— Франц, — махнул он рукой, — сходи купи мясных пирогов и кувшин сидра.

— Это еще что такое? — Франка строго взглянула на него. — Выпендриваешься?

Райнер усмехнулся:

— Раз мы с тобой теперь вроде как хозяин и слуга, надо же потренироваться.

Она закатила глаза.

— Что ж, пользуйся, пока есть возможность. — Она спешилась и театрально поклонилась. — Как пожелает ваша милость.

Она показала язык и исчезла среди палаток.

Перекусив, они отправились на поиски вербовщиков Гутцмана. Найти их оказалось нетрудно. Они расположились в таверне на углу — двухэтажном строении с двойными окнами. По обе стороны от входа развевались высокие знамена — имперский грифон и белый медведь на синем фоне — знак Гутцмана. Жизнерадостный бородатый субъект в начищенной кирасе, синих штанах и дублете стоял у входа, заглядывая каждому из проходящих мимо молодых мужчин в лицо со словами: «Ты крепкий малый. Не хочешь послужить старому доброму Карлу-Францу?» или: «Честные три монеты в день в армии генерала Гутцмана. И небольшой аванс за одну лишь подпись».

В этих краях осталось уже совсем немного молодых ребят, казалось, что повсюду лишь вдовы в сером траурном одеянии, старики и детишки. И тем не менее тоненький ручеек добровольцев, входящих в дверь таверны, не иссякал. Некоторые и вправду были молодые мужчины, иногда даже слишком молодые, но по преимуществу закаленные профессиональные вояки, судя по цветам формы — изо всех городов Империи. Кто-то лишился в бою глаза, кто-то уха, кто-то пальцев. Лица были обветренными, их мечи явно не оставались надолго без дела, — казалось, эти вояки родились прямо в кожаных куртках, побитых шлемах и защитных пластинах на плечах. Встречался народ и покруче: тощие, заросшие бородой бандиты в коже и лохмотьях, вооруженные лишь луками и кинжалами, с отрубленными палачом носами и ушами, пытавшиеся спрятать под ожогами клеймо убийцы, дезертира, а то и кого похуже.

Когда Райнер и Франка подъехали к таверне, дружелюбный сержант салютовал с широкой ухмылкой.

— Прошу вас, милорд. Решили записаться?

— Именно так, сержант.

— Вы офицер, милорд?

— Младший офицер. — Они с Франкой спешились. — Капрал Райнер Майерлинг. Бывший стрелок Бехера. Ищу, где бы послужить.

— Прекрасно, милорд. Проходите.

Райнер отдал поводья коня Франке.

— Подожди здесь, мальчик.

— Подо… — Франка уже сжала было кулаки, потом вспомнила о своей роли и успокоилась. — Да, милорд.

Сержант провел Райнера в таверну, расталкивая локтями молоденьких рекрутов. Райнер увидел в очереди Павла и Халса и подмигнул им. Они сдержали улыбки.

Очередь пикинеров заканчивалась у стола, там улыбающиеся солдаты в новенькой амуниции расспрашивали, где им доводилось воевать и почему они оставили прежнее место службы. Вербовщики были не слишком придирчивы. Почти всех добровольцев в итоге попросили поднять правую руку и поклясться служить Империи «до скончания дней», а затем вписать свое имя в толстую книгу в кожаном переплете, после чего каждый новобранец получил немного монет и бело-голубую кокарду, которую полагалось приколоть к шапке. Только нескольким отказали. Еще нескольких отчаянно ругающихся человек увели в кандалах.

Сержант проводил Райнера сквозь этот бедлам к столу в дальней комнате таверны, где сидел капрал копейщиков, задрав ноги в сапогах со шпорами и ковыряя в зубах пером. При виде Райнера он выпрямился и изобразил на лице широкую улыбку.

— Капрал Бомм, — сказал сержант, — позвольте представить капрала Райнера Майерлинга, пистолетчика.

— Добро пожаловать, капрал, — сказал Бомм, протягивая руку. — Матиас Бомм, трубач третьего отряда генерала Гутцмана.

Это был красивый парень с копной каштановых волос и живыми ясными глазами, роста и сил ему явно хватало, чтобы быть рыцарем, но солидности и суровости еще предстояло поучиться.

— Очень рад, сударь, — сказал Райнер, пожимая ему руку.

Бомм усадил Райнера по другую сторону стола.

— Значит, так, — сказал юноша, открывая книжку в кожаном переплете, — вы хотите записаться на службу?

— Верно. Нечего железу ржаветь, а?

Бомм благодушно засмеялся.

— Ну, полагаю, мы можем вам помочь. Только скажите мне, где вы служили раньше. И… гм, что привело вас сюда.

