— Ай-ай-ай, узник Альтоны, — покачал головой Клюев.

Он вынул из кармана нож-«прыгунок», разрезал путы. Слабо застонав, «узник Альтоны» перекатился на бок. Только усами «листьевскими» был похож этот человек на прежнего Влада. Да и на человека это существо мало походило — если о лице говорить. Левый глаз распух от кровоподтека, нос наверняка сломан, потому как тоже распух и посинел, вместо губ — кровавые ошметки. Основательно над ним кто-то потрудился. Клюев перевел взгляд с Влада на охранников, те отвели глаза — ни дать, ни взять нашкодившие ребятишки; «Дя-ядь, мы больше не будем!»

Клюев перерезал толстый шнур на запястьях Влада. Руки были холодными — видно, серьезно нарушено кровообращение. Очень даже может быть, что с позавчерашнего вечера он связанным-скрученным тут и валялся.

— Влад, — Клюев осторожно потрогал лежавшего за плечи.

Рогунов слабо застонал и приподнял веко на здоровом глазу. Взгляд мутный, неосмысленный. Ясно, «химией» тоже напичкали. Пора выбираться отсюда подобру-поздорову.

— От въездных ворот ключ какой? — теперь уже Клюев обращался к крепышу-хитровану, все время молчавшему. Но тот продолжал тупо рассматривать связку ключей, набирая очки для хотя бы частичной реабилитации в глазах хозяина. Клюев наотмашь врубил ему дулом пистолета по скуле, так что сразу брызнула кровь.

— Вон тот, большой, — пропел тенорком-фальцетом полнотелый пленник.

— Видишь, какой понятливый. Ты вообще-то малый смышленый, только реакция малость запаздывает. Сейчас мы с тобой по-быстрому погутарим. Итак, — Клюев махнул в сторону второго охранника, — ты с ними не из одной команды?

Множественное число, собственно, не следовало бы употреблять — один из «них» лежал во дворе.

— Они — военные, правильно? — продолжал Клюев.

Здоровяк молча кивнул.

— А ты чей холоп будешь? Уж не Боба ли? Ну, не молчи, береги здоровье!

— Да, — ответил тенор-фальцет-фистула.

— Трогательное единение армии и народа. Одного не пойму, как же это Боб в такую компанию был допущен. Впрочем, догадываюсь, мир все-таки достаточно примитивно устроен: «Всюду деньги, деньги, деньги, всюду деньги господа...» Костя, выведи этого сироту во двор. Следовало бы пристрелить его, как собаку, потому что, оставленный в живых, он доставит нам много хлопот. Но грех на душу брать не хочется.

Когда Ненашев увел «холопа», Клюев обратился к его товарищу:

— Ты в каком звании, служивый?

— Прапорщик, — нехотя выдавил тот.

— Угу, понимаю. Служба в кайф, остался на сверхурочную. Рота разведки, так?

— Так.

— А тот, что во дворе лежит?

— Старший лейтенант.

— Одного не понимаю, как же вы за это дело взялись? — он кивнул на Влада, которого Бирюков усадил поудобнее и щупал у него пульс.

— Мы что, нам приказано, мы только охраняли его.

— Кем приказано?

Прапорщик молчал.

— Перестань строить из себя верного воинскому долгу, а тем более — героя. Воинский долг не велит заниматься столь сомнительными делами. Хотя я тебя понимаю — детишкам на молочишко надо заработать. А насчет геройства, так это и вовсе дурость. Получишь ты лишнюю дырку в башке, я такое удовольствие могу тебе доставить, если уж ты решил живот положить за отцов-командиров. Кто тебя сюда прислал?

— Майор.

— Какой майор? Командир роты?

Пленник кивнул.

— Интересно, а под каким же «соусом» тебе преподали, что надо охранять сугубо гражданского типа?

— Ну, сказали, что у него какое-то совместное предприятие было с нашими, с армейскими. А он бабки «зажилил» и хотел за кордон смотаться.

— Хм, оригинальная мысль. А законным, так сказать, путем получить с него должок невозможно было? Ментам его передать, прокуратуре? Понимаю, вопрос я задал риторический. Считай, что пошутил. Ладно, прапор, а кто же его допрашивал, несчастного сугубо штатского?

— Генерал, а с ним еще двое штатских были.

— Штатские какие из себя?

— Один очень здоровый, с бородой. Другой — щуплый, роста небольшого.

