Под матюги командира лодка ушла из Росты в Полярный без штурмана. Как и ожидалось, штурман в назначенный срок на корабле не появился, и в Мурманск был послан более солидный офицер — замполит. Махнув через сопку в бухту Кислая к катеру, зам узрел выползавшего из катера штурмана.

На пламенную речь о вреде пьянства, доверии коллектива и зря потраченных усилиях врачей штурман гордо пролепетал: «Всех врачей обманул! Они меня от водки лечили, а я коньяка нажрался!»

Штурмана вскоре демобилизовали.

Вот и не верь после этого, что коньяк — это не «брыкаловка».

Осенью 1967 года одна из подводных лодок 22-ой БПЛ Лиепайской ВМБ стала в сухой док завода «Тосмаре» на доковый ремонт. Помимо работ, предусмотренных типовой ремонтной ведомостью, техническое управление флота дало распоряжение о проведении контрольных сверлений прочного корпуса для определения величины его износа. Помимо этой лодки в камере дока стояла ещё одна лодка другой бригады, МПК проекта 122-бис, отопитель и ещё что-то. В соседней камере красовался лайнер средних размеров «Александр Пушкин».

В разгар ремонта ПФ-5 по живучести бригады, как ему и положено, решил проверить свою «подопечную». Оказалось, что при попустительстве меха, ведь лодка стоит в сухом доке, работяги ни на один разобранный забортный трубопровод не поставили заглушки, а на ремонтируемых дейдвудных сальниках линий валов аварийные сальники не затянуты, сквозь контрольные сверления виден док. Не корабль, а решето. Перечень замечаний в черновом вахтенном журнале — поэма. Вечером зам командира бригады по ЭМЧ получил доклад меха об устранении замечаний, а ночью разразился ураган.

За несколько часов нагонным западным ветром были затоплены причалы 37-й дивизии. Уровень воды в конечном итоге поднялся выше батопортов доков, и за 20–30 минут он в доках сравнялся с уровнем в гавани. Ветром от причала дивизии оторвало учебно-тренировочное судно (бывшая ПЛ «Фрунзевец») и прижало к стенке завода на противоположной стороне военной гавани.

Прибежавший на завод ПФ-5 увидел, что теплоход сполз с килевой дорожки и навалился на стенку дока. Крен 20–25°, отсеки залиты водой. А лодка 22-й БПЛ стоит с креном 12–13° и дифферентом на корму из-за ремонта клапанов вентиляции балластных цистерн, но отсеки сухие. Дежурные службы обеих лодок ведут борьбу за живучесть второй лодки. От МПК и отопителя из воды торчат одни мачты и надстройки. Разбор происшествия техупром флота и штабом 37-й дивизии был резок и суров.

Это было второе за всю историю этих доков затопление.

Стоя даже в сухом доке, не «суши весла».

Тяжёлая доля выпала отдельным лодкам проекта 613. Особенно досталось Маркеловской «С-67» и лодке «С-229». Какие только контейнеры и шахты не приваривали ко второй в районе мидельшпангоута для испытаний ракет надводного старта и подводного. Первая обзавелась громадной нашлепкой в носу для испытания новых торпед невероятных калибров и многих других новшеств.

Лодка «С-345», оставаясь в составе боевой бригады, стала полигоном для опытной эксплуатации различной «мелочёвки». На ней испытывались высокосернистые дизельное топливо и масло с содержанием серы почти на порядок выше ГОСТовских 0,2 %. Закончилось это «издевательство» закоксовыванием поршневых колец на обоих дизелях и, в конечном итоге, поломкой колец.

Ещё до внедрения на флот станций ультразвуковой подводной связи «Свет» и «Свияга» в носу нашей лодки установили рог солидных размеров — излучатель станции «Яхта», лишили старпома каюты, установив аппаратуру. На лодке испытывали новые преобразователи тока AПО7–50, штоковый клапан шахты РДП, устройство для постановки помех, контейнеры для отработки противолодочной авиации. Фото «С-345» с этим рогом и контейнерами на корме можно увидеть в журнале «Морской сборник» № 8–94, над ней парит, как «чайка», самолёт «Б-12» — аэро- и гидродинамическая несуразность.

