Следующие два дня меня всячески пытали врачи – проверяли, понятно, не псих ли. А ещё через день вызвали на допрос.

 На этот раз это был другой майор: лет за тридцать, невысокого роста, полноватый; глаза серые, умные, внимательные; лысеющий шатен.

 – Теперь я с вами буду работать, – представился он. – Борис Витальевич Пригодин, майор госбезопасности, отныне – ваш куратор.

 Я кивнул:

 – Владимир Сергеевич Емельянов, 1972 года рождения, банкир.

 – Хорошо, – ничуть не удивившись, кивнул майор. – Так вы говорите, ваш тайник находится в Филёвском парке?..

 Владимир Сергеевич засмолил очередную "Мальборо" и, усмехнувшись своей характерной скупой усмешкой, продолжил:

 – Сказать, что мои вещи и документы майора ошарашили – это ничего не сказать. Первым он – видимо, по профессиональной привычке – взял советский, краснокожий паспорт с золотистыми гербом и надписью СССР на обложке и, с трудом овладев собой, спросил: "Это когда начнут выдавать такие паспорта?"

 Пришлось объяснять.

 Деньги потрясли его ещё больше, особенно "пятихатки" и доллары.

 – Пятьсот тысяч рублей!!! – воскликнул он и начал нервно вытирать платком полное лицо и бычью шею.

 – Инфляция, – спокойно объяснил я, – всё меняется.

 За четыре дня в тюрьме я совершенно успокоился, потому как был уверен, что проведу в ней всю оставшуюся жизнь, – в качестве подопытной крысы, как герои романа Стивена Кинга "Воспламеняющая взглядом". Правда, Чарли в конце концов удалось от них вырваться. Удастся ли мне – посмотрим. За восемь лет в прошлом я стал отчаянным фаталистом.

 Борис Витальевич просмотрел мои банковские бумаги (он вздрогнул, увидев многочисленных двуглавых орлов на печатях и в шапках документов), визитки и прочие мелочи. Его почему-то особенно заинтересовал брелок с логотипом БМВ. Спросил, откуда у меня такое. Я объяснил, что у нас, в нашем времени, иномарки – в свободной продаже.

 Наконец майор взялся за мобильник. Конечно, непонятный сверкающий прибор с самого начала интересовал его больше всего, но надо отдать майору должное – как профессионал, он в первую очередь разбирался с бумагами.

 – Рация? – спросил он.

 – Почти что, – ответил я и, как мог, объяснил принцип действия мобильной связи. – Вот это зарядник. Нужна сеть в 220 вольт – и через час он будет готов к работе.

 Майор кивнул, откинулся в кресле, долго тёр виски руками и наконец закурил, задумчиво глядя на разложенные на столе вещи, деньги и бумаги. Наконец, сложив отдельно бумаги, отдельно вещи, он сказал: "Проверим" и нажал кнопку вызова конвоя. Потом посмотрел на меня уставшими, измученными глазами и добавил: "Мы ещё поговорим с вами о будущем".

 Тут вошли конвоиры.

 Стемнело. Пора было по домам. На живцов так ничего и не клюнуло. Я смотал удочки, забрал скромный улов из четырёх окуньков и двух бычков и, попрощавшись с ещё собиравшим свои снасти Владимиром Сергеевичем, отправился домой.

 Ночью, после ужина, я на сон грядущий погрузился во взятые днём в библиотеке книжки и брошюры о путешествиях во времени. Действительно, нашёл несколько занимательных рассказов о людях, провалившихся в прошлое или будущее, но достоверность их внушала сомнения. Особенно позабавила история какого-то мужика, который во время школьной экскурсии (!) на машине времени застрял после поломки агрегата в 30-х годах ХХ века в СССР и, как Владимир Сергеевич, принялся собирать вырезки из газет. Может, и Владимир Сергеевич начитался подобных историй, и они так подействовали на его психику, что он вообразил себя хронопутешественником? Не знаю. Рассказ Владимира Сергеевича был связен и занимателен, и я, как и раньше, решил дождаться следующей встречи, чтобы послушать продолжение его истории. Интересно, как он всё-таки выбрался тогда из цепких лап КГБ? И уже заполночь, размышляя над нелепой историей какого-то американца, который выпал из тихого XIX века в бурный ХХ только лишь для того, чтобы тут же погибнуть под колёсами автомобиля, я заснул.

