Восторгается Лопе де Вега: «Самое яркое свое сияние звезды черпают из ее глаз, а краски – из черт, которые делают ее столь прекрасной», а Ронсар почти с завистью и восхищением подкладывает Карлу IX на смерть его брата Франциска следующие слова: «Avoir joui d’une telle beauté Sein contre sein, valoit ta royauté»[7]. Дю Белле подытоживает все эти похвалы и стихи в восторженном восклицании:

Конечно, поэты всегда склонны к преувеличениям, такова их профессия, и в особенности же это справедливо для поэтов придворных, когда речь заходит о том, чтобы восславить достоинства их правителей; поэтому мы всегда с любопытством смотрим на картины того времени, которым мастерская рука Клуэ придала необходимую достоверность, и, с одной стороны, не разочаровываемся, а с другой – не впадаем в восторженность, присущую гимнам. На портретах нет ослепительной красоты, есть скорее пикантная: нежный, изящный овал лица, где острый носик придает очарование легкой неправильности, которая делает столь очаровательными женские лица. В мягком взгляде темных глаз читается таинственность и завуалированный блеск, губы спокойны и молчаливы: следует признать, что для создания этого аристократического дитяти природа действительно использовала драгоценнейший материал: восхитительно белую, чистую и мерцающую кожу, пышные пепельные волосы, обильно украшенные жемчугом, длинные, тонкие, белоснежные руки, высокое гибкое тело, «…dont le corsage laissait entrevoir la neige de sa poitrine et dont le collet relevé droit decouvrait le pur modelé de ses épaules»[9]. На этом лице не найти изъяна, но именно потому, что оно столь безупречно, совершенно прекрасно и нет в нем решительных черт. Глядя на этот портрет, об этой девушке нельзя сказать ничего, да и сама она ничего еще не знает о своем истинном характере. Пока что этот лик еще не пронизан изнутри душой и чувственностью, пока еще в этой женщине не заговорила женская природа: лишь хорошенькая и мягкая воспитанница пансионата приветливо смотрит на зрителя.

И множество устных свидетельств, несмотря на все свое многословие, доносят до нас эту же незавершенность, эту же непробужденность. Ибо именно из-за того, что они вечно восхваляют только безупречность, особую воспитанность, прилежание и правильность Марии Стюарт, они говорят о ней словно о прилежной ученице. Мы узнаем, что она великолепно учится, что она мила в беседе, учтива и набожна, что ей прекрасно даются все виды искусств и игр и при этом у нее нет особенного таланта ни к одному из них, что она послушно и старательно осваивает предписанную королевской невесте образовательную программу. Но все восхищаются постоянно только общественными, придворными достоинствами, не личным, а безличным в ней; о человеке, о ее характере нет ни малейшего упоминания, и это означает лишь, что истинные, сущностные черты ее характера пока еще скрыты от взглядов, просто потому, что они еще не расцвели. И долгие годы еще воспитанность и культурность принцессы не будут позволять никому даже заподозрить о силе страсти, на которую способна женская душа, если ее задеть и раскрыть по-настоящему. Пока еще ее лоб чист и прохладен, губы улыбаются приветливо и нежно, темен и задумчив взгляд внимательных глаз, смотрящих еще только на мир, а не в свои собственные глубины: пока что ни другие, ни Мария Стюарт не знают о наследстве ее крови, о подстерегающих ее собственных опасностях. Всегда случается так, что только в страсти открываются самые потаенные закоулки женской души, всякий раз лишь в любви и страданиях достигает она собственных своих границ.

К свадьбе начали готовиться раньше, чем предполагалось, ибо дитя слишком рано и многообещающе начало расцветать, превращаясь в будущую княгиню: и вновь Марии Стюарт предначертано, что песок в часах ее жизни будет бежать быстрее, чем у ее ровесников. Несмотря на то, что назначенный ей по договору дофин едва достиг четырнадцатилетнего возраста и к тому же оказался очень слабеньким, бледным и болезненным ребенком, политика здесь нетерпеливее природы, она не хочет и не может ждать. При дворе французского короля ощущается довольно подозрительная поспешность, с которой все готовятся к заключению этого брака, потому что всем известно о слабости и опасной болезненности этого наследника и опасливых докладах врачей. И самое важное в этой свадьбе для Валуа – необходимость обеспечить себе корону Шотландии; именно поэтому обоих детей с такой поспешностью тащат к алтарю. Согласно брачному договору, который заключается с посланниками шотландского парламента, дофин получает «матримониальную корону» короля-консорта Шотландии, и вместе с тем ее родственники, семейство де Гиз, вынудили пятнадцатилетнюю Марию, пока не осознавшую возложенную на нее ответственность, тайно подписать еще один документ, который необходимо было скрыть от шотландского парламента и в котором она, в случае преждевременной смерти или отсутствия наследников, обязалась отдать свою страну – как будто она принадлежала лично ей – и даже право на Англию и Ирландию, причитающиеся ей по наследству, французской короне.

