– Ну, здорово, Владимир Сергеевич, – улыбнулся он и так знакомо покрутил шеей, – мы тебя уж заждались.

 – Кто мы? – спросил я и рассеяно подумал: "А чего ждать? Пять дней назад виделись". Но тут же одёрнул себя: какие пять дней? Двадцать лет!

 – Как кто? – улыбнулся Борис Витальевич. – Галя, жена твоя, Люба – лапочка дочка – и я, грешный. Кто же ещё? – И, отвернувшись, резко скомандовал: – Гражданин Курбатов, гражданин Ремизов! Вы задержаны по обвинению в хищении государственных исторических ценностей в особо крупных размерах. Всё ясно?

 – Боже, какие идиоты! – стонал в пол Курбатов. – Придурки! Кретины! Вот блядство! Пиздец!..

 Действительно, если вдуматься, это было верхом кретинизма: продумать такой план, так тщательно всё организовать – и забыть про то, что адресок моей квартиры в будущем известен не только им одним. Действительно, кретины. Кстати, и я сам понял это только сейчас; видимо, мозги у нас с чекистами не соображали хором.

 – Увести! – приказал Борис Витальевич (подполковник, полковник?).

 – Где Галя? – спросил я, как только неудавшихся "новых русских" увели. Н-да, я, включая себя, знал уже пятерых вольных или невольных путешественников во времени, и все они неизбежно оказывались в тюрьме. Случайность?

 – Нельзя было её брать на операцию с возможной перестрелкой, – вздохнул Борис Витальевич, да и не знали мы, что вы именно сегодня заявитесь: это я так предположил. Представляешь, если бы время закинуло вас не в сегодня, что бы с ней было – лишнее расстройство.

 – Так где она? Не тяни кота за хвост, подполковник! (В этом мире я уже мог позволить себя некоторые вольности.)

 – Полковник.

 – Полковник? Прямо как Путин.

 – Путин… – наморщил лоб Борис Витальевич. – Ах да, будущий президент, Лохматый говорил. А Галя твоя в квартире на Большой Филёвской, где же ещё? Надеюсь, телефон не забыл?

 Шутки у полковника были какими-то дурацкими. Как можно было за три часа забыть номер собственного телефона?

 Трубку взяли сразу.

 – Володя? – раздался такой знакомый, но ставший более глубоким голос. – Ты вернулся. – И рыдания.

 Странно, слёзы Галины как будто смыли с моей души какую-то завесу, и я с особой яркостью понял, как озарило – прошло двадцать лет! Как плотина рухнула – и двадцать лет, в которых меня не было, ворвались мне в душу. Прошиб холодный пот от понимания её восприятия моего долгого отсутствия. Боже, какая прошла бездна времени!

 – Я сейчас приеду, – видимо, взяв в себя в руки, твёрдо сказала Галя, – я не могу больше ждать. Хватит! – И положила трубку.

 Борис Витальевич всё ещё стоял в коридоре. Посмотрел на меня, улыбнулся:

 – Как странно! Вчера я видел тебя в неполные двадцать пять, молодым бабником, а сегодня – сорокапятилетним солидным мужиком. Но ничего, привыкну. И ты привыкай.

 Правильно, привыкать было к чему, потому как у меня всё было ровно наоборот: странно было видеть ещё неделю назад мощного, упитанного подполковника седеющим стариком. Н-да… Короче, я понял, что надо всё воспринимать, делая поправку, как в зеркале: машину в гараже я оставил не двадцать лет назад, а вчера, Бориса Витальевича же наоборот – не видел не пять дней, а двадцать лет. Надо делать поправку, видеть всё наоборот – и будет правильно. Уф, не рехнуться бы.

 Пока я постепенно приходил в себя, Борис Витальевич сооружал поздний ужин и до приезда Гали успел рассказать следующее:

 – Мы сразу поняли, что произошло и куда и с кем ты пропал. Про Галю лучше не говорить – чуть с ума не сошла, когда поняла, что ждать ей тебя обратно минимум через двадцать лет. Если коротко, она наблюдала за тобой оставшимся – пятилетним пацаном – всю твою прежнюю жизнь, то есть она знает о тебе всё. И, как ни странно, любит от этого ещё больше. Можно сказать, что у неё было как бы двое детей: ты и Люба.

