Дело в том, что обшивка лобовой части рубки из-за наличия на мостике магнитного компаса выполняется из маломагнитной стали, а она подвержена межкристаллитной коррозии. Поэтому обшивку и разбила волна.

Когда, возвращаясь в базу, шли датскими проливами, многие судоводители снимали фуражки: они-то уже знали о катастрофах восьми судов несколько дней назад.

Вскоре по приходе в базу начались проблемы со здоровьем, вероятно, процесс накопления отрицательных эмоций наполнил чашу терпения организма. Военно-врачебная комиссия флота поставила вердикт — не годен к службе на подводных лодках, годен к службе на надводных кораблях. Тут же последовало предложение — идти старшим офицером отдела эксплуатации технического управления Балтийского флота. Но, видимо, был прав мой первый флагмех Ю. А. Кирюшкин, который записал в моей аттестации: «имеет склонность к преподавательской работе». Так оказался на военно-морской кафедре НКИ.

Как писал один флотский пиит:

Но, вероятно, он кривил душой — подводницкое остается.

Когда через годы привез студентов 6-го курса на военные сборы в г. Лиепая, довелось принимать швартовые концы своей «С-345» с чувством сожаления и почти без слёз.

Теперь о прозе жизни. На новом месте службы, естественно, возник вопрос о жилье. Его распределял старший морской начальник гарнизона. За многие годы существования бригады строящихся и ремонтируемых кораблей он один на этой должности удосужился получить звание контр-адмирала, имея за плечами семь классов и, впрочем, что немаловажно, войну. На моей прежней службе ни один из командиров бригад первой линии не был удостоен «мухи» — адмиральской звезды. Когда мы с тоже вновь назначенным на кафедру коллегой пришли к нему «бить челом» по поводу жилья, он заявил: «А, наука пришла. Не думайте, что вы такие умные. Когда изобрели высшую математику, я её сразу стал изучать».

Пока мы переваривали этот афоризм, в кабинет врываются две фурии — жены военнослужащих со своими проблемами. Адмирал вскакивает из-за стола с рыком: «Кто, почему…?» Женщины и мы в ступоре. У стола стоит выше пояса — адмирал, а ниже — тело в трусах «а-ля семейная радость» и волосатые ноги. Его штаны в это время гладил утюгом матрос в соседнем кабинете.

Военно-морская кафедра НКИ многие годы организовывала в период летних каникул студенческие дальние шлюпочные походы на веслах и под парусами по Черному морю и рекам региона. Однажды даже вновь проторили путь «из варяг в греки», отправив шлюпки в Калининград по железной дороге, а назад поперёк европейской части Союза. Давно нет военно-морской кафедры, но шлюпочники НКИ разных годов выпуска, уже убелённые сединами, ставшие руководителями крупных заводов, КБ, фирм, деканы, профессора, офицеры ВМФ собираются иногда на нашей водной станции вспомнить былое.

В одном из шлюпочных походов вверх по Днепру, съев в конечной точке похода рыбину около 25 кг весом, отряд двинул назад в город на Буге. Предстоял день Военно-морского флота, его решили отметить в глухом месте. В Запорожском водохранилище нашли тихую бухту Круглик, разбили лагерь, вкопали мачту, чтобы завтра поднять военно-морской флаг.

На многие километры вокруг ни души. Но студент есть студент. После ужина подошла к офицерам «инициативная группа» с предложением сходить в дом отдыха, который они вычислили в стороне от входа в бухту, чтобы купить свежего хлеба. Поколебавшись, командир похода дал «добро». Взяв шлюпочную кису-мешок, тройка двинула напрямик через степь. Путь по буеракам около четырех километров. Часа через два с половиной пришел один, но с хлебом. Доложил, что там находится спортивно-оздоровительный лагерь Запорожского пединститута, в нём 102 девушки, 5 парней и чуть преподавателей. Наши двое задержались там, чтобы вроде бы договориться о поставке нам продуктов их экспедитором. Фактически они остались на танцы.

