– Нет.

– Но выйдите со мной на балкон?

Я попросила что-нибудь накинуть на плечи. Было уже холодно. Алла вручила мне теплую шаль, сама накинула на плечи кофту. Я поняла, что она мне хочет что-то сказать – так, чтобы ни в коем случае не услышал Коля.

Она закурила и невидящими глазами посмотрела на окна дома напротив.

– Юля, это я настояла, чтобы мы пригласили вас. В общем, мы переживем потерю этих двух картин. Сейчас опять поменяем замки, сигнализацию…

– Если вы говорили, что ваша дочь никогда ничего у вас не крала, не выносила из дома… Зачем вы тогда меняли замки после ее ухода из дома?

– А ее мужики? Я уверена в дочери, хотя сейчас она могла измениться… Но кто знает мужиков, с которыми она связана? Прихватили бы ключи – и обнесли нашу квартиру. И всю информацию могли бы из Риммы выбить. Или она сама бы рассказала в пылу страсти. Нет, мы с Колей решили не рисковать. Коле я сказала, что мы попросим вас поискать картины, а сами расскажем про то, что творится в музее, где я работала и Коля выполнял кое-какие реставрационные работы. Да я вам и так расскажу, даже если вы ничего не найдете. У меня душа болит… Вы не представляете, сколько музейных экспонатов разворовано! Да из всех музеев! Но это другая история… Юля, у вас же есть знакомые, информаторы в криминальном мире? Спросите у них про наши картины! От себя. Я не верю, что органы их найдут. Да, ребята к нам приезжали хорошие, но как реально искать? Вы просто поспрашивайте. Пожалуйста. Потом вы всегда сможете обратиться к нам. Мало ли, вопросы какие-то возникнут. Мы с радостью ответим, по справочникам пороемся. Искусство – не ваша специальность, ну а мы в меру возможности… В общем, вы меня поняли.

Я кивнула.

– Юля, у меня есть еще одна дочь.

Я внимательно посмотрела на Аллу, я не ожидала такого перехода. И такого заявления.

– Вы не удивлены?

– Нет. У всех людей свои жизненные истории. Мне немало их довелось услышать за годы журналистской работы. Вы подозреваете в краже вторую дочь?

– Да. Больше некому. Но я не хочу, чтобы об этом знали органы. Я хочу решить этот вопрос по-семейному… Коля не знает про эту дочь. Я оставила ее в роддоме. Мне было шестнадцать лет, когда я ее родила. Обе бабушки встали на дыбы. Я, как вы понимаете, не могла в шестнадцать лет содержать ребенка, а никто больше не хотел. Ну и позор для семьи, шестнадцатилетняя девочка… Советские времена… Мы с Колей эти советские времена ненавидим!

– Вы как-то отслеживали судьбу этой девочки?

Алла покачала головой:

– Она сама меня нашла. Месяца четыре назад. В мае.

– И?

Алла закурила еще одну сигарету.

– Она меня ненавидит. Нашла для того, чтобы высказать все, что обо мне думает. Я пыталась ей объяснить, что не могла ничего решить, за меня решали другие, которых уже нет в живых… Она не желала слушать.

– Она приходила в эту квартиру?

– Да. Коли не было. Он работал на объекте. Он же не все дома делает. Иногда просто не разрешается выносить реставрируемые предметы. Раздался звонок в дверь. Вы представляете, что я испытала, когда услышала ответ на мой вопрос: «Кто?» Я посмотрела в глазок – девушка. Одна. Я ее впустила.

– У вас не возникло сомнений, что это ваша дочь? Знаете ли…

– Она очень похожа на мою маму… И она точно назвала дату рождения и… – У Аллы на глаза навернулись слезы. – Она меня ненавидит! – повторила она.

– Она жила в детском доме? Или ей не повезло с усыновителями?

– Наоборот, повезло. Или она так сказала. Она, по ее словам, очень рада, что я ее оставила и она поэтому попала к хорошим людям.

– Зачем она приходила?

– На меня посмотреть, – пожала плечами Алла. – Усыновленные дети часто хотят увидеть своих настоящих родителей. Я прочитала много литературы по этому поводу. Поскольку Катя уже взрослая и, как я понимаю, о своем удочерении узнала не так давно, она захотела переложить на меня часть своих отрицательных эмоций. Сбросить негатив…

– Она рассматривала картины?