На лодку, носившую с рождения четырехлопастные гребные винты переменного шага, поставили шестилопастные, прилично певшие на ряде режимов, а затем пятилопастные. И, наконец, втиснули экспериментальное устройство для удаления камбузных и иных отходов за борт. Его разместили в шестом электромоторном отсеке — в уголочке у кормовой переборки.

Это был «мини-торпедный аппарат», в который вместо торпеды закладывали пластиковый мешок с отходами и отстреливали в подводном положении лодки за борт.

Ну а теперь о подводницком членовредительстве.

Как-то, почему-то поздно ночью, лодка уходила в Мотовский залив к судну-стенду ГКС для определения уровня шумности лодки с очередным гребным винтом. На входе в залив по радио получили с ГКС распоряжение стать на якорь, чтобы не мешать их работе с лодкой, ошвартованной у стенда.

Стали на якорь, но так как зарядку аккумуляторной батареи на переходе мы не успели закончить, дизель продолжал работать, обеспечивая зарядку батареи. Командир ПЛ капитан 2-го ранга Курдин дал команду подвахтенным сменам отдыхать. В электромоторном отсеке на главной ходовой станции нес вахту старшина 2-й статьи Ч…в. Почувствовав, что его организм требует совершить процесс «минус попить», а отойти от боевого поста в гальюн он не может, вахтенный решил приспособить под отхожее место упомянутый выше «мини-торпедный аппарат». Повернув кремальерный затвор тяжелой стальной крышки, он поставил её на стопор, но так как у него в нижней части тела уже «срывало резьбу», старшина второпях не зафиксировал надежно крышку в стопоре. Водрузив предмет мужской гордости на край ёмкости и, начав соответствующий процесс, увидел своё отражение в зеркальце, закреплённом на станции мотора экономического хода. На физии красовался прыщик, им он и занялся, не прерывая процесс облегчения. Очередной «девятый вал» вошёл в Мотовский залив из Баренцева моря и несколько сильней накренил лодку. Плохо закреплённая крышка, как гильотина, ринула вниз. Вопль пострадавшего не только сбросил с коек спавших матросов и старшин, он через переговорную трубу был услышан в центральном посту. Матросы подняли крышку, кто-то по МКТУ вызвал доктора, кто-то тащил разовое постельное белье для перевязки, так как кровищи было море. Не отошедший ото сна корабельный эскулап примчался без инструментов, но тут же появился нештатный санитар с медицинской укладкой. Что там делал с пострадавшим врач — неведомо, только позже он сказал, что треть предмета гордости моремана удерживалась почти на «шкурке».

Командир дал команду сняться с якоря и, ещё не получив «добро» на возвращение в базу, полным ходом повел лодку в Полярный. «Обрубленного» с трудом перенесли в первый отсек, ведь там был наклонный торпедопогрузочный люк.

В госпитале страдальцу всё собрали воедино, заодно в целях санитарии и гигиены раны обрезав то, что режет рабе и мулла у некоторых народов. После операции больной долго ещё мял госпитальную койку, а затем убыл на десять суток в отпуск в родную Тьмутаракань. После его возвращения матросское радио сообщало, что, когда в кубрике всем гуртом доедали домашние пирожки и коврижки, страдалец сообщил — работой сосудистых хирургов он доволен. Довольной была и его девушка. Ну как откажешь мореману-подводнику, пострадавшему при испытаниях новой техники в условиях суровой Арктики. Ему нужно дать медаль «За членовредительство», ведь было «очень уж очень».

Так новая техника со стуком и страданиями внедрялась на подводном флоте.

«Эска» после длительного пребывания «за бугром», ещё крадучись, прорывалась домой — «мимо Летинского в базу, что за ним направо сразу…». До пирса около трех суток перехода. По «ситцевому радио» прошло оповещение: «Наши идут домой». Так как это было в период становления бухты Ягельная базой подводных лодок, встретить дома подводных мореходов прилично было затруднительно. Положение спасал магазин в рыбацком поселке Сайда, расположенном в конце одноименной губы, но до него двенадцать километров скалистой заснеженной тундры. «Женсовет» некоторых лодок часто образовывал группу лыжниц и через сопки убывал в Сайду на буфетно-магазинный шопинг. Путь — двенадцать километров туда, а затем обратно, по обледенелым скалам — молодых женщин не останавливал.