— Кофе хотите? — спросила Станиславская.

— Хочу, — кивнула Аня.

Станиславская высыпала в ведро пепельницу, полную окурков, достала чашки, банку растворимого кофе и сахарницу. Она не торопилась с ответом и украдкой разглядывала странную посетительницу, пытаясь понять истинную причину ее визита.

— Потому что община существует лишь формально, — наконец ответила ученая дама. — На самом деле в нее входит не больше десятка древних стариков и старух, которые просто не в состоянии ни физически, ни материально заботиться о часовне. Уже многие годы жизнь храма теплится еле-еле, службы проводились только по праздникам, но вскоре и этого не стало. Без внимания прихожан часовня пришла в упадок, ей угрожало полное разрушение, и поэтому два года назад ключ от нее был сдан государству. Увы, никаких изменений в лучшую сторону с тех пор не произошло. У власть имущих полно других забот. На культуру денег, естественно, не хватает. Еще пара лет — и часовню можно считать окончательно погибшей, так как разрушения примут необратимый характер. В первую очередь это касается бесценных старинных икон, которые постепенно гниют в условиях постоянной сырости и становятся добычей расхитителей. Это один из моих любимых храмов, — добавила Станиславская. — Что я только не делала, куда только не писала, требуя спасти уникальный памятник архитектуры! Увы, ответ один: «Денег нет! Ищите спонсоров!»

— Погодите. — Аня решительно ничего не понимала. — Вы уверяете, что часовня уже минимум два года необитаема. Но на самом деле… Может, в общине произошли какие-то изменения? Новое пополнение… Я не знаю, как правильно сказать, но факт остается фактом — жизнь в часовне возрождается. Я могу подтвердить: в прошлую пятницу в храме должно было состояться венчание. Оно, правда, не состоялось, но совсем по другим причинам…

— Венчание в часовне в Иванькове? Любопытно. Послушайте, многоуважаемая корреспондентка газеты «Репортер», а вам вообще что-нибудь известно о таком явлении, как старообрядчество?

— Кажется, они крестятся двумя пальцами? — неуверенно предположила Аня.

— Молодец, — похвалила Маргарита Павловна. — Хотя, конечно, разница между старообрядцами и новообрядцами куда более значительна. Чтобы не утомлять вас историческими и религиозными подробностями, они вам ни к чему, скажу так: старообрядчество по своему составу крайне неоднородно, в него входит огромное количество различных течений, согласий, толков и так далее. Принципиально же старообрядцы делятся по двум признакам: поповцы и беспоповцы, то есть приемлющие священство или нет. У беспоповцев нет священников, и службы проводятся наставниками общин, по сути, мирянами. Беспоповцев, в свою очередь, разделило отношение к браку: встречаются приемлющие брак или отвергающие оный. Суть вопроса понятна, не так ли? Ведь если община не признает священства, то и брак, свершенный мирским лицом, не имеет законной силы и, по сути, является блудом. Так вот, к вопросу о часовне в Иванькове. Она принадлежит общине старообрядцев так называемого Филипповского согласия, которое не приемлет священство и отвергает брак. Так что никакого венчания там просто быть не может. Вас кто-то сознательно или по незнанию ввел в заблуждение.

«Не меня, — подумала Анна, — а влюбленную парочку, Настю и Виталия. И Маргарита Павловна очень правильно заметила — сознательно или по незнанию. Сознательно? Или по незнанию?»

— А что это вообще за община такая? — осторожно спросила Аня.

— Филипповцы? — Маргарита Павловна наконец-то поверила в серьезность намерений легкомысленной с виду репортерши и рассказывала подробно и с удовольствием. — Основателем Филипповского толка был беглый новгородский стрелец, постригшийся под именем Филиппа в Выговском скиту — это поселение на севере России. До конца девятнадцатого века старообрядцев на Руси не жаловали. Иначе как раскольниками и преступниками не называли, всячески преследовали их и притесняли. Впрочем, староверы платили власти той же монетой. Филипповцы же вообще отличались агрессивным нравом. В 1743 году на реке Умбе правительственные войска окружили филипповский скит, требуя, чтобы те отказались от своей веры и согласились молиться за царя. Филипповцы не подчинились приказу открыть ворота и после того, как войска начали штурмовать скит, «подпустили огня» и сожгли себя заживо. В тот раз в огне погибло больше семидесяти человек. Так филипповцы первый раз заявили о себе. Потом они еще неоднократно устраивали «гари» в разных местах России, во время которых гибли тысячи людей.