— А генерал — это тот, которому дача принадлежит, Павленко?

— Да.

— Хорошо, а ты мне о своем майоре поподробнее рассказать сможешь?

Они заперли в подвале пленников, заперли входную дверь, оставив ключ в замке. Скоро, даже, наверное, очень скоро здесь появятся люди. Клюев пошел за «Фордом», закатил его во двор. Рытова, увидев Влада, чуть было не грохнулась в обморок. Реакция была естественной, столь натурально состояние подобного потрясения сыграть трудно. Возможно, она питала к Владу несколько иные чувства, чем полагали Клюев и Бирюков.

Влада со всеми предосторожностями — не исключено, что у него могло оказаться множество внутренних повреждений, хотя переломов вроде бы не имелось — поместили на заднее сиденье. Бирюков и Ненашев уселись по бокам, придерживая его, хотя к Владу рвалась Рытова. Хорошо, что стекла «Форда» Лины Ставраки были тонированными. Иначе пассажир на заднем сиденье наверняка привлек бы чье-нибудь внимание.

Лина была по-настоящему деловой женщиной, машина ее была оборудована радиотелефоном. Рытова при въезде в город позвонила знакомому хирургу. Им повезло, хирурга достаточно быстро отыскали.

— Фелочка, — проворковала Рытова, взявшая себя в руки настолько, чтобы не выдавать волнения, — у меня для тебя сюрприз имеется. Не слишком, правда, приятный. Я везу к тебе нашего общего друга, Влада Рогунова. Он в ужасном состоянии, Феликс. И нужна отдельная палата, Фелочка, ситуация нестандартная, ты меня понимаешь. Только в отдельную палату, хотя бы в какую-то крошечную каморку. Вот и договорились. Как пожелаешь, можно и натурой.

Последнее уточнение касалось, очевидно, формы оплаты. Рытова аккуратно убрала стебелек антенны, положила трубку.

— Это семнадцатая горбольница, Женя, — обратилась она к Клюеву. — Ты знаешь, где это?

Клюев с готовностью кивнул. Неплохая больница. Особенно с учетом нынешнего бедственного состояния здравоохранения. Больничный комплекс был выстроен совсем недавно, в эпоху «раннего Горбачева», так что щедрость и размах позднего застоя выплеснулись здесь последними каплями. Начнись строительство лет на пять позже, оно наверняка не завершилось бы и к концу века. А так получились и светлые длинные коридоры, пол которых был вымощен очень симпатичной кафельной плиткой, и палаты, на удивление просторные, а койки в эти палаты словно бы с какой выставки современного-больничного оборудования попали. Связи, «блат», деньги — все пускалось в ход для того, чтобы прооперироваться в семнадцатой или залечить какое-то серьезное заболевание.

Феликс Верховский, высокий, худой мужчина лет сорока, с жутко волосатыми, очень чисто вымытыми руками, с грудью волосатой настолько, что это было заметно даже несмотря на глухой высокий ворот халата салатного цвета, с густыми усищами, блестящей лысиной и печальными темными глазами, выдававшими примесь то ли семитской, то ли кавказской крови, встретил их у входа в приемный покой. Тут же появились две санитарки с носилками-каталкой. Они достаточно легко и уверенно перекантовали Влада из машины в каталку, помощь Бирюкова и Ненашева выглядела просто символической.

— Так вот получилось, Феля, — вздохнула Рытова.

Феля только плечами слегка пожал — подумаешь, дело какое необычное. В последнее время сюда привозили пациентов с серьезными огнестрельными ранениями, расплачивались валютой, оставляли у дверей операционной дюжих «мальчиков», под одеждой которых явно присутствовало оружие, занимали палаты, раньше называемые «люксами». Требовать, как было заведено раньше, извещения «органов» о поступлении пациентов со «специфическими» ранениями теперь уже никому и в голову не приходило. В первую очередь это не приходило в голову Верховскому. Наконец-то он мог заняться непосредственной врачебной практикой и получать за эту самую практику достойную плату.

Через несколько минут Владу сделали рентген. Кости черепа оказались целыми, хотя внутренние гематомы были. Переломов костей не обнаружилось, относительно внутренних органов трудно было что-то сказать. Но то, что у Влада были сломаны три ребра и наверняка повреждена печень, сомнению не подлежало. Больше всего Верховский опасался возникновения перитонита.