— А где вы видели хозяйку? — те снова переглянулись.

— Мы встречались в Пскове, она собиралась в Москву. Сказала, что позвонит нам через неделю.

— А вы не могли бы… — Авилов замялся, — оставить свой телефон? Я ей должен деньги.

— У вас что, нет ее координатов?

— Я потерял.

— Вы извините, — вмешался мужчина, — мы не можем оставить телефон. Речь идет о крупной покупке, поймите нас тоже.

— Это все дикость, — согласился Авилов. — Всех подозреваем по собственной дикости.

— Просто знаем, среди кого живем, — заявила супруга. Больше Авилову вопросов не задавали и ушли, попрощавшись сквозь зубы.

Зося, закрученная Димиными проблемами, редко появлялась в библиотеке. Третий день на двери болталась табличка «Санитарный день». На четвертый она зашла стереть пыль и подшить газеты. Мимо окон прошла Наташа и весело ей махнула.

Вначале Зосе Наташа просто нравилась, как это бывает между девушками, когда они кажутся друг другу красивыми. Потом, в больнице, она ее жалела и удивлялась стойкости, с какой та переносит удары. Но после того, как они вытолкнули с балкона Гену, начала опасаться. А после статьи в газете Наташа ей разонравилась.

В дверь позвонили. Это была она.

— Привет, ну что, прочла?

— Извини, совсем некогда читать… — Зося забыла прочитать «Кавказский меловой круг». Открыла, оставила на столе и забыла.

— Пустяки. Потом прочтешь. Вот еще возьми это, — Наташа протянула отксеренный газетный лист. — Положи прямо в книгу, вместе прочитаешь. Я купила билет на послезавтра. Если больше не увидимся, вот моя визитка, будешь в Москве, заходи, вспомним Гену. И последнее: я дописала книгу, ура! В больнице начала, сегодня закончила. Это тебе экземпляр рукописи на память. Называется «Роман с манускриптом». Сохрани, не выбрасывай, он пригодится. Ну что, пока?

— Пока.

Наташа закинула на плечо дорожную сумку и вышла, Зося быстро закончила дела и побежала домой. Максим пришел на полчаса позже. Они сели ужинать, и Зося спросила:

— Что ты будешь делать?

— Уеду.

— Возьми меня с собой, — он смутился. — Возьми, не пожалеешь. Я буду ходить за твоей дочерью. И за домом. Поступлю в школу милиции. Я как антенна — все ловлю, все вижу, все слышу, а чего не вижу — догадываюсь. Возьми, я тебе отслужу.

— Возьму, — кивнул он. — Только не сразу. Сразу привести в дом женщину я не могу. Тамара может вернуться. Подожди полгода.

Зося опустила голову.

— Целых полгода?

— Я… я о ней думаю. Она зовет меня, не отпускает.

— Тогда зачем ты спрашивал, когда один человек плачет о другом?

— Я этого так и не знаю. Когда?

— Когда любит.

Он перебрал предметы на столе — нож, вилка, хлеб. Вспомнил Зосины слезы.

— Подожди полгода, мне надо найти работу. И суд. Еще суд неизвестно что скажет. Приговор.

— Целых полгода!

— Подожди. Ждут же из армии. И не полгода, а больше. Потом я за тобой приеду.

— Хорошо.

Авилов уехал в четверг, Максим в пятницу, Шишкин отбыл в субботу.

Скучная Зося сидела в библиотеке, читала книги, бегала на переговорный пункт звонить Максиму. В Нинином доме появились новые жильцы, противные. Шурка пил и не мог остановиться, пока не вызвали из города специальную бригаду.

Прибирая в шкафу, она нашла пьесы Брехта с заложенной газетной статьей и села читать «Кавказский меловой круг». Самой яркой там была история о женщинах, споривших о том, кому из них принадлежит ребенок. Судья, чтобы разрешить спор, вынес решение разрубить младенца пополам, и тогда та, что была его настоящей матерью, от него отказалась. Прочитав пьесу, Зося принялась за газету. Так, посмотрим, тут что… Псковский драматический театр, премьера… Постановка пьесы Бертольда Брехта «Кавказский меловой круг». Блистательная игра актрисы Нины Миненковой в роли матери. Ах вот оно что! Гениальная Наташина идея. Заставить Нину вспомнить прошлое! Заставить отдать. Отдала ребенка та из женщин, которая была настоящей матерью! Так. Авилов принес рукопись и положил следователю на окно. Потом рукопись пропала. Потом что… неизвестно, но оказалась она у Наташи, а Наташа, значит… значит что? Поменяла ее у Авилова, чтобы он бросил Нину? А тот ее искал. Искал. Поменяла у Нины, чтобы она бросила Авилова?

