Сорок дней тишины и покоя…

Кто он, Дахдук? Мы ничего не знаем о нем. И еще одна тайне… Ибн Сина и Абу Саид Дахдук будут потом похоронены рядом. Как это получилось? Никто не знает. Некоторые говорят, что рядом с Ибн Синой похоронен не Абу Саид Дахдук, а Абу Саид Мейхенский — „Совесть века“, — святой из Нишапура.

Ибн Сина ничем не мог отблагодарить Дахдука. Не было у него ни золота, ни драгоценных камней. За Ибн Сину Абу Саида Дахдука отблагодарила Вечность. Он стал вечным спутником вечной славы спасенного им гения.

Шамс ад-давля опять заболел. Нашли Ибн Сину. Эмир извинился перед ним, восстановил его в должности везиря. Опять суета двора, служение частным интересам дня, распутывание узлов политики, этой сети, накинутой насмешливой Закономерностью на людей — работайте, мол, чтобы не было вам скучно, а я тем временем сделаю то, что ни один из вас — даже самый гениальный — не предугадает.

И катит мир свои волны туда, куда дует ветер закономерности: Махмуд грабят Индию, уверенный в своей непобедимости, а на хвост ему уже наступают Тогрул в Чагры… Испания надеется собрать рассыпавшийся Кордовский халифат, сжать пальцы в один кулак, а Сид уже трубит в свой рог, созывая рыцарей на борьбу с маврами. В далекой России восходит на престол Ярослав Мудрый, наголову разбивший печенегов, — такое неожиданное, солнце! Византия Жмурится и убирает щит, который держала от русских столько лет, посылает к Ярославу сватов, а сзади, в спину ей, уже заносит удар царь сельджуков, теснимых печенегами, разбитыми русскими. Там тронешь — здесь отзовется., — а у Джузджани горе, — рассказывает Муса-ходжа крестьянину Али, когда они остались одни. — Ибн Сина ничего не пишет, не читает, не шутит, не улыбается. Смотрит на всех невидящими глазами. Джузджани просит подготовить комментарий к произведениям Аристотеля. Ибн Сина говорит: „Нет времени“.

— Ибн Сипа не располагает временем, чтобы прокомментировать Аристотеля — своего Первого Учителя?!

— Понимаешь, Шамс ад-давля замучил. Суета… Сломался Ибн Сина. Джузджани доводит Хусайна своими просьбами до того, что тот наконец говорит: „Ладно, если хочешь, чтоб я написал эту книгу, включи в нее то, что я считаю верным, не споря с противниками“. Джузджани, все отложив, быстро делает это, и Ибн Сина начинает писать.

Но опять прерывает его труд эмир. Новый поход. Все туда же, в Керманшах, к курдам. Но в пути у Шамс ад-давли возобновляются колики, на этот раз острые. Войско отступило к Хамадану, и на дороге, на паланкине, эмир скончался. Была дана присяга сыну Шамс ад-давли. Воины потребовали, чтобы везирем оставили Ибн Сину, но Ибн Сина отказался и вступил в тайную переписку с эмиром Исфахана Ала ад-давлей, желая поступить к нему на службу: сын Шамс ад-давли — почти ребенок, заправлять всем будет, конечно, Тадж ал-мульк. Письма переправил тайный осведомитель эмира Ала ад-давли — Аттар. У него Ибн Сина и скрывался. Тадж аль-мульку, чтобы спокойно жить, надо было убить Ибн Сину, ибо войско, любя Ибн Сину, будет все время сравнивать его с военачальником. А этого сравнения Тадж аль-мульк не выдержит.

Тяжело на душе Ибн Сины. Опять нет угла, негде преклонить голову. Третий день сидит он в углу, смотрит на чистый лист бумаги и ничего не пишет. Брат приносит вино. Они пьют, пока забытье не стирает боль в сердце, С ними И самый Первый, от Бухары еще, ученик Ибн Сины — Масуми. На дастархане между Кубками вина лежит маленький черный гитрифи — бухарская монетка, поблескивающая от пролитого на нее вина.

Джузджани ходит за Ибн Синой по пятам. Просит закончить книгу. Ибн Сина молчит, даже Глаз не поднимает. На рукописи пыль… Джузджани молится и плачет. А — утром снова приходит к Ибн Сине, просит закончить книгу.

По вечерам Ибн Сина куда-то исчезает. Приходит утром. Ставит перед собой вино и снова пьет.

Однажды вечером Ибн Сина никуда не пошел. Брат принес красные розы… Они пили вино, разговаривали о чем-то, но когда глаза их останавливались на розах, умолкали.

