(Мой прошлый вольный опыт подсказал нам замечательный способ проведения отпусков: мы просто выбирали приглянувшееся место на карте, ехали туда и снимали комнату в какой-нибудь избушке у доброй одинокой старушки, предварительно, конечно, сообщив Борису Витальевичу, куда едем. Так мы проводили почти все отпуска, благо что в деревнях тогда ещё кто-то жил.)

 День рождения Гали, 18 августа, отмечали уже в Москве. Приехал Борис Витальевич, две недели назад получивший (возможно, за Лохматого) звание подполковника. Отношения между ним и нами можно было – с натяжкой – назвать дружескими. По крайней мере, у нас хватало ума не лезть не в своё дело, а у него – смотреть сквозь пальцы на некоторые наши вольности мировоззрения.

 Вскоре выяснилось, что у новоиспечённого подполковника крупные неприятности. Надо отдать Борису Витальевичу должное: он не хотел портить нам праздник, но обмануть интуицию бывшего банкира, в совершенстве изучившего в прошлом будущем язык тела, и понимавшую больше чем знавшую Галину было невозможно. И шеф в конце концов признался, что разбил вдребезги свою "копейку" и что даже его зарплаты и сбережений на восстановление не хватит, а без личной машины – он сам не свой.

 Как автомобилист я понимал, что машина это наркотик, что если на неё подсядешь, то иначе никак, и решил помочь, но, понятно, не бесплатно.

 – А что, – предложил я, вспомнив далёкие уже 50-е, – скоро ведь суперсерия СССР – Канада стартует, ага?

 – И что, – Борис Витальевич понял меня с полуслова, – хочешь мне результат серии сказать? Так ясно, что канадцы выиграют. Или, скажешь, нет?

 – Выиграют, – успокоил я, – но вот только ставить на них нужно не до первого матча, а после пятого.

 – Не понял, – пьяно нахмурился шеф. От выпитого его голос слегка огрубел.

 Я улыбнулся и, взяв листок бумаги, написал (ох эти старые добрые перьевые ручки с баллончиком, помните?): "СССР – Канада – 7:3, 1:4, 4:4, 5:3, 5:4, 2:3, 3:4, 5:6". Протянул ему.

 – Теперь понял?

 Борис Витальевич улыбнулся, но потом помрачнел:

 – А всё-таки жаль, три поражения подряд. Как же так?

 Я тоже тяжело вздохнул:

 – Бобби Халл по приказу второго тренера травмирует Харламова. А без Харламова…

 – Понятно, – расстроено протянул подполковник. Но потом широко улыбнулся: – А что, разведу рубликов на триста парочку полкашей, всё равно им, старым пердунам, деньги тратить не на что. Что ты за это хочешь? – Борис Витальевич не хуже меня читал язык жестов, видел, что я не просто помочь напрашиваюсь.

 – Связку ключей, которую вы у меня изъяли.

 – Зачем? – оторопел шеф.

 – Да просто на память. И потом, доживём же мы в конце концов до 1997 года. Как я тогда в свою квартиру войду и в свою машину сяду? И потом – какую ценность она представляет? Обычные ключи и кругляш из пластмассы.

 Борис Витальевич покрутил толстой шеей:

 – Ладно.

 В общем, получил я в воскресенье вечером, 29 октября, связку своих ключей. Борис Витальевич расхохотался:

 – Видел бы ты моё лицо после второго периода – египетские казни тебе готовил, – и их лица после окончания матча. Один чуть не плакал. Но деньги все отдали, хоть и ушли матерясь. Триста рублей как одна копеечка! Да ещё по мелочам на результатах каждого матча через знакомых втихаря снимал – ещё восемьдесят. Теперь на ремонт хватит. Спасибо. – Он покрутил на свой манер шеей и тихо рассмеялся: – Ох, возьмут меня за жабры за нетрудовые доходы. До встречи!

 Долго я вертел свою связку ключей с брелком БМВ: удастся ли когда-нибудь, пусть и глубоким стариком, вновь открыть дверь своей холостяцкой квартиры на Мусы Джалиля? Было мне уже сорок лет. Значит, в 1997 должно было стать шестьдесят пять.

 Тут я наконец задал давно мучающий меня вопрос: почему Владимир Сергеевич выглядит не более чем на шестьдесят, а не на положенные семьдесят семь?

 Банкир улыбнулся и сказал:

 – Знаете, давайте поговорим об этом завтра: темно уже.

