А так я оказался поставщиком груды барахла, среди которого преобладали биографии угасших звезд шоу-бизнеса, вестерны, дешевая эротика, руководства по ремонту автомобилей и учебники химии. Рут Харрис предложила прихватить и “Воскового человека”, потому что после моего выступления стопка ничуть не уменьшилась, но я отказался. Стоит ли напрашиваться на неприятности. Рут повезла меня обратно в клинику, и чем ближе мы подъезжали, тем неуютнее она себя чувствовала. Пусть она не устояла перед моим обаянием, но клиника Линсейда вызывала у нее страх.

– Смотрите, как бы вас там не заперли и не выбросили ключ, – сказала Рут, театрально содрогнувшись.

– Они не настолько меня любят, – отозвался я.

Алисия ждала меня у ворот. Я удивился, но мне хватило ума не возомнить, будто она соскучилась. Электронным ключом она открыла ворота, и мы въехали на территорию. Рут волком посмотрела на Алисию, вылезла из машины, чуть ли не бегом обогнула ее и принялась энергично выгружать коробки. Ее энтузиазм меня слегка удивил, но затем я сообразил, что причина очень проста: Рут не терпится отсюда убраться. Как только все коробки оказались на земле, она горячо поцеловала меня в губы и быстро села за руль. Я ничего не имел против поспешного отъезда Рут, поскольку и так провел в ее обществе полдня, но вот таскать коробки в одиночку мне совсем не улыбалось. Если пациенты собираются мило вести себя со мной, самое время начать. Алисия махнула электронным ключом, ворота открылись, и “вольво” сорвался с места, после чего ворота вновь задвинулись. Status quo был восстановлен – ну или почти восстановлен.

– Что это? – спросила Алисия.

– Вот, раздобыл немного книг для библиотеки.

– Что это за книги?

– Да всякие, – ответил я.

Она открыла ближайшую коробку и заглянула внутрь.

– Боже мой, – вскрикнула Алисия и унеслась прочь в полной панике.

Я проводил ее озадаченным взглядом.

Когда она вернулась с Линсейдом, понятнее мне не стало. Линсейд разглядывал меня с раздражением и жалостью.

– Во-первых, я хочу сказать, Грегори, что не сержусь на вас. Если на кого я и сержусь, то на себя. Прежде чем продолжать, я должен взглянуть на ваши книги. Будьте так любезны, перенесите их в мой кабинет.

Он удалился, а я остался наедине с Алисией. Она на меня сердилась, и я не понимал почему.

– Я решил, что библиотека без единой книги бессмысленна, – сказал я, не догадываясь, в чем мне следует оправдываться.

– Вам еще многому предстоит научиться, Грегори, – сказала Алисия и последовала за Линсейдом.

Оставшись без помощи, я отволок первые две коробки в кабинет Линсейда и поставил перед ним и Алисией. Отнеслись они к подношению без сколько-нибудь заметной благосклонности, а по лицу Алисии и вовсе можно было подумать, будто в коробках свежие нечистоты.

– Это потому, что доктор Линсейд – чернокожий? – вдруг спросила она.

– Что?

– Вас возмущает, что представитель черной расы имеет над вами власть?

Не таким уж я был тогда болваном – как, впрочем, и сейчас не такой уж болван, – чтобы считать, будто у меня нет предрассудков, расовых или каких-либо иных, но я точно знал, что мои проблемы с Линсейдом никак не связаны с цветом его кожи. Да и вообще трудности были скорее у него со мной, чем у меня с ним.

– Я так не думаю, – ответил я.

– Значит, – медленно сказала Алисия, – все дело в том, что он начальник?

Да, время от времени у меня случались трения с начальством, но у кого их не бывает? Я не смог найти лучшего ответа:

– Мне кажется, желание заполнить библиотеку книгами еще не делает меня бунтарем.

Линсейд с Алисией согласились, что с абстрактной точки зрения в этом доводе есть резон, но продолжали взирать на меня так, будто я – исчадие ада. Наконец Линсейд принялся доставать книги из коробок и отправил меня за второй партией. Когда я вернулся, содержимое двух первых коробок было вывалено на пол, а Линсейд с Алисией наугад брали книги и внимательно рассматривали.

– Это хорошая книга? – спросила Алисия.

