После выхода на пенсию в июле 2007 года (как военный в пятьдесят пять лет, подполковником), я от нечего делать пристрастился к рыбалке, к которой в служилую бытность был равнодушен, и уже второе лето просиживал с донками-закидушками на берегу рукава Москва-реки в Филёвском парке, прямо под высящейся над обрывом реставрируемой усадьбой графа Румянцева. А что, живу я от речки недалеко, на улице Полосухина, и летом всё лучше спокойно сидеть на берегу достаточно чистой для Москвы речки, исправно таская рыжему соседскому коту бычков и себе – иногда на живца – более-менее приличных окуней и судаков, чем смотреть по ящику бездарные сериалы и бесконечные повторы зимних передач.

 После развода я уже двенадцать лет жил в своей двушке один. Моя бывшая, найдя себе мужика под себя, переехала к нему "в аппендикс", на глухой и малодоступный Филёвский бульвар. Дочка сразу после окончания института выскочила замуж и сейчас жила от меня далеко, аж в Измайловском районе, на 4-й Парковой, изредка, понятно, навещая старика. Так что ничто, кроме воспоминаний, не мешало мне наслаждаться заслуженным холостяцким покоем.

 И вот в начале августа 2009 года я, придя на своё "законное место", обнаружил его занятым: там уже разложил свои донки, вернее полудонки, худощавый мужичок лет под шестьдесят, – седеющий блондин с измождённым сухим лицом и светлыми серыми глазами под широким, с залысинами, лбом. Ну, что делать – берег общий, и я расположился слева от него, благо места было достаточно.

 Но мужичок, видимо, был человек проницательный. Дождавшись, когда я закончу ритуальную магию снаряжения донок, он подошёл ко мне.

 – Извините, я, наверное, занял ваше место? – спросил он глуховатым тенором.

 – Да ладно, – отмахнулся я, – река большая.

 – В следующий раз учту, – спокойно произнёс сосед по берегу и отошёл к своим снастям. (И правда, в следующие разы он всегда оккупировал другую часть берега, правее "моего" места.)

 Не клевало. Я решил познакомиться с невольным соседом.

 – Извините, впервые вас здесь вижу, – подойдя к нему, начал я. – Лету скоро конец, а вы только рыбачить начали.

 – В отпуске, – невозмутимо ответил он, – я ведь ещё работаю. Вот отмотал-отбегал, теперь месячишко можно и посидеть.

 – А я на пенсии, третий год.

 – Офицер в отставке? – не спросил, а констатировал факт незнакомец.

 – Так точно. – Я ещё раз оценил его проницательность. Протянул руку: – Сергей Степаныч, подполковник ракетных войск в отставке.

 – Владимир Сергеевич. – Он пожал руку. – Банкир. В армии никогда не служил.

 – Бывает, – протянул я. – На что ловите?

 И завязался обычный рыбацкий разговор о наживках, преимуществах одних снастей перед другими и о том, что раньше рыбы было не в пример больше.

 Разговор, впрочем, долго не продлился: Владимир Сергеевич внезапно замолчал, задумался и, отрешённо закурив "Мальборо", увлёкся созерцанием противоположного берега. Было как-то неловко продолжать в такой атмосфере в общем-то достаточно пустой разговор, и я отошёл к своим снастям. В этот день мы больше не разговаривали, только, уходя по домам, кивнули на прощанье.

 Так прошла неделя: мы приходили, – иногда почти одновременно, иногда порознь, – здоровались, вяло перебрасывались парой ничего не значащих фраз и занимались каждый своими удочками.

 Владимир Сергеевич вообще, наверное, был неразговорчив от природы и часто, замерев, не шевелясь, с тоской вглядывался в противоположный берег, словно высматривал там что-то.

 – А почему вы на лето не поехали куда-нибудь за город? – спросил я однажды. – Что тут, в Москве, бычков дёргать?

 – Не хочется, – как всегда спокойно ответил он. – Наездился уже, хватит.

 Что ж, хозяин барин, может, здоровье у человека уже не то. И правда – что пристал?