– Прошлась по квартире со словами: «Ну, мамочка, покажи, как живешь». А у нас – свалка. Я – плохая хозяйка, да и Коля постоянно что-то реставрирует. А тогда мы еще на дачу собирались. Тут на самом деле свалка была. У нас сумки, банки везде стояли…

– Вспомните, как она отреагировала на картины.

– Бросила странную фразу: «А Леонардо да Винчи прадедушка из Германии не вывез?» В Германии нет ни одной картины Леонардо да Винчи.

– Картины она внимательно рассматривала?

– Ну… рассматривала.

– Что-то конкретное ее заинтересовало?

– Вроде нет.

– Вас не просила что-то подарить? Не говорила, что ей что-то причитается по праву наследства?

– Я спросила… Ну то есть не за наследством ли она пришла. Мне было очень обидно! Она так ехидно со мной разговаривала! А она опять сказала, что взяла бы Леонардо да Винчи.

– Ваш дед точно не привозил ничего из работ Леонардо да Винчи? Советская армия же не только по Германии проходила. И вроде бы от него не только картины остались, а и чертежи, наброски… Я недавно прочитала, что от него даже рисунок полового члена остался, поясняющий, как этот орган наполняется кровью, твердеет и увеличивается в размерах. Все должно стоить очень дорого. Возможно, дороже, чем все ваши картины, вместе взятые.

– Никаких чертежей, набросков не было. Все, что привез дед, – перед вами.

Алла кивнула в сторону комнаты.

– Но откуда-то она взяла, что у вас может быть Леонардо да Винчи?

– У нас не было, нет и не может быть ничего из его работ. Никаких. Точно. Я не знаю, почему Катя его упоминала. Может, не знает больше никого из художников? И еще она сказала напоследок, что мне придется заплатить за то, что я сделала… Понимаете, Юля, она могла просто сделать мне гадость. Но я не знаю…

– Как она могла раздобыть ключи? Узнать, как отключать сигнализацию?

– Ну вы же сами сегодня рассказывали про то, какие специалисты существуют. Может, с кем-то познакомилась. Юля, вы можете выяснить, Катя это или не Катя? Для меня? Не нужно только сообщать в полицию. Если найдете картины, мы полиции скажем, что нам их подбросили. Ну, в общем, придумаем что-то. Со страховой компанией нам разбираться не придется.

Я спросила у Аллы, знает ли она Катин адрес, телефон.

– Знаю только, что ее зовут Екатерина Алексеевна Ломакина и ей двадцать девять лет. Она не оставила мне своих координат. Но вы, наверное, сможете их выяснить?

Когда мы с Аллой вернулись на кухню, Пашка с Колей уже были лучшими друзьями. Пашка рассказывал про нашу работу, Коля про свою, и я с трудом увезла оператора, напомнив, что нам завтра работать. Нас приглашали заходить еще. Пашка обещал Коле привезти своего друга патологоанатома Василия, который тоже может рассказать много интересного.

Адрес регистрации Кати Ломакиной был у меня уже вечером, но на следующий день произошли события, которые заставили меня временно отложить визит к дочери Аллы, оставленной ею в роддоме. И в Аукционный дом заехать не получалось. А я хотела выяснить у владельца (или директора), почему мне прислали именное приглашение. И может, еще что-то интересное расскажут? И я бы спросила, удовлетворены ли в Аукционном доме исходом тех торгов, на которых присутствовала я. Но пока мне было не выкроить время.

Мы с Пашкой отправились снимать происшествие в одном из северных районов города. В своей однокомнатной квартире была убита женщина, проживавшая одна. Женщину звали Елена Георгиевна Свешникова, она работала медсестрой, в ближайшее время собиралась перебраться в США к родственникам, которые там уже давно обосновались. В Америке востребован младший медицинский персонал, и русские медсестры, имеющие соответствующий опыт и не гнушающиеся никакой грязной работы, могут неплохо устроиться. Надо только научиться общаться на английском языке – и ты реально можешь рассчитывать на шестьдесят тысяч долларов в год. Елена Георгиевна в последний год активно учила английский язык. Она посещала курсы, занималась сама. Она практически прекратила общение с подругами, проводя все время в подготовке к отъезду за рубеж. То есть она или работала в больнице, или занималась английским языком. Так сказали две соседки, которые знали Елену чуть ли не с рождения.