Конечно же, этот договор – и об этом свидетельствует уже хотя бы то, что его подписывали втайне, – нечестен. Ибо у Марии Стюарт совершенно нет права по собственному почину менять право наследования и в случае смерти завещать свою отчизну чужой династии, словно плащ или какую-то другую вещь; но дядья вынудили еще несведущую руку поставить подпись на документе. Трагический символизм: первая подпись, поставленная Марией Стюарт на документе под давлением со стороны родственников, представляет собой первую ложь этой глубоко искренней, доверчивой и цельной натуры. Вот только для того, чтобы стать королевой, чтобы оставаться королевой, ей никогда теперь не будет дозволено быть открытой до конца: человек, посвятивший себя политике, перестает принадлежать самому себе, он должен подчиняться иным законам, не тем, что святы ему по его природе.

Однако же все эти тайные махинации удалось великолепно скрыть от всего мира благодаря роскошной пьесе под названием «свадебное торжество». Вот уже более двухсот лет дофины Франции не женились на принцессах своей родной страны, поэтому двор Валуа полагает, что должен подать своему неизбалованному народу пример неслыханной роскоши. Екатерина из рода Медичи еще помнит задуманные первыми художниками Ренессанса торжественные шествия и считает себя обязанной превзойти на свадьбе сына даже самые роскошные из них, виденные при дворе своего детства: в тот день, 24 апреля 1558 года, Париж станет самым праздничным городом в мире. Перед Нотр-Дамом поставили открытый павильон с небесным пологом из синего кипрского шелка, вышитый золотыми лилиями, к которому ведет синий, тоже вышитый лилиями ковер. Впереди идут музыканты, одетые в красные и желтые одежды, играющие на самых разных инструментах, за ними, ликуя и принимая поздравления, в своих самых дорогих нарядах, следует королевская процессия. На глазах народа совершается обряд бракосочетания, десятки тысяч взглядов с восхищением смотрят на невесту, стоящую рядом со щуплым бледным мальчиком, согнувшимся под весом собственной помпезности. Во время этого события придворные поэты наперебой прославляли ее красоту. «Она казалась, – восторженно пишет Брантом, обычно предпочитающий рассказывать галантные анекдоты, – стократ прекраснее небесной богини», и, возможно, в тот час блеск счастья придал этой страстной, честолюбивой женщине особое очарование. Ибо в тот час эта улыбающаяся, радостно приветствующая всех, потрясающе юная и цветущая девушка, вероятно, переживала самый роскошный миг в своей жизни. Никогда больше не будут окружать Марию Стюарт такие богатство, восхищение и ликование, как теперь, когда она идет по улицам, налитым до крыш ликованием и восторгом, во главе роскошно украшенной процессии бок о бок с первым принцем Европы. Вечером во дворце юстиции будет накрыт официальный стол, куда соберется весь Париж, чтобы восхититься этой юной девушкой, принесшей Франции еще одну корону. Завершил этот славный день бал, для которого художники припасли самые невероятные сюрпризы. Невидимые механизмы внесли в зал шесть полностью украшенных золотом кораблей с парусами из серебристой ткани, искусно повторяющие движения в бурном море. В каждом из них, одетый в золото, в бриллиантовой маске, сидит принц, и каждый галантным жестом приглашает на свой корабль одну из придворных дам, сначала Екатерину Медичи, королеву, Марию Стюарт, наследницу, затем королеву Наваррскую, принцесс Елизавету, Маргариту и Клавдию. Эта постановка должна символизировать счастливую жизнь в богатстве и роскоши.