Она держала в руках “Одиноких всадников плоскогорий”. На обложке, на фоне заката цвета яичного желтка красовались зубастые ковбои и антропоморфные кактусы.

– Не читал, – сказал я.

– И все же?

– О книге нельзя судить по обложке. На безрыбье и рак – рыба.

Эти штампы придали мне уверенности и лишь слегка обидели Алисию.

– Буду с вами откровенен, Грегори, – сказал Линсейд. – Существует психиатрическая методика, сейчас уже несколько устаревшая, которая называется библиотерапией.

– Да?

– Текст используется в качестве лечебного инструмента.

– Однако, доктор Линсейд, – вставила Алисия, – тексты должны быть тщательно подобраны врачом для каждого конкретного пациента. Мы не можем пользоваться тем, что подвернется под руку.

– Вы хотите сказать, что больным не разрешено читать все, что они хотят? – спросил я.

– Разумеется, не разрешено, – подтвердила Алисия. – Они ведь могут захотеть прочесть текст, который обострит болезнь. Представьте себе, что вы белонефоб и читаете “Голый завтрак”[36].

– Белонефоб?

– Боитесь иголок, – объяснила она.

– Ну, если бы я был белонефобом, я бы держался от “Голого завтрака” подальше.

– Но вы не можете знать о содержании до того, как начали читать, ведь так?

– Возможно; но как только я пойму, что к чему, сразу же брошу. Это самое лучшее, что есть в чтении. Если вам не нравится, вы просто прекращаете читать. Вы ведь не сидите привязанным к креслу перед экраном, с насильственно открытыми глазами и без возможности заткнуть уши. Вы просто закрываете книгу, и она прекращается.

Линсейд, не пожелавший слушать спор в своем кабинете, жестом велел мне отправляться за третьей партией книг. На этот раз, вернувшись, я подумал, что Линсейд, похоже, тоже спятил. Он методично уродовал книги, расправлялся с обложками, вырывал страницы, а Алисия с восхищением смотрела на него.

– Что вы делаете? – спросил я.

– Доктор Линсейд приводит книги к виду, пригодному для употребления пациентами.

– Подвергает цензуре?

– Да ладно вам, Грегори, не говорите ерунды, – усмехнулась Алисия.

– Тогда что?

Линсейд прекратил рвать страницы и раздраженно взглянул на меня.

– Наверное, пришло время, – сказал он.

– Да, – вздохнула Алисия, – наверное, пришло.

– Хорошо, Грегори. По-видимому, наступил момент, когда мне следует рассказать об основах методики Линсейда.

Его раздражение вдруг сменилось любезностью и непринужденностью политического деятеля. Линсейд точно знал, что сейчас скажет. Возможно, он уже не раз говорил эти слова отдельным людям или группам – куда более знающим, скептичным или враждебным, чем я. Алисия, наверняка слышавшая эту речь не один раз, выглядела человеком, который никогда не устает внимать этим мудрым словам.

– Ради вас я не стану прибегать к специальной терминологии, – сказал Линсейд.

Я отметил легкое оскорбление, содержавшееся в этой фразе, но что мне было делать? Возразить: “Нет-нет, прошу вас, говорите на медицинском жаргоне, чтобы я ничего не понял”?

– Позвольте спросить вас, Грегори, – начал Линсейд, – что вы видите, когда смотрите в окно? – Он вскинул руку, дабы я не вздумал отвечать. – На этот вопрос можно ответить по-разному. Вы можете сказать, что видите землю, теннисный корт, хижину писателя. Быть может – одного-двух пациентов или кого-нибудь из обслуживающего персонала. Возможно, вы видите деревья и небо. Возможно, солнце и облака. Возможно, вы слишком привыкли к виду из этого окна. Возможно, вы не видите ничего примечательного. Тогда вы посмотрите в окно и скажете, что вообще ничего не видите.

Я бы так вряд ли сказал, но возражать не стал.

– Но что было, когда вы сегодня отправились в город? Вы видели рекламные щиты, афиши. Возможно, вы заходили в магазины и смотрели там телевизор. Быть может, видели газету или журнал. Возможно – мальчика в футболке с портретом поп-звезды. Вы наверняка заходили в книжный магазин и видели различные обложки, иллюстрации и фотографии авторов. Количество образов, виденных вами во внешнем мире, бесконечно превосходит количество образов, которые вы видите в клинике.