— Мы переехали две недели назад, — отвечает Фиона.

— Правда? А почему? Почему переехали?

Мгновенно — я сам не знаю, отчего — настроение становится из дружеского мрачным. Воцаряется продолжительное неловкое молчание, в котором есть что-то непроницаемое и печальное. Анна съеживается, как будто ей хочется провалиться сквозь землю.

— Ну, кое-что поменялось, — отвечает Фиона. — В общем, ничего особенного. Как оно обычно бывает.

Анна кивает и разглядывает собственные руки.

— Давайте не будем вдаваться в подробности, — продолжает Фиона с неожиданной резкостью. — Такой приятный день. Зачем его портить?

Когда ленч готов, Анна настаивает, чтобы мы перешли с тарелками в столовую. На столе уже постелена скатерть, разложены изящные приборы и салфетки, расставлены бокалы, в центре стоят цветы. Анна хихикает, рассаживая нас, и я замечаю, что у девушки слегка заплетается язык, а слова как будто цепляются друг за друга.

Когда мы переносим еду и рассаживаемся, она снова встает, бежит на кухню и возвращается с бутылкой вина.

— Я за рулем. — Фиона накрывает свой бокал ладонью.

— Один глоточек! — настаивает Анна. — Ты еще успеешь протрезветь.

Фиона и Маркус переглядываются.

— Мы не планировали сидеть весь вечер, извини, — говорит Маркус. — У нас еще кое-какие дела.

— Но сегодня воскресенье, — возражает Анна. — Нельзя же работать по воскресеньям!

— Я очень сожалею, — отвечает Фиона, — но обязательства перед клиентами нужно выполнять.

Я с трудом удерживаюсь от смеха при этих напыщенных словах и думаю, что, возможно, Фиона шутит, но, увидев удрученное лицо Анны, молча беру нож и вилку.

Рыба получилась мягкой и ароматной, и я быстро уничтожаю свою порцию. Подняв глаза, я замечаю, что Анна почти не притронулась к еде. Она сидит неподвижно и смотрит перед собой. По ее лицу текут слезы.

— Что с тобой? — спрашиваю я.

— Мне плохо, — говорит она, поднимая руки и исполненным отчаяния жестом роняя их на стол. — Плохо. Почему все так?

Маркус осторожно откладывает нож и вилку.

— Перестань, — просит он. — Не плачь.

— Не могу! — восклицает Анна и начинает плакать, вздрагивая от рыданий. — Я скучаю по Бенджамену! Так скучаю, что хочу умереть!

— Да, я тоже по нему скучаю, — отзывается Маркус.

— Я помою посуду, — говорит Фиона, вставая. — А потом, Маркус, мы поедем. Сомневаюсь, что здесь от нас будет какая-то польза.

Она начинает убирать со стола, с шумом складывая столовые приборы.

Я поднимаюсь, забираю бокалы и поспешно иду на кухню.

В следующее мгновение там появляется Фиона, и вдвоем мы заполняем посудомоечную машину. Я наполняю раковину водой и отскребаю сковородки, а Фиона находит полотенце и вытирает их. Мы работаем молча, и я гадаю, что случилось. Кто такой Бенджамен, и почему Анна так грустит? Что произошло? Я полагаю, что, живя в одном доме с Анной, имею право знать, но аура, исходящая от Фионы — напряженные плечи, поджатые губы, ускользающий взгляд, — намекает, что мои вопросы останутся без ответа.

Закончив уборку, мы возвращаемся в столовую. Фиона настаивает, что пора уезжать, и мы вчетвером шагаем к двери. Анна стоит на пороге и смотрит вслед друзьям. Прежде чем Маркус и Фиона успевают сесть в машину, она срывается с места и бежит по дорожке.

— Пожалуйста, Маркус, — умоляет Анна, схватив его за руку и вынудив остановиться. — Пожалуйста, останься.

Она кривится и снова начинает плакать.

— Анна, успокойся, — говорит Фиона. — Нам правда пора.

Но Анна лишь отчаяннее цепляется за Маркуса, который стоит, опустив руки по швам, неподвижный и как будто растерянный. Он ничего не говорит, не шевелится, не пытается успокоить девушку. Наконец Анна оседает наземь и затихает.

Фиона помогает ей подняться и ведет обратно в дом.

— Перестань, — говорит она, когда они проходят мимо меня. — Сейчас я тебя отведу в комнату и уложу.

Я возвращаюсь на кухню, ставлю чайник, достаю чашки, молоко, сахар. Маркус заходит следом. Ожидая, когда чайник закипит, я стою спиной к нему.