Как же нечестно-то! Как же это все… Слов нет. Зося принялась жалеть Авилова. Неужели он живет с этой змеей Натальей? После этого всего? Подловила Нину на любви, поменяла рукопись на мужчину, а та осталась одна. Зря она так… Пожертвовала любовью, чтобы ему помочь. Зачем такая тусклая, пустая жизнь, и ему, и себе? Все не так, все неправильно… Но они же не дети, знали, что делали… А непреклонный красавец уезжал грустный, позабыл свои шуточки-поддевочки.

Спустя месяц, когда все успокоилось, город опять потрясла новость. Уже сошла пылающая листва, и начались первые утренние заморозки с тонким льдом поверх луж, хозяйки приготовились солить капусту, как вдруг нагрянул следователь Шишкин с лицом цвета буряка, не предвещавшим хорошего. Все зашептались по углам, Зося навострила уши, и новость не замедлила просочиться.

Рукопись наконец попала в руки экспертов, которые незамедлительно объявили ее копией. Никто уже не знал, плакать или смеяться. Шишкину сочувствовали до тех пор, пока после второго допроса у Марьи Гавриловны не случился сердечный приступ. История закручивалась сначала. Шурка опять принялся созывать народ на Довлатова, но все отнекивались, любителей призраков не находилось. Лишнее это, призраки. Не от большого ума с ними связываются. Не тронь мертвецов, и они тебя не тронут.

Через неделю Шишкин засадил Шурку в так называемую тюрьму, то есть подвал в здании милиции, откуда и доносился «Шумел камыш…», а понять, где Шура доставал выпивку, Шишкин не мог. Тот глумливо уверял, что ему подносит Сергей Донатович.

Хороший был мужик, говорили о Шишкине, да спекся на рукописи. То же твердил и Шура, всякий раз попрекая следователя тем, что тот трогал рукопись. Использовал ее в личных целях. Михал Михалыч не мог понять, откуда Шурка знает, что он в интересах следствия подкинул рукопись Нине, и злился. Рационального объяснения Шуркиному всеведению не находилось, а мистики следователь по роду занятий не любил. И не то чтобы кровельщик знал что-то конкретное, он обвинял Шишкина огульно, на том якобы основании, что рукопись каждого разворачивает лицом к совести. Вытерпеть никто не может, всех вихляет. Поэтому нечего изображать из себя закон, коли рыло в пуху.

Следователь ничего не мог с ним поделать. Кроме Марьи Гавриловны и Шурки, старожилов музея, фактически никто не мог отличить копии от оригинала. Шишкин опросил весь персонал и понял, что это на самом деле так. Только эти двое — больная и юродивый — были носителями «высшего» знания.

Раздосадованный следователь отправился в библиотеку, посрамляя честь мундира.

— Зося, хочешь килограмм шоколада?

— Чего вдруг?

— Не хочешь, значит. А хочешь рекомендацию в милицейскую академию? Даже две: мою и полковника Аверченко?

— Хочу рекомендации, — заявила она. — Мне пора искать новую систему жизни.

— Тогда собирай документы для ноябрьского набора.

После его ухода Зося заперла библиотеку и отправилась на поиски рукописи. Вечером, с покрасневшим от холода лицом, явилась в кабинет.

— Нету. Никаких следов.

Шишкин молчал, рисуя на бумаге схемы.

— Зря я тебя дернул. Тут не ноги нужны. Голова.

— А это, между прочим, обидно слышать.

— Ладно тебе. Мне тоже обидно. Давай рассуждать вместе. Смотри тут что. Авилов принес копию без двух обгоревших страниц, тех, что из кейса. Значит ли это, что рукопись у Тамары и Постникова была полной, а побывав у Авилова, Спивака, Нины…

— Вы еще Науменко пропустили.

— А она что?

— Как что? Кто его обменял у Нины на рукопись?

— То есть как это, обменял на рукопись? У нее не было рукописи. Она сама приходила, требовала тут, чтобы… Ну, в общем уверяла, что у Авилова ее нету.