 Я представил себе Галю и Любу, вынужденных двадцать лет украдкой смотреть на меня со стороны, как в кино, не смея подойди и дотронуться, и меня передёрнуло. Двадцать лет! Хотя, по совести говоря, Время поступило со мной милостиво, и сегодняшняя Люба была всего лишь на два года моложе вчерашнего (в этом мире) меня. С ума сойти. Н-да, если из нас троих никто в ближайшее время не свихнётся, это будет чудо. Только теперь я наконец понял, какой странной была моя жизнь до вчерашнего вечера в этом времени: бок о бок со мной жили моя будущая жена и уже рождённая дочь, которых я обрету только через десятилетия. Жесть! Так вот почему я сразу почувствовал в Галине что-то родное и манящее: ещё бы, я двадцать пять лет облучался её любовью.

 А Борис Витальевич продолжал. Короче, в лихие 90-е он смог отстоять наши (и не только наши) квартиры на Большой Филёвской, сохранить в рабочем состоянии аномальный отдел и вообще, пользуясь полученными от меня и Лохматого знаниями о будущем, уверенно рулил по жизни. Дослужился до полковника.

 Я, конечно, не мог не спросить про Лохматого.

 Борис Витальевич, помолчав, выдал следующее:

 – Знаешь, он не один такой был. В ноябре 70-го года мы повязали одного чудика 1872 года рождения. Ага, ровно на сто лет старше тебя. Если коротко, он был из ярославских, отданный родителями в ученики в типографию. Паренёк оказался бойким и шустрым, быстро освоил своё дело и по роду работы прочитал к девятнадцати годам множество всякого оккультного вздора (в то время оккультизм в России набирал популярность, и на подобные заказы его типография не жаловалась). Короче, зачитался паренёк. Плюс к тому же увлёкся революционными течениями. Так вот, их маёвку 1891 года в Коломенском накрыла полиция. Народ разбегался кто куда, а наш бойкий ярославец побежал прятаться в овраг. И тут кто-то из отчаянных бомбистов шарахнул в полицию самодельной бомбой. А дальше – всё как с твой Галей: сотрясение земли спровоцировало появление зелёного тумана, и паренёк убежал от полиции в 1931 год.

 В тот раз ему повезло: он освоился в так чаемом им когда-то мире победившего пролетариата и устроился работать опять же в типографию. Но парень был с мозгами, соображал, что откуда и почему. В общем, он сделал правильные для себя выводы: раз один раз овраг закинул его в будущее, почему бы не испытать судьбу ещё раз? А тут ещё он прочитал "Машину времени" Уэллса и загорелся идеей проникнуть в будущее как можно дальше. В настоящем ему почему-то никогда не нравилось. Он догадался, что овраг работает в момент сотрясения почвы, хорошенько подготовился и в ноябре 40-го года (в Москве было землетрясение) перешёл в ноябрь 70-го.

 Но тут уж ему не пофартило: сгорел на фарцовке.

 Короче, свёл я Лохматого из будущего с ярославцем из прошлого. Лохматый рассказывал ему о ненавистном будущем, в которое так стремился ярославец, а ярославец – об опостылевшем прошлом, в которое так стремился Лохматый. Интересная штука – жизнь.

 Я не мог не согласиться с Борисом Витальевичем: жизнь, действительно, штука интересная, – вот и шестой известный мне хронопутешественник оказался в тюрьме. Закономерность?

 – Что с ним было дальше? – спросил я.

 – Мы их выпустили ещё в начале 86-го, обоих вместе. Может, каждый из них попал туда, куда стремился до попадания к нам, может, они убедили друг друга изменить решение – не знаю. Я их больше никогда не видел.

 – А портал на Пречистенке, 16/2?

 – Заложен кирпичом, – усмехнулся Борис Витальевич, – ещё в 70-е.

 И тут зазвонил домофон.

 Я даже не сразу понял, что звонит: сознание этого времени ещё не полностью в меня вошло.

 – Галина приехала, – сказал Борис Витальевич, а я, пожалуй, пойду.

 – Так быстро? – удивился я.

 – Так на своей же машине, – ответил полковник. – Ах да, я же не успел тебе сказать: Галя теперь – начальник отдела переводов в издательстве "Архонт", гоняет на личном "мерине".

 Я встретил Галю у лифта, и на том же лифте, очень тихо и не прощаясь, уехал Борис Витальевич. Впрочем, если бы даже он и сказал что-то, мы вряд ли бы его услышали: так были поглощены созерцанием друг друга.