Джузджани подошел к Ибн Сине.

— Я придумал название к книге.

— К какой книге? — удивился Ибн Сина.

— К книге комментариев, которую вы оставили.

— Ну? — усмехнулся Ибн Сина.

— „Книга исцеления души“.

Ибн Сина вскинул на Джузджани глаза, полные слез, и покраснел. Потом позвал Аттара, попросил бумагу и чернила. „Когда тот принес, — рассказывает Джузджани, — шейх написал приблизительно на двадцати стопах бумаги заглавия проблем и два дня занимался „этим“, пока не спланировал все 18 томов будущей книги“. При этом он не пользовался никакой рукописью, не обращался ни к какому источнику, писал все по памяти. Затем шейх разложил те стопы бумаги перед собой, брал листы и, рассматривая каждую проблему, писал объяснение к ней. И писал каждый день по 50 листов, пока не кончил все части физики и метафизики, кроме двух книг о животных и растениях. Потом приступил к логике и написал одну ее часть».

Так родился 18-томный труд «Книга исцеления» — «Китаб аш-шифа» — жемчужина трудов Ибн Сины, энциклопедия века, книга, с которой всю жизнь не будет расставаться Омар Хайям. И перед смертью он ее читал…

Работает день и ночь Ибн Сина. Откидывается в изнеможении на подушку, проваливается в Забытье, но и в забытье продолжает думать. Поднимается через полчаса, глоток вина — и снова летит по бумаге перо, бесшумно вваливается окно Луна… Она только что видела Махмуда, дремлющего в седле рядом с Беруни, Впереди войско и алмазные от лунной пыли купола Индии. Видит Луна и дворец египетского халифа Хакима. Куда-то исчез фатимидский халиф. Нигде его нет, 17 дней ищут. Так, не тронутый смертью, сумасшедший этот халиф и покинул жизнь. «Дьявол вернулся к дьяволу, и потому нет нигде его следов», — сказал о нем народ.

— Когда ходят по земле философы, — говорят крестьянину Муса-ходжа, — споря, пусть даже ругаясь, — значит, мир здоров и планета движется по орбите без страха, что ее собьют. С Ибн Синой мир пережил лучшие свои минуты, сынок, — запомни Это, как до него с Платоном и Аристотелем, а еще раньше с Сократом и Платоном.

В эти минуты и совершается истинная жизнь Земли. Ну что в ту ночь могло еще происходить истинного на Земле? Ну, жег индийцев Махмуд. Молился на тающие в утреннем свете звезды Абу Саид. Надев лохмотья, шел по Золотым ступеням дворца византийский Император Василий, чтобы омыть ноги первому попавшемуся нищему, как требовал того обычай. Сидел над картой своих владений, перебирая четки, халиф Кадир в Багдаде. Писал льстивую оду Махмуду Уисури, мечтая о рубинах, которыми султан набьет ему рот три, четыре, нет — пять раз!

Вечность подбирала жемчужины в другом месте. Ибн Сина писал «Книгу исцеления». Это вечность. Фирдоуси вписывал новые строки в «Шах-намэ». Это вечность. Слепой Маарри умывался, поливая себе на руки из кувшина, и в голове его рождался стих. Это вечность. Таухиди… Он уже умер. Баласагуни… Он еще не родился. (Сэй-сёнагон, добавим мы, писала стихи в дневнике. Это тоже вечность). Абулфазл Байхаки заканчивал честный рассказ о Махмуде. И это вечность.

Вот в разрезе тот мир, когда Ибн Сина писал свою «Книгу исцеления».

Тадж аль-мульк узнал о переписке Ибн Сины с эмиром Исфахана. Кто-то из врагов указал на его Местопребывание. Шейха схватили и бросили в крепость Фараджан, И он сочинил касыду:

Ибн Сине 42 года… книга Ибн Сины «Мерило разума», написанная персидском языке, содержит в основе «Механику» Герона, I век н. э.[195] Но если Герон классифицировал механизмы по группам однородных и неоднородных машин, то Ибн Сина в своей классификации дал описание всех вариантов ДВОЙНЫХ СОЕДИНЕНИЙ неоднородных машин. Это новое. Вот виды соединения неоднородных машин, предложенные Ибн Синой, ворот-винт, ворот-блок, ворот-рычаг. Кроме того, Ибн Сина дал объединенную комбинацию всех простых машин за исключением клина. Этого тоже нет у Герона. Классификация Ибн Сины, таким образом, — завершение античного этапа развития механики, обоснование ее как самостоятельной науки. Вот какой вклад внес Ибн Сина в практическую механику.