Мадам Еписеева скрупулезно осмотрела нашу квартирантку и осталась вполне довольна. Уж эта-то квашня никак не может быть моей любовницей, резонно решила она.

– Что же, проходите на кухню, – вежливо предложила Маша.

Елена промычала нечто благодарственное.

– Где ты подцепил эту коровищу? – спросила меня Маша, как только под задом гостьи скрипнула софа на кухне.

– Сама подошла, – легко ответил я. – Знаешь ведь, какие они наглые?

– Да уж, этого у них не занимать, – согласилась Мария и осведомилась: – Значит, через две недели у нас будет новая стиралка?

У кого это «у нас», позвольте спросить? Я всю жизнь обходился без бытовой техники. А белье сдавал в прачечную. Очень удобно, между прочим!

Маша продолжала выжидающе смотреть на меня.

– Значит, через две недели, – веско и в то же время небрежно ответил я.

Эх, если бы эту уверенность испытывать на самом деле! Сердце заныло при мысли о том, что нужно занять денег. Не люблю давать в долг, но еще больше не люблю занимать! Настоящий дамоклов меч, ей-богу! Висит и висит, пока не отдашь.

Я прислушался к мерному гудению женских голосов на кухне – надо же, уже нашли тему для разговора – и, убедившись, что девушка Елена не собирается распространяться о наших отношениях, пододвинул к себе телефон.

– Рыбкин, старик, ты можешь говорить? – спросил я Витальку.

– Язык пока не отказал, – мрачно ответил он.

– Тогда выручай! Позарез нужны деньги! – Я назвал цену средней стиральной машины.

– На сколько? – по-деловому осведомился бизнесмен.

Если бы я знал, когда смогу отдать! Все мои доходы скрупулезно учитывались женой. При всем желании раньше осени отдать не смогу.

– Старик, под проценты – на сколько угодно! – отозвался Рыбкин. – Сам понимаешь, дружба дружбой, но я же их не кую.

– Нет, под проценты я не могу, – вздохнул я. – Я ведь тоже не кузнец.

– Слушай-ка, старичок! – внезапно оживился торговец кетчупом. – А хочешь просто подзаработать? Без всяких процентов? Как раз нужную сумму?

– Ты желаешь, чтобы я бросил гимназию и отправился торговать кетчупом?

– Ну почему сразу кетчупом? – Виталька даже обиделся. – Дался вам этот кетчуп! Я ведь давно уже на шмотки перешел, а у меня бабенка одна с точки в декрет ушла, пропади она пропадом! Вот я и подумал: ты у нас мужик здоровый – бабы тебя любят. А к тому же – интеллигент. Так что сможешь деликатно объяснить, что к чему. Тут и надо-то – несколько выходных на свежем воздухе провести.

– Да что ты темнишь-то? – прошипел я. – Говори прямо!

– Скоро лето, – туманно пояснил Рыбкин. – Купальник – самый ходовой товар. И еще эти… трусишки, лифчики всякие… Ну как, согласен?

Я помолчал и ответил:

– На что только не пойдешь ради спокойствия любимого друга! – Вернее, ради спокойствия любимой жены, подумал я. – Черт с тобой, согласен!

– Вот прямо со следующей субботы и начнешь, – обрадованно воскликнул торговец лифчиками. – В Лужниках…

– О-о-о господи! – только и вырвалось у меня.

Девушка Елена Кондакова из Орехова-Зуева прижилась в нашем доме. Ежедневно она уезжала в Лужники и пропадала там целый день. Возвращалась Елена только под вечер, нагруженная очередными баулами. Они отправлялись в комнату хулигана Еписеева, который был страшно недоволен этим соседством. Но ему приходилось сжимать зубы и молчать. Мать бредила стиральной машиной.

Елена сошлась с Машей, мыла полы, иногда готовила в огромных количествах дикие провинциальные блюда, вроде картошки с салом и крутыми яйцами. Поужинав, Еписеев уходил к себе, а я к себе. Женщины сидели на кухне, болтали и пили чай. Я напряженно вслушивался в их беседу. Не проговорится ли Елена? Прошла уже почти неделя. Пока – тьфу, тьфу – бог миловал!

