– Электрик уже в боксе, возится, но ничего не может сделать, – язвительно сообщила Света, сверля взглядом блондинку. – Аппарат искусственного дыхания не работает – у больного уже нитевидный пульс. Для поддержания дыхания применили мешок АМБУ[6]. – Она непроизвольно вспомнила крылатое выражение медиков: «Если АМБУ, значит, еще не амба».

– Срочно реанимацию! Собирай бригаду! – скомандовал Сан Саныч, быстрым шагом устремляясь к выходу.

– Все уже там – ожидают вас, – сообщила Света его удаляющейся спине и бросилась бегом догонять энергичного заведующего отделением.

Зайдя в бокс, Сан Саныч застал пациента в состоянии клинической смерти.

– Введите раствор адреналина и атропина! – скомандовал он.

Появление заведующего отделением зарядило энергией дежурную бригаду, члены которой до этого стояли в растерянности и проклинали возившегося тут же электрика, которому не удавалось разобраться в причинах неполадки. Все тут же засуетились, выполняя четкие указания Сан Саныча.

За прозрачной стенкой соседнего бокса уже несколько часов в беспамятстве лежала умирающая старуха, и подключенный к ней кардиоскоп едва чертил на экране неровные линии, отображая работу ее сердца. Действие болеутоляющего, которое ей ввели утром, уже давно закончилось, и на старуху то и дело накатывала страшная боль, отчего ее тело корчилось в судорогах. Она хрипела, мучения туманили ей рассудок, она звала друзей, родных, которых уже давно не было на свете. Калейдоскоп прошлых событий, лиц бесконечно менялся. Яркие картинки то и дело рассыпались, складываясь в новую мозаику, и лишь одно имя из недавнего прошлого всплывало в мозгу в те мгновения, когда сознание на краткое время прояснялось.

Несмотря на крайнюю озабоченность, Сан Саныч, делая все для спасения жизни больного, краем глаза заметил за стеклянной стенкой движение в соседнем боксе, словно там кто-то находился. Этого просто не могло быть, так как весь персонал отделения был возле него. Он гордился тем, что за время его руководства отделением, пусть и непродолжительного, ни один больной здесь не умер. Благодаря его усилиям удалось вывести и этого, казалось, безнадежного больного из комы, и, хотя он впал в сопор, состояние его было стабильным и все указывало на возможность выздоровления. Если бы не подвела техника…

Внезапно приборы в боксе ожили, замигали лампочки, и к больному, выведенному из состояния клинической смерти, вновь подключили аппарат искусственного дыхания, а еще через полчаса Сан Саныч снял перчатки, маску и вытер пот со лба – состояние больного стабилизировалось, хотя он все еще не пришел в сознание.

Вспомнив о мелькнувшей в соседнем боксе тени, Сан Саныч зашел туда. На экране кардиоскопа тянулась бесконечная прямая линия, свидетельствующая об остановке сердца, и непрерывно звучал зуммер. Сан Саныч отключил прибор.

Старуха лежала вытянувшись, с неплотно закрытыми глазами, ее челюсть отвисла, открыв редкие желтые зубы, что напоминало хищный оскал.

Он проверил пульс – его не было. Приподняв пальцами веко, посветил тонким лучом фонарика в зрачок – реакция отсутствовала. По всему было видно, что старуха упокоилась навечно. Сан Саныч накрыл лицо умершей простыней.

– Сан Саныч! – За его спиной возникла Света. – Приехал внук, – она мотнула головой, указывая на прикрытое простыней тело, – умершей. Хочет с вами встретиться.

– Я думаю, что это уже ни к чему. Сообщите ему о смерти… как фамилия умершей?

– Петрякова Лариса Сигизмундовна, совсем немного не дотянула до ста четырех лет.

– …о смерти Петряковой и готовьте на нее документы. Свидетельство о смерти я подпишу. Да, и ровно через час доложите мне о состоянии больного, которого мы реанимировали.

– Суворкин Александр Александрович, тридцать пять лет, – напомнила не без ехидства Света. У заведующего отделением был один недостаток: он часто забывал фамилии больных, прекрасно помня до мельчайших подробностей их истории болезней.