 И правда, на этот раз мы засиделись допоздна, пора было по домам.

 Да, странные бывают люди, – думал я вечером о судьбе моего несчастного, одержимого XIX веком современника, так стремившегося в прошлое, а попавшего в цепкие лапы КГБ. Я чувствовал, что Владимир Сергеевич прав: Время не любит праздношатающихся по нему неудачников. И этот тип, даже если вышел из тюрьмы-психушки в трезвом уме и здравой памяти и осуществил-таки свою мечту с XIX веком, вряд ли счастлив, вряд ли Время ласково ждёт его в том времени. Другое дело, попавшие в чужое время случайно, как банкир и Галина; тут, мне казалось, наоборот: Время, как бы извиняясь, дарит своим случайным гостям жизнь лучшую, чем была до этого.

 Мне казалось, Лохматый попал в типичную ловушку, в какую часто уловляются романтически настроенные души: он был очарован своим восприятием предмета, не зная толком сам предмет. А ведь наши представления о чём-то, полученные из рассказов и дополненные собственной фантазией, всегда лучше, загадочнее, романтичнее того, что есть на самом деле. В реальности, как правило, получаешь разочарование. Это как профессия рыбака: романтична со стороны и страшно тяжела на самом деле. Так и пресловутый XIX век: наверняка он не такая идиллия, какой кажется.

 Впрочем, вольному воля. И не моё это дело. Вообще, заниматься своим делом – редчайшая способность: абсолютное большинство людей занимаются не тем, к чему призваны. И, возможно, это к лучшему: общество сплошных гениев в своём совокупном интеллекте будет не намного умнее общества, состоящего их махровых дебилов. Так что, может, всё идёт правильно.

 И с этими философскими размышлениями я спокойно заснул в мире, где женщины убивали в утробе собственных детей, где люди бездумно отравляли воздух, которым сами дышали, и воду, которую сами пили, где превращение человека в законченного мерзавца, шагающего по трупам, было единственным путём к успеху.

 Пошла вторая неделя истории Владимира Сергеевича о приключениях в его прошлом. На этот раз я рассчитывал услышать её окончание и пришёл пораньше. Как обычно в последние три дня, зарядил донки живцами, чтобы не отвлекаться по пустякам, и стал ждать соседа по берегу. Вскоре Владимир Сергеевич пришёл и, расположившись, как всегда, справа от меня, продолжил свою историю.

 – В общем, что говорить, жили мы с Галей нормальной счастливой жизнью: наслаждались друг другом, устраивали ужины при свечах, ходили в кино (а уж премьера "Штирлица" по телевизору, когда вся страна вымирала по вечерам!). Пару раз Борис Витальевич доставал нам билеты на концерты Высоцкого, от которого Галя была без ума. Летом, поинтуичив над картой, уезжали в какую-нибудь тверскую или карельскую деревню (тогда в Карелии ещё жили люди). Закончив первый курс Иняза, Галя, по причине беременности, ушла в академку, и в апреле 1974 года родилась Любовь. Что ещё нужно человеку для счастья? Увы, как говорят знающие люди, долго хорошо не бывает. И не было.

 Я родился, напомню, 5 мая 1972 года и частенько, по выходным, когда выпадало свободное время, приезжал к своему старому дому на Новосущёвской и терпеливо ждал, когда из подъезда выйдет гулять с ребёнком такая родная и такая любимая женщина – моя мама. Карапуз щурился на солнце, лепил куличи из песка, сосредоточенно пытался поймать непослушными пальчиками муравьёв, снующих по деревянной ограде песочницы, и поминутно расплывался блаженной улыбкой довольного всем на свете существа. И было непонятно, что он такого радостного нашёл в этом, в общем-то, унылом мире. И было странно думать, какая странная его ждёт судьба. Увы, ещё более странная, чем думал в то время сидящий невдалеке мужчина, грустно покуривавший "рабоче-крестьянские" сигареты.

 В последний раз я видел себя, уже имевшего в пять лет дочку, и маму – в неполные двадцать семь уже бабушку – на наших с Галей зимних каникулах 1977 года. Малыш бойко лепил с другими пацанами снежную бабу и всё так же блаженно улыбался во всё розовое от мороза лицо. Но вдруг застыл, задумался и посмотрел мне прямо в глаза. На его сморщенный от какой-то думы чистый лобик легла смутная тень, но малыш тут же встряхнулся и, отбросив ненужные ему сейчас грустные раздумья, принялся за своё важное и интересное дело.