 И вот ещё через три дня, уже под вечер, в день глухого бесклёвья, мой странный и, судя по всему, нелюдимый сосед вдруг, отвлекшись от получасового созерцания противоположного берега, подсел ко мне (вместо стульчика он использовал "задницу" – кусок "пенки") и спросил, внимательно всматриваясь своими светлыми проницательными глазами:

 – Хотите знать почему?

 – Что "почему"? – Я был удивлён внезапно проснувшейся во Владимире Сергеевиче тягой к общению.

 – Почему мне ничего не хочется.

 – Конечно. – Я немного смутился. – Очень интересно.

 Мог ли я тогда подумать, что это будет длинная, очень длинная история?

 – Зимой 1997 года у меня всё было хорошо, – начал свой рассказ Владимир Сергеевич, – просто замечательно: я делал успешную карьеру в банке "Золотой самородок", что на Каширке, ездил на ещё крепкой "шестёрке", которую вскорости намеревался поменять на "бумер", даже ключи уже носил на брелке с логотипом БМВ. Чтобы не стеснять родителей, снимал однушку на улице Мусы Джалиля. Да и к офису ближе. – Владимир Сергеевич усмехнулся: – Да и баб водить. В общем, деньги были. Родители жили в старой квартире на Новосущёвской с младшей сестрёнкой, ещё работали. Но это не важно.

 4 марта 1997 года, во вторник, – накануне смерти Сталина, однако, – я отправился в командировку в Петербург. Я, конечно, не поехал в командировочной плацкарте, а взял купейный, – к комфорту быстро привыкаешь, не так ли? И вот иду я от метро на поезд, и тут из грязной ниши здания вокзала бомж ко мне подкатывает. Ну, бомж как бомж: одет чёрти во что, трясётся весь и глаза – умоляющие. "Мужик, – говорит, – купи книжек. За сотку, а?" – И пакет мне пластиковый суёт. "Что, отец, – спрашиваю, – не догнался?" – "Ага, – говорит. – Мужик, сотку!"

 А у меня, не смотря на сырую погоду, настроение радостное: по подковёрным слухам, которые, как известно, в отличие от прогнозов погоды, всегда сбываются, мне шло повышение по службе. Короче, думал, последняя неделя в этой должности, а там – всё выше, и выше, и выше. Ага, губу раскатал.

 Владимир Сергеевич замолчал и глубоко затянулся "Мальборо", тоскливым взглядом всматриваясь в противоположный берег протока. А я отправился проверять свои закидушки, готовясь выслушать после паузы печальную историю о том, как стареющий банкир провалил подписание договора и вместо обещанного повышения очутился в дерьме по маковку. Ну что ж, история как история, можно и послушать, раз всё равно почти не клюёт.

 Владимир Сергеевич терпеливо дождался, пока я очищу от водорослей леску, поменяю наживку и перезакину донки. Потом продолжил:

 – Извините, тут я вперёд забежал, об этом после.

 Ну так вот: настроение у меня приподнятое, дел в Питере не ахти сколько – короче, вся жизнь впереди. "Бери, – говорю, – так, нафига мне твоя макулатура? Небось, на вокзале у лоха какого спёр?" – И протягиваю ему вместо сотки "пятихатку": "Выпей, мужик, за моё повышение". А он: "Нет, – говорит, – возьми книжки – пригодятся, почитаешь на досуге. Ты ведь в командировке. Ох, долгой командировке". Всунул мне пакет в руку и ушёл быстрым шагом.

 "Эх, бомжи, бомжи, – думаю, – насквозь людей видят, щеглы!"

 Так и залез в купейный вагон с бомжовым пакетом. А там как обычно всё: сел поехал, выпил коньячку – и утром в Питере. Погода, правда, мерзкая стояла – ну, весна-размазня.

 В общем, быстро я все дела переделал, к обеду свободен как птица. Побродил по городу, забрёл в какой-то ресторанчик на Петроградской стороне, там и поужинал. В тот же день решил обратно ехать: а что, на купейный-то билеты всегда есть. И тут дёрнуло меня до вокзала пешком прогуляться, типа, когда ещё в Питере буду – повышение же ждёт, конец командировкам. А погода мерзейшая, туманная. "Чистый Питер, – думаю, – когда ещё такое увидишь?" И контраст прикольный: погода мразь, а на душе хорошо. Романтик, блин!