Было очевидно, что Франклин не намерен всерьез обсуждать проблему шпионажа, во всяком случае сейчас. Поняв это, мадам Ла Фонтен ответила ему в его же шутливой манере.

— Говорят, он заявил, что в присутствии людей, знающих английский, он будет изъясняться только по-французски. На что Вержен[41] саркастически заметил: «Он будет самым молчаливым человеком в стране, ибо я не слышал, чтобы он произнес по-французски более шести слов подряд».

Франклин зашелся в гомерическом смехе; при этом он так энергично ударял ладонью по столу, что подпрыгивали чашки.

— И что, месье Ли столь же скрытен? — поинтересовалась мадам Ла Фонтен.

— О, это наш самый неистовый сотрудник, — сардоническим тоном ответил Франклин. — И он с давних пор испытывает ко мне неприязнь. Я представлял в Лондоне интересы Массачусетса, а он мечтал заполучить эту должность, так что ему невмоготу тянуть со мной одну лямку. Впрочем, личные отношения не должны отражаться на делах. Особенно если речь идет о помощи, которую может оказать Франция великому делу свободы.

— А если я скажу вам, что шесть новых сотрудников, нанятых месье Ли, английские шпионы?

— Стало быть, ему надо соблюдать осторожность и не болтать лишнего — если он, конечно, озабочен тем, что о нем думают англичане.

— Вы и впрямь считаете шпионаж чем-то несерьезным? — улыбнулась мадам Ла Фонтен.

— Согласитесь, невозможно понять, кто нам друг, а кто носит маску друга. К тому же если заинтересованные люди надумают подослать к вам соглядатаев, они это сделают. Давным-давно я вывел правило, которое помогает избежать неудобств, причиняемых шпионами. Все очень просто: не делайте того, за что в случае огласки вам будет стыдно; совершайте поступки, которые не смогут порицать даже шпионам. Чем больше они знают о человеке, действующем честно и справедливо, тем лучше для его репутации. Знай я наверняка, что мой слуга шпион, я бы его не уволил — при условии, что он меня устраивает во всем остальном.

— А вы месье Морган, относитесь к шпионам так же рыцарски?

Джареду показалось, что голос мадам Ла Фонтен обволакивает его теплом.

— Я давно понял, что в вопросах политики лучше довериться доктору Франклину.

И мадам Ла Фонтен, и Франклин заулыбались.

— А вы говорили, что не владеете дипломатией! — воскликнула она. — Месье Джаред, вы очень дипломатичны.

— Мадам, — возвысил голос Франклин, — не вижу причин оскорблять этого милого человека.

Теперь смеялись все трое, причем хозяйка дома смотрела на Джареда с обожанием. И Франклин это заметил.

После чая мадам Ла Фонтен предложила гостям осмотреть дом и имение. Однако стоило им войти в библиотеку, как Франклин тотчас сослался на одышку и отказался идти дальше. Тем не менее он настаивал на том, чтобы мадам Ла Фонтен и его друг продолжили экскурсию. Джаред предложил отвезти Франклина домой. Но Франклин заверил его, что он чудесно проведет время в окружении книг. Мадам Ла Фонтен взяла капитана под руку и повела к дверям. На пороге Джаред оглянулся и увидел, что Франклин ему подмигнул.

Остаток вечера Розали Ла Фонтен была очаровательной хозяйкой, милой и предупредительной, но не очень дружелюбной. Джаред покидал ее загородный дом с чувством некоторой неловкости — ведь он вообразил, будто мадам Ла Фонтен может питать к нему нежные чувства. По зрелому размышлению он решил, что понял ее превратно, приняв обычный флирт за что-то серьезное. Несмотря на то что пострадала его мужская гордость, он испытал чувство облегчения.

