— Анна?

Я вхожу тихонько, чтобы не напугать девушку, сажусь рядом и кладу руку на колено.

— Послушай…

Она перестает плакать и на мгновение затихает, но тут же начинает опять. Рыдает и качается.

Я спрашиваю уже громче:

— Анна, ты в порядке?

Она молчит и продолжает раскачиваться. Я медлю, не зная, что делать, потом соображаю, что нужно уложить ее в постель. В комнате холодно, а на Анне лишь тонкая пижама.

— Извини, конечно, — говорю я, подхватывая девушку под руки, — но я сейчас отведу тебя в твою спальню. Ты, наверное, просто…

Я замолкаю, потому что не знаю, что сказать. У нее нервный срыв? Ей приснился кошмар? Или это она бегала вокруг дома и стучалась, а затем захлопнула дверь перед моим носом?

Я с удивительной легкостью поднимаю Анну. Она легкая как перышко и не сопротивляется. Встав, она поднимает голову и смотрит на меня, моргая, с покорностью на лице.

— Ты его слышал? — спрашивает она.

— Кого?

— Бенджамена.

Анна явно еще не проснулась — хоть она и стоит на ногах, но продолжает видеть кошмар. Я качаю головой и, поддерживая девушку за талию, вывожу ее из комнаты. В спальне вздыхает, забирается в постель и натягивает одеяло, потом поворачивается на бок и закрывает глаза.

— Вот и хорошо, — говорю я, сомневаясь, что Анна сознает мое присутствие, что она в полном сознании. — Все в порядке. Все хорошо.

Я выключаю свет и уже собираюсь закрыть дверь, когда вдруг в темноте тихо и печально звучит голос Анны:

— Бенджамен был здесь. Он плакал, я слышала. Я нужна ему. Я так обрадовалась. Я думала, он вернулся, чтобы дать мне второй шанс.

Анны до самого вечера не видно, хотя я и держу ухо востро. В середине дня я слышу шаги и бегу наверх, но успеваю лишь заметить, как она ныряет на чердак и плотно прикрывает дверь. Собравшись на работу, я решаю, что нужно найти девушку и убедиться, что все в порядке. А заодно выяснить, что случилось ночью.

Дверь спальни открыта, комната пуста. Я стучу в дверь чердака и слышу над головой шаги. Она спускается по лестнице и выглядывает. Глаза у Анны покраснели, лицо бледное. Она ужасно выглядит. А еще, кажется, откровенно злится.

— Извини, если помешал. Мне пора на работу, — говорю я с улыбкой. — Ты в порядке?

— В полном, — кратко отвечает она, как будто обиженная моим вопросом. Если Анна и сохранила какие-то воспоминания о минувшей ночи, то молчит о них.

— Ну ладно, — говорю я. — Э… насчет того, что было ночью… я…

— Я занята, — перебивает она. — Ты что-то хотел?

Лицо у девушки такое враждебное, что заговорить о случившемся просто невозможно.

— Нет, — отвечаю я, тоже начиная злиться. — Я просто подумал, не надо ли чего-нибудь купить в магазине. Холодильник почти пуст. Я…

— Нет, — перебивает она. — Спасибо. Ничего не нужно.

Анна отступает, словно ждет не дождется моего ухода.

— О'кей, — говорю я. — Раз все нормально, я пошел.

Она кивает и закрывает дверь, не говоря больше ни слова.

Прошла неделя после ссоры с матерью, когда Фиона позвонила и пригласила Анну на ленч.

Маркус приготовил пасту и салат, а потом они пошли в ближайший кинотеатр на дневной сеанс.

— Как поживает мама? — спросила Фиона. — Никаких больше скандалов?

— Да нет, — сказала Анна. — Никаких. Но она со мной почти не разговаривает.

Всю неделю Фрэнсис ходила с трогательно жалобным выражением лица и говорила скорбным тихим голоском.

— Ты в порядке? — Фиона взяла девушку под руку и притянула ближе.

— Да. Но поскорей бы мама перестала ломать комедию. — Анна засмеялась. — Иногда я фантазирую, что она уехала куда-нибудь и оставила нас с папой одних. Без нее нам бы жилось намного лучше.

Фиона нахмурилась.

— Я говорю ужасные вещи, да? — Анна стиснула руку подруги и взглянула на Маркуса, который упорно смотрел в землю. — Наверное, ты думаешь, что я неблагодарная эгоистка.