Вскоре к нам присоединяется Фиона.

— Все в порядке, Анна заснула, — не обращая внимания на кофе, который я ей налил, она вытаскивает ключи от машины. — Я оставлю свой телефон, Тим. Если вдруг вы забеспокоитесь и решите, что без нас не обойтись.

— Я хотел кое-куда сходить вечером, — говорю я. Никаких конкретных планов у меня нет, но я ведь не обязан торчать в доме. — То есть я же не могу…

— Разумеется, — перебивает Фиона. — Делайте что угодно, с Анной ничего не случится. Она приняла снотворное и скорее всего проснется только утром. Но не могли бы вы немножко приглядывать за ней следующие два-три дня? Просто на всякий случай.

— Кстати говоря, как она вам кажется? — спрашивает Маркус. — В общем и целом. Вы заметили что-нибудь странное? Что-нибудь, о чем нам следует знать?

Я ненадолго задумываюсь, боясь вторгнуться в личное пространство Анны, а затем решаю, что секретничать просто глупо. Маркус и Фиона — старые друзья семьи и, несомненно, беспокоятся. Было бы крайне безответственно что-то скрывать.

— Я слышал, как она плакала ночью.

— Плакала, — повторяет Маркус, кивая. — Неудивительно.

Фиона улыбается и пытается меня ободрить, но выглядит это весьма натянуто.

— Все в порядке. Правда. Теперь вы, наверное, будете волноваться и думать, во что такое ввязались. Но, ей-богу, лично я уверена, что беспокоиться не о чем. Просто сейчас Анна слегка расстроена.

— Вы больше ничего не хотите рассказать? — спрашивает Маркус. — Вы, кажется, сомневаетесь, Тим. Можете поделиться, если вас что-нибудь тревожит. Мы приехали, чтобы помочь. Мы не…

— Анна повышено эмоциональна, — вмешивается Фиона и вздыхает. Сочувствия в ее голосе явно маловато, он звучит почти презрительно. — Она порой странно себя ведет, когда поддается чувствам.

— Ладно, — говорю я. — Раз уж вы об этом упомянули, дело в том, что… только не пугайтесь, но я думаю, что недавно Анна зачем-то заходила ночью в мою комнату. Она просто стояла на пороге и наблюдала. Я даже не уверен. Она убежала, когда я ее окликнул. Исчезла. А утром как будто обо всем позабыла. То есть было очень темно, и спросонок мне могло померещиться, хотя я и сомневаюсь. Я здорово перепугался. Кто-то стоял там и смотрел. Жуть.

— Анна наблюдала за вами? — Фиона поднимает брови и поворачивается к Маркусу: — Послушайте, Тим, мне очень жаль, что так вышло. Вот мой телефон. Позвоните, если что-нибудь вас встревожит. Или если вы решите, что нам следует приехать. Звоните, если что.

— Да. Если что-нибудь случится, — вторит Маркус, задумчиво потирая подбородок. — Кстати говоря, дай Тиму заодно и свой мэйл, Фиона.

Он смотрит на меня.

— Иногда мы весь день на переговорах и не можем отвечать на звонки. Но регулярно проверяем почту.

В душе я протестую против этого предложения. Оно накладывает слишком большую ответственность. На языке вертится: «Мы почти не знакомы». Но Фиона записывает электронный адрес, и я не возражаю.

Пока они собираются, я стою и с досадой щелкаю полотенцем по шкафу. Такое ощущение, что на меня взвалили нежеланную ношу, притом не удосужившись ничего объяснить. Как будто попросили втащить на холм чемодан, не сказав, что внутри. Понятия не имею, что происходит. Когда открывается входная дверь, я принимаю поспешное решение и выскакиваю в коридор.

— Подождите! — кричу я.

Они останавливаются на пороге.

— Один вопрос, — говорю я. — Кто такой Бенджамен?

На лице Маркуса — страшное отчаяние.

— Бенджамен умер, — отвечает он.

— Не ваше дело, кто такой Бенджамен, — дрожащим голосом произносит Фиона. — Не ваше дело.

Она разворачивается и захлопывает за собой дверь.

Она подружилась с Маркусом и Фионой в тот самый вечер, когда сказала матери, что ненавидит ее.

Они были знакомы уже некоторое время. Маркус и Фиона несколько раз приходили к родителям на вечеринки, но неизменно уезжали домой, когда прочие напивались и начинали чересчур шумно веселиться.