Благодаря всесторонней поддержке Пьера-Огюстена Карона де Бомарше, автора популярных комедий «Севильский цирюльник» и «Женитьба Фигаро», американские дипломаты сумели подписать проект соглашения о помощи с французским правительством. Бомарше создал фиктивный торговый дом «Родриго Горталес и К°», через который в Америку направлялось оружие и военное снаряжение. Первые корабли увезли за океан восемь тысяч семьсот пятьдесят пар обуви, три тысячи шестьсот одеял, сорок восемь тысяч пар чулок, сто шестьдесят четыре орудия, сорок одну тысячу ядер, тридцать семь тысяч мушкетов, триста семьдесят три тысячи кремней, пятьсот четырнадцать мушкетных патронов, олово, порох, бомбы для мортир, более одиннадцати тысяч гранат, четыре тысячи палаток, подводы. Среди людей, вложивших собственные средства в это предприятие, была и Розали Ла Фонтен.

Кроме того, Париж тайно позволил заходить во все французские порты американским каперам, охотящимся за английскими торговыми судами. Впрочем, правительство Людовика XVI[42] пошло на этот шаг скрепя сердце. Все-таки каперский промысел мало чем отличался от пиратства. Однако американскому коммерсанту Джареду Моргану удалось убедить власти Франции в том, что продажа во французских портах захваченного у англичан товара сулит стране большую выгоду.

В первые месяцы 1778 года американские каперы «изъяли» из казны Британии один миллион восемьсот тысяч шестьсот тридцать три английских фунта. Было захвачено пятьсот пятьдесят девять судов. По соглашению с Францией каждый захват требовалось зафиксировать в документах и обосновать его правомерность. Эту работу Франклин перепоручил Джареду. Впервые за все время нахождения в Париже Джаред почувствовал, что он тоже вносит свой вклад в дело независимости.

Шестеро оборванных солдат тряслись в палатке от холода.

Выпавший ночью снег намел глубокие сугробы. Небо обложили тяжелые тучи, и дневной свет почти не проникал в палатку. Пришлось зажечь фонарь.

Все шестеро стояли кружком на коленях. Они завернулись в одеяла, их штаны были сильно потрепаны, кое-кто не имел обуви. В этой странной компании верховодил толстый сержант. У него на ладони лежало семь монет по полпенса. Сержант вызывающе буравил солдат своими неприятными, налитыми кровью глазками. Тщедушный солдатик с детским лицом тоже держал в руке семь монет по полпенса. На счет три оба подкинули монеты вверх. Прежде чем они коснулись пола, сержант крикнул: «Решка!»

Одна за другой монеты упали на землю. Все склонились над ними.

— Десять «решек», четыре «орла»!

— Ага! — вскричал сержант с торжеством и сгреб монетки, упавшие вверх «решкой».

Худенький солдатик выругался и собрал оставшиеся медяшки. — И как Вернет это делает? Может кто-нибудь объяснить? Как ему удается? — произнес чей-то тоскливый голос.

Сержант утробно хохотнул.

— Не жульничаю и много играю. Вот и весь секрет, сынок. Солдаты закивали и начали переругиваться. Глядя на них, сержант хохотал все громче и громче.

Внезапно кто-то откинул полог палатки. Игроки моментально опустили монеты в карманы и изобразили на лицах невинность. В палатку просунулась чья-то голова.

— Опустите полог, Риггз! — рявкнул сержант на тощего молодого солдата с изрытым оспой лицом. — У вас что, совсем нет мозгов?

Кадык Адама Риггза задвигался. Молодой человек опустил полог, осмотрелся, потом вновь сунул голову в палатку.

— Вернет, сюда идет дурачок! Он уже близко. Хочешь, приведу его?

Мясистое, покрытое щетиной лицо Вернета расцвело в улыбке.

— Да, будь добр, проводи дурачка в нашу гостиную, — произнес он тоном высокородного вельможи. Его низкопробная острота, как он и надеялся, имела большой успех у солдат.

Полог вновь зашевелился. Адам Риггз втолкнул в палатку упирающегося Во.

— Я же сказал, тебя хочет видеть мистер Вернет! — прикрикнул он на мальчика. — Он сержант, ты должен ему подчиняться.

Во, весь посиневший от холода и дрожащий, выглядел испуганным. Солдаты приветствовали его с напускным дружелюбием. Они освободили для него местечко напротив сержанта Вернета и заставили сесть. Мальчик тоже напоминал оборванца. Полоски бычьей кожи, намотанные на ноги, заменяли ему обувь. На каштановых вихрах Бо таяли снежинки.

— Я — сержант Вернет, — сержант говорил громко, разделяя каждое слово.