 На следующий день, придя на речку пораньше, я решил полностью переключиться на ловлю серьёзной рыбы, если таковая в Москва-реке ещё осталась, и зарядил все четыре свои донки живцами. По крайней мере, даже если не попадётся стоящий судак, ничто не будет отвлекать меня от занимательного рассказа Владимира Сергеевича.

 Вскорости подошёл и он и, разложив свои снасти, как обычно, переместился поближе ко мне и продолжил свой рассказ.

 – Меня не вызывали на допрос уже четыре дня. В тюремной тишине чувства обостряются, и я кожей чуял, что решается моя судьба. Самое страшное, что меня могло ждать, – тюремная психушка, а ко всему остальному можно привыкнуть. Впрочем, я по собственному опыту знал, что человек может привыкнуть ко всему, но всё-таки… Наконец меня вызвали на допрос.

 Борис Витальевич угостил меня своими сигаретами и сказал:

 – Мы провели экспертизу бумаги ваших банковских отчётов – такой бумаги в Советском Союзе ещё не производят. Анализ изъятых у вас долларов показывает, что такие серии банкнот ещё не появились, а в ваш мобильный телефон клещами вцепились сотрудники одного секретного НИИ. Они в шоке. Я тоже. Похоже, вы действительно из будущего.

 Тут он выпил стакан минералки и ввёл меня в курс дела.

 В общем, моя скромная персона заинтересовала два отдела КГБ: отдел прогнозирования и отдел по работе с аномальными явлениями. Оказывается, уже тогда существовал и такой. Интересовались они в основном "тарелками", поскольку от космонавтов и лётчиков-высотников поступали очень и очень странные доклады о встречах с НЛО. Но также работали и с экстрасенсами-ясновидцами, которые, и правда, иногда помогали чекистам в странных и запутанных делах. Конечно, отдел прогнозирования заинтересовался мною больше остальных, но куратором моим, вследствие каких-то подковёрных интриг, оставался почему-то Борис Витальевич из отдела "аномальщиков", который пообещал мне, что через пару месяцев, узнав от меня всё, что их на данный момент интересует, меня легализируют в этом мире, дадут квартиру и даже припишут к какой-нибудь клинике КГБ. А пока мне придётся потерпеть и пожить у них на Лубянке, правда, на весьма льготных условиях.

 В общем, майор сдержал своё слово, и через два месяца интенсивных бесед с чекистами и учёными мне выдали все нужные документы с настоящими именем и фамилией, прописали в однушке на Большой Филёвской и, действительно, приписали к клинике КГБ, расположенной неподалёку в парке.

 Но что это были за два месяца! Прогнозистов интересовали и война во Вьетнаме (как они обрадовались, узнав, что американцы проиграют!), и Ближний Восток, и Африка, и особенно – куда от неё деться? – Америка. Понятно, далеко не на все вопросы я мог ответить, как они ни пытались заходить то с одного бока, то с другого, – просто не знал или не помнил. Но что интересно, меньше всего спрашивали о будущем распаде Союза: людям свойственно не думать о неизбежном, особенно если это касается их самих.

 Понятно, сообщение о победе американцев в "лунной гонке" расстроило всех, но я сказал, что беспокоиться о лунном превосходстве США не стоит и что после запуска "Аполлона-17" их лунная программа будет свёрнута. И что вообще, после 7 декабря 1972 года ни один человек к Луне больше не полетит, даже в проекте.

 Тут в меня вцепились аномальщики: почему? Я объяснил, что, по мнению аномальщиков конца ХХ века, пендосы прекратили свои полёты к Луне из-за того, что их достали "летающие тарелки", что, типа, Луна занята другими цивилизациями и ловить там особо нечего.

 Владимир Сергеевич усмехнулся своей особенной усмешкой:

 – Как знать, может быть, в падении интереса СССР к изучению Луны есть и моя заслуга?

 В общем, спрашивали ещё много, много и много. Но как бы там ни было, а в конце июля 1965 года я уже жил в своей квартире на Большой Филёвской. Тогда же и рыбачить здесь начал. А в августе даже и на работу поступил – скучно без неё всё-таки – в ближайшую, 89-ю школу. Борис Витальевич сразу сказал, что с моими знаниями о будущем воспитывать детей они мне не доверят, но против преподавания труда даже он возражать не стал. В общем, в тридцать три года (родился я в мае), я думал, жизнь моя вошла в колею, точнее, в некий направленный и контролируемый коридор. Н-да, мог ли я подумать в свои неполные двадцать пять, живя в России конца ХХ века, что восемь лет спустя стану сексотом КГБ? Что наша жизнь – иллюзия!