Шли, естествен но, не в парадной походной форме, а в рваных джинсах, кедах, в спасательных бушлатах с эмблемами «НКИ» и «НИКОЛАЕВ». Предпочитавшие постоянное купание в реке, три недели не видевшие шампуня и расчески, похожие на ирокезов, они насторожили лагерных преподавателей, посему после танцев была устроена поголовная проверка в палатах лагеря. Обнаружив пропажу одной девушки, было организовано прочесывание местности. Нарушитель лагерного спокойствия Саня Бабинцев, блюдя честь дамы, рванул ползком через кусты, но вскоре упал в какую-то яму. Как потом оказалось, в яму ссыпали сажу после чистки дымоходов. В темноте, не разобрав, во что вляпался, он взял курс по звёздам в наш лагерь. Естественно, спать оставалось нам недолго.

Утром в лагере побудка, завтрак и построение на подъём военно-морского флага. Настроение у всех приподнятое — предстоят соревнования между шлюпками на скорость и правильность постановки парусного вооружения, старшинские (без офицеров) гонки на вёслах и под парусом, перетягивание каната, прочие забавы, призы, затем праздничные обед и ужин. На построении выясняется, что нет боцмана одной из шлюпок. Командир похода, обнаружив в стенке одной из палаток нештатную выпуклость, пнул слегка по ней ногой и рявкнул: «Бабинцев — подъём!». Надо отметить, что Саня от природы жгучий и кучерявый брюнет, отрастивший в походе бороду и усы. Когда полог приподнялся и на свет божий появился Саня, строй замер, тишина — одни птички поют. Затем кто-то из студентов изрек: «Кантар». С диким хохотом команда каталась по лужайке, завалив мачту. Черный Саня весь в саже был весьма экзотичен — снежный человек, иначе не назовешь.

Сейчас Саша Бабинцев руководит одним из конструкторских бюро в Николаеве.

В 53-м году после первого курса мы проходили кратковременную корабельную практику на трёхмачтовом барке «Дунай». Занятия по парусному вооружению проводил весьма пожилой боцман-сверхсрочник. Видя, что курсанты, еще не забывшие мамины пирожки, начинают засыпать от многочисленных и диковинных эзельгофов, чиксов, риделей, юферсов, лиселей и прочих терминов, он делал перерыв и травил анекдот или рассказывал что-то из истории флота. Когда барк проходил вдоль Тендровской косы (Ахиллесова бега), он, указав на маячный знак «Тендровский железный», рассказал, что это одна из мачт броненосца «Потёмкин», а вторая установлена на острове Майском в Днепробугском лимане.

Судьба позволила мне побывать у этого маячного знака. В одном из шлюпочных (на шестивёсельных ялах) походов со студентами НКИ мы шли по маршруту Николаев — Очаков — Кинбурская коса (место, где затоплен монитор «Ударный») — Железный порт — Скадовск — Бакальская коса (Крым). Пройдя через промоину в Тендровской косе и выйдя в море, решили, по моему предложению, заночевать у маячного знака «Тендровский железный». Проблесковый огонь маяка ночью обеспечивал какой-никакой комфорт.

С рассветом направился к ажурной трапецеидальной конструкции высотой 34 метра. Рядом с маяком прямо на урезе воды обнаружил останки срезанной автогеном мачты высотой около двух метров. Очень ржавая (толщина ржавчины до 10–12 мм) клёпанная конструкция из стали толщиной около 20 миллиметров. По наружной поверхности останки скоб-трапа, внутри мачты толстостенная продольная труба прямоугольного сечения и поперечные переборки. Сбоку рана от автогена, кто-то пытался вырезать кусок, но внутренние конструкции мачты не позволили его отделить. Ясно, что это была мачта крупного корабля, продольная прочная труба служила для защиты электрокабелей от осколков.

Попав на стажировку в Техническое управление Черноморского флота, в свободное время обратился к начальнику гидрографического управления флота контр-адмиралу Митину, он предоставил в мое распоряжение обширнейшую библиотеку по гидрографии. Там нашел карты и лоции, начиная с Мангонари Е. П.