В пятницу поздно вечером я пробрался на кухню, где мирно посапывала труженица вещевых рынков, и сипло позвал:

– Лена! Я тебя хотел попросить…

Она продолжала выводить рулады. Ее литой бок мерно вздымался и опускался, словно опара. Я слегка ткнул Елену. Она вздрогнула и разинула рот, явно вознамерившись заорать благим матом. Я поспешно зажал эту бездну и быстро проговорил:

– Да я это, я, успокойся. Просто хотел попросить, чтобы ты разбудила меня завтра пораньше. Мне тоже в Лужники надо…

Елена пошлепала толстыми губами и спросила:

– И Машу тоже будить? Она с тобой поедет?

– Нет, вот Машу как раз будить не надо! – всполошился я и повторил: – Машу не буди, поняла?

Елена Прекрасная в знак согласия вжала голову в пухлые плечи и перевернулась на другой бок.

Значит, завтра я стану торговцем. Жену я заблаговременно предупредил, что собираюсь с Тимирязьевым порыбачить.

– С каких это пор ты рыбаком заделался? – подозрительно спросила Маша.

Действительно, рыбную ловлю я терпеть не могу. Не знаю уж, что в этом занятии увлекательного – торчишь до посинения на берегу, мерзнешь, изнываешь от скуки, таращишься на ненавистный поплавок, который и не думает нырять.

– Ну надо же когда-нибудь начинать. Должно же быть у меня маленькое хобби?

С этим Маша нехотя, но согласилась.

Ранним утром я проснулся от медвежьего топота, что-то твердое с силой ткнулось мне в бок. Открыв глаза, я увидел Елену Прекрасную в полной боевой выкладке. Молниеносно одевшись, я выскочил в коридор, и мы поехали на рынок.

Сделав пересадку, мы еле втиснулись в вагон, несмотря на ранний час уже набитый до отказа коллегами в теплых одеждах. Пункт назначения у всех был один – метро «Спортивная». Вскоре поезд остановился, и машинист шутливо объявил:

– Господа бизнесмены! Побыстрей совершайте высадку!

Господа бизнесмены поднажали, и нас с Еленой вынесло прямо к эскалатору. Я вцепился в Елену, и нас потащило наверх.

Выскочив из метро, я перевел дух и огляделся. Рыбкин должен был ждать меня возле станции.

– Ну, я пошла, – сказала Елена и взвалила на себя пока еще легкий брезентовый тюк.

– Да погоди ты, – я поставил мешок на землю. – Давай Витальку дождемся.

Она старательно всмотрелась в утренний туман, словно знала Рыбкина.

Наконец из-под моста вырулила синяя «девятка» и притормозила возле нас. Мы покатили к рынку. Рыбкин, не теряя времени, принялся инструктировать меня.

– Самое главное, старик, ты должен уяснить размеры. Лифчиков. Если запомнишь размеры как таблицу умножения, то, можно считать, дело в шляпе.

– Я уж и таблицу умножения позабыл, – проворчал я.

– Размеры лифчиков для тебя, старик, в данном случае важнее, чем теорема Пифагора, – невозмутимо продолжал Рыбкин. – Так как это живые деньги. Итак, любой, даже самый паршивый лифчик характеризуется полнотой и объемом груди. Чтобы уяснить себе полноту, запомни четыре латинские буквы: А, В, С, D… С объемом чуть сложнее. В основном грудь у них, – Виталька через плечо кивнул на Елену, – бывает от семидесяти до девяноста пяти сантиметров. Но мой тебе совет, старик, лучше предлагай на глаз.

– Это как же? – не понял я.

Виталька крутанул руль и притормозил у ажурных ворот рынка.

– А очень просто. Вот у твоей напарницы, к примеру, – он посмотрел на сплющенную кофтами, но все равно довольно объемистую грудную клетку Елены, – 95-D. Или даже спецзаказ. Я верно говорю, девушка?

Девушка Елена зарделась и пробормотала что-то утвердительное.

– Я ж тебе говорю, тут все дело в практике, – обрадовался Рыбкин. – Глаз – алмаз! А вот у твоей Машки бери поменьше. Где-то, – Виталька подумал, – 80-В. Ну в крайнем случае восемьдесят два. Не веришь, спроси ее сам…

– Ну ладно, – не выдержала Елена, – пошла я. Спасибочки вам.

Она вылезла из машины и побрела прочь. Рыбкин показал охраннику какую-то бумажку и проехал на территорию рынка.

Он подвез меня к дощатому столику и пристроил под него несколько фирменных упаковок с трусами и лифчиками.

– Вот твое рабочее место.