— Разумеется. — Райнер уселся поудобнее. Манфред приказал ему называться чужим именем, и он чуть не всю дорогу до Аверхейма придумывал историю, которая могла бы произвести наилучшее впечатление на Гутцмана. — До нашествия Архаона я стоял с пистолетчиками Бехера в форте Денк, а когда по Драквальду промчался этот чудовищный Хааргрот, направляясь в Мидденхейм, мы присоединились к армии Лейденхофа, чтобы остановить его. Сами понимаете, работенка еще та.

— Да уж, наслышан, — завистливо произнес Бомм.

Райнер вздохнул и откашлялся.

— Лично я сделал все, что смог, и даже, гм, пожалуй, больше, но повышения опять не получил.

— А что так?

Райнер пожал плечами.

— Не хотелось бы обвинять в непотизме столь благородного человека, как лорд Бехер, но, похоже, лишь его сыновья да их друзья удостоились всех почестей и назначений. А когда я по глупости попытался высказаться, то сделал себе только хуже. — Он развел руками. — Мейерлинги — бедный провинциальный род, никакого влияния при дворе. И денег нет, чтобы купить то, что нельзя с честью завоевать, так что, сообразив, что при Бехере повышения мне не дождаться, я отбыл.

Бомм покачал головой:

— Вы не представляете, как часто мне приходится выслушивать подобные истории. Достойных людей задвигают. Впрочем, вы пришли по адресу. Генерал Гутцман слишком хорошо знает все эти подковерные игры и поклялся, что в его армии повышение будут получать только достойные. Мы как родных принимаем всех, с кем обошлись несправедливо в других подразделениях.

— Вот почему я вас искал, — сказал Райнер. — О честности лорда Гутцмана говорят по всей Империи.

Бомм просиял.

— Рад это слышать. — Он протянул книжку Райнеру. — Если вы запишете на этой строчке свое имя и звание и присягнете верно служить генералу Гутцману, Зигмару и Империи до самой смерти, вас запишут в армию Гутцмана с условием сохранения ранга и прежнего жалования.

— Превосходно.

Райнер поднял правую руку и произнес присягу, мысленно улыбаясь при виде имени генерала, идущего впереди Зигмара и Империи.

Расписавшись в книжице Бомма, он обменялся рукопожатием с молодым капралом, и тот широко улыбнулся:

— Добро пожаловать в лучшую армию Империи, капрал Майерлинг. Рад, что вы теперь с нами. Завтра утром отбываем через южные ворота. Будьте там на рассвете.

Райнер отсалютовал:

— Рад обрести дом, капрал. Буду там непременно.

Уходя, Райнер наткнулся в дверях на Карела. Глупый мальчишка оживился и едва не раскрыл рот, но Райнер пнул его в ногу, и тот лишь взвыл. Нечего сказать, прирожденный шпион.

На следующее утром Райнер с несчастным видом ехал по петляющим мощеным улочкам к южным воротам Аверхейма, сопровождаемый Франкой. Предрассветная мгла превращала деревянные и кирпичные здания в притаившиеся чудовища, нависающие над узкими улочками. Туман окутывал все, Райнеру казалось, что он проник и в голову. Райнер надеялся, что им с Франкой удастся получить комнату на двоих, раз уж они отделились от остальных, но, увы, частное жилье не полагалось: с местом было туговато — базарный день, да еще и все рекруты в сборе. Даже с деньгами, полученными при вербовке, Райнер и Франка вынуждены были поселиться в тесной конуре еще с четырьмя мечниками из Талабхейма, которые всю ночь орали строевые песни. Райнер залил горе несколькими кувшинами вина и явно переусердствовал: голова раскалывалась, сознание того и гляди готово было его покинуть.

В этом он был не одинок. Аванс при вербовке был как раз рассчитан на то, чтобы новобранцы напились, но не испытали соблазна удрать из города. Так что люди, собравшиеся у высоких белокаменных ворот под знаменами Гутцмана среди телег, нагруженных мешками пшеницы, бочками солонины, яблоками, растительным маслом, овсом и сеном, были все какие-то печальные и притихшие. Кто хватался за голову, кого-то выворачивало в сторонке. Сержанты, еще вчера такие любезные и жизнерадостные, показали совсем другое лицо: вытаскивали полубесчувственных рекрутов из ночлежек и таверн, пинали, ругались и заталкивали их в строй. Другие солдаты подгоняли напрочь лишенных энтузиазма товарищей, которые уже пожалели, что во все это ввязались, и всячески пытались улизнуть через другие ворота, по глупости не сообразив снять с шапок бело-голубые кокарды.