— Вовсе нет, — ответила Фиона. — Бывают ужасные родители. Я тебя прекрасно понимаю.

После кино Фиона отвезла ее домой. По пути они обсудили фильм, героев, сюжет, понравившиеся эпизоды. Фиона высадила девушку возле дома и пообещала позвонить через пару дней. Анна стояла на обочине и наблюдала, как машина уменьшается вдали.

Той же ночью она проснулась от тихого стука в дверь спальни.

— Анна! Анна!

В изножье кровати стояла соседка Пэт.

Анна сбросила одеяло и быстро встала.

— Что вы здесь делаете? — Она обхватила себя руками и внезапно ощутила ужас. — Что случилось?

У Пэт был ужасный вид. Под глазами красные круги, как будто она плакала.

— Пойдем вниз, дорогая, — попросила она, взяв Анну за руку. — Я должна кое-что тебе сказать…

— Что?!

— Случилась авария…

Спустившись, Анна обнаружила, что в доме необычайно людно. Повсюду горел свет, внизу ждали два полисмена и неподвижно стояла какая-то женщина в форме. Пэт поспешно провела Анну на кухню и усадила на стул. Девушка удивилась, когда взглянула на часы и обнаружила, что было лишь начало первого.

— Что они тут делают? — спросила она. — Где папа? Где мама?

Дальнейшее слилось в сознании Анны. Незнакомая женщина подошла, присела рядом с ней на корточки, положила руки на колени и сказала, что ее родители вечером попали в аварию. Мать погибла на месте, отец в критическом состоянии в больнице. Кома. Сначала Анна пыталась спорить, твердила, что этого не может быть, произошла какая-то ошибка. Но женщина и Пэт были терпеливы. Они убеждали Анну, пока она не поверила.

В день похорон матери она громко рыдала, потрясенная глубиной собственного горя и тоски.

— Прости, прости, прости… — мысленно повторяла она, когда над гробом смыкались занавески.

Отец прожил еще три недели. Каждый день, с утра до вечера, Анна сидела рядом с ним в больнице и молилась, чтобы он очнулся. Ожил. Не бросал ее одну.

— Ты не можешь меня оставить, — говорила она, прижимаясь к еще теплой груди. — Не смей. Я тебе не позволю. Не позволю.

Когда он умер, Анна вернулась в большой пустой дом. Прошла прямо в спальню, взяла глиняный цветок, подаренный отцом, свернулась клубочком на постели, крепко прижимая к груди статуэтку, и зарыдала.

Когда я просыпаюсь на следующий день, льет дождь, небо серое и затянуто облаками. На улице скорее всего тепло, сыро и липко, но в доме прохладно. Я надеваю футболку, джинсы и толстые носки, чтобы ноги не мерзли, и спускаюсь.

Мне открывается зрелище, от которого сердце замирает.

На кухне хаос. Шкафы и ящики открыты, на полу валяется битая посуда — осколки разлетелись по углам. Кастрюли, сковородки и крышки усеивают пол; судя по царапинам на стенах, предметы швыряли об них что есть сил. Дверца холодильника открыта, емкости с едой, видимо, также бросали об стены и об пол — повсюду отвратительные пятна и опасные осколки стекла.

Кто-то устроил разгром намеренно. Этот человек был в диком бешенстве.

Я пробегаю по остальным комнатам первого этажа, ища признаков взлома, но все нетронуто, вещи на местах, двери надежно заперты. Я мчусь наверх и громко стучу к Анне.

— Анна, Анна, ты там?

— Тим?

Я открываю дверь. Она садится и отводит волосы с лица. Вид у нее недовольный.

— Что случилось?

— Кухня… — говорю я. Это слово, хоть и против моей воли, звучит резко, с упреком.

— В чем дело?

— Иди и посмотри.

Анна идет следом за мной. Увидев беспорядок, она шарахается и захлопывает рот ладонью.

— О Господи.

— Что такое?

Она смотрит на меня, потом на грязь и осколки, качает головой и начинает плакать.

— Не знаю. Понятия не имею…

Я ей почти верю. Анна как будто искренне удивлена и напугана, и нетрудно представить, что кто-то вломился в дом и разгромил кухню. Маньяк с топором или просто обдолбанный псих. Но нет никаких признаков насильственного вторжения — ни разбитых окон, ни вскрытых дверей.