– Ты смотри – двойной тезка! – удивился Сан Саныч. – Словом, жду. Что-то его беспамятство уж слишком затянулось. Да, и от моего имени напишите докладную главврачу – что в реанимационном отделении на протяжении двадцати минут отсутствовало электричество, – я подпишу. Пусть разберется с технической службой.

Я торопливо вошла в высотное офисное здание, проходя через огромный вестибюль с дорогой мягкой мебелью, кивнула охране – двум неотличимым один от другого молодцам в темных костюмах и светлых сорочках, и, только войдя в лифт, немного успокоилась. Отдышавшись, сосредоточилась на предстоящем разговоре. Он обещал быть непростым, поэтому я мысленно готовилась, намереваясь сразить словом и логикой. Мне предстояло сражение с «дядей Василиной» – нашим заместителем главного редактора, боявшегося всего на свете. Чтобы моя статья прошла и попала на первую полосу, мне надо было суметь его испугать, а значит – убедить. Я придирчиво осмотрела себя в зеркале, занимавшем полстенки просторной кабины лифта. Зеркало – это первая ложь, которую на себя лишь примеряешь сначала, а потом с ней живешь.

Из него на меня немного растерянно смотрела высокая стройная блондинка с пышными волосами, схваченными сзади в узел, продолговатым лицом, серыми глазами и слегка вздернутым носиком, одетая в строгий деловой костюм, с кожаной папкой в руке. Выражение лица отражения мне не совсем понравилось, и я придала ему непримиримость и упорство. Пользуясь тем, что в кабине находилась одна, я подрисовала глаза и губы – чуть более агрессивно, чем обычно. Взгляд стал более глубоким и весомым.

Скоростной лифт остановился на последнем этаже здания, где располагалась редакция.

– Салют, Мари, – кивнула я офис-менеджеру, длинноногой смазливой девице, сидящей за стойкой при входе.

Она параллельно выполняла функции секретаря и любовницы главного редактора. В редакции ее прозвали Лакмусом, так как ее отношение к сотрудникам зеркально отражало отношение шефа.

– Валерий Борисович уже несколько раз спрашивал тебя, – строго произнесла Мари, не удостоив меня ответным приветствием. – Поспеши – он тебя ждет!

– Валерий Борисович забыл дать мне для поездки редакционный автомобиль, так что в следующий раз пусть сверится с расписанием прибытия поездов или попросит это сделать секретаря, – поставила я ее на место. Не терплю хамства, тем более от Лакмуса, которая, очевидно, с главредом уже перемыла мои косточки.

– Я к себе, подготовлю собранные материалы, узнаю последние сплетни, выпью чашечку кофе, а уж затем поспешу к Валерию Борисовичу. Мари, не перепутай, когда будешь докладывать: сплетни, кофе – и на ковер!

Лицо Мари покрылось желтоватыми ядовитыми пятнами, она на мгновение потеряла дар речи и замерла, как кобра перед броском, но я не стала дожидаться ее укуса, а умчалась в свою комнату.

– Марта, я приехала с «бомбой»! – радостно прокричала я, швыряя папку на свой стол. – Свершилось наконец! – Я шутливо воздела руки к небу, словно надеялась, что там кому-то охота наблюдать за мной сквозь крышу и потолок.

Марта, светловолосая круглолицая молодая женщина лет тридцати пяти, пышечка с мягкой доброй улыбкой и очаровательными ямочками на щеках, мгновенно растворилась в моем радостном настроении:

– Отлично, Ваня! Я рада за тебя!

Она поспешила выйти из-за стола, и мы, взявшись за руки, весело закружились по комнате. Ваней Марта называла меня, лишь когда мы были вдвоем, а я в отместку прозвала ее Мариком.

– Что за «бомба»? – Марта, не прерывая нашего кружения, приступила к расспросам.

– Мои результаты командировки! ДТП – наезд на человека, с погоней и стрельбой. Виновник – помощник депутата. Но это еще не все…

– Как это называется?! – раздался за нашими спинами раздраженный голос главного редактора Валерия Борисовича – крупного пятидесятилетнего мужчины, придающего большое значение своей внешности, подкрашивающего седину и истязающего себя на теннисных кортах, хотя игры этой он не любил, играя весьма посредственно.