Звук выстрелов взорвал крохотное помещение. Я на миг оглохла от выстрелов, а в следующий миг оторопела, увидев, во что они стреляли. К ним протянулись громадные щупальца, а следом налетели крылатые твари, черные, похожие на летучих мышей – если бывают мыши размером с невысокого человека и с пучком извивающихся щупалец посреди тела.

За окном что-то завизжало, но щупальца – некоторые в обхвате не тоньше человека – продолжали двигаться навстречу выстрелам. Пули у полиции свинцовые, они некоторых фейри могут ранить, но убить... Я такие щупальца уже видела – чтобы с ними совладать, их отрубить надо.

Щупальца хлестнули по полицейским и швырнули их в стену – стена вздрогнула. Щупальца поменьше перехватили пистолеты. Я ничего не имела против такого разоружения – попробуй тут объяснить людям-полицейским, что этот воплощенный кошмар на нашей стороне! Люди упорно верят, что добро всегда прекрасно, а зло – уродливо. А я успела убедиться, что частенько бывает наоборот.

Ночные летуны вплывали в окно черными воздушными скатами. У летунов есть ноги – хвататься за опору, когда сидят, но главные конечности у них – щупальца на животе. Сейчас они этими щупальцами забрали пистолеты у громадной твари. Ближайший ко мне летун повис на стене и маленьким щупальцем поставил пистолет на предохранитель. У летунов щупальца очень ловки и способны делать мелкую работу, недоступную для больших тварей.

Дойл надо мной шевельнулся. Повернув голову, он спросил:

– Рис, ты чары убрал?

– Да.

Дойл изогнулся посмотреть на полицейских, на врача, сжавшуюся в комок за надежной спиной Галена, и медленно поднялся, выпуская меня. Я чувствовала, как напряжены его мышцы, в любой момент готовые среагировать на опасность. Наконец он встал возле кровати, но напряжение в плечах и мышцах рук все еще было мне заметно.

Рис и Шолто вдвоем держали Ба, и приходилось им нелегко. Брауни могут в одиночку за ночь сжать поле и намолотить полный амбар зерна. И не все происходит с помощью телекинеза, немало делается просто за счет грубой силы.

Я видела, что она задала им работу, потому что Шолто держал ее не только двумя руками. Его отец был ночной летун, подобно разоружившим полицейских крылатым созданиям. Такие же щупальца, как у летунов, вырвались теперь на свободу из-под футболки, надетой Шолто, чтобы сойти за человека.

Его щупальца были белые, как все его тело, и перевиты жилками цвета золота и драгоценных камней. Они были даже красивы – как только привыкнешь к тому, что они вообще есть.

Ба привыкнуть не успела.

– Не смей меня этой гадостью трогать! – закричала она на Шолто. Руки у нее казались тонкими как спички, но когда она дернулась, Шолто и Рис пошатнулись.

Двумя щупальцами из тех, что потолще, Шолто уперся в пол, и в следующий раз от рывка Ба пошатнулся только Рис. Шолто себе опору нашел – благодаря своим «излишествам». Щупальца – вовсе не декоративная деталь, не важно – жуткая или красивая, нет, это настоящие конечности, и, как все конечности, имеют применение.

Рис закричал, перекрывая вопли Ба, полицейских и общий шум:

– Хетти, тебя заколдовали!

Он рискнул отнять одну руку от ее хрупкого запястья. Я успела разглядеть у него в пальцах золотой проблеск, и тут Ба вывернулась из другой его руки. Держать брауни приходится двумя руками даже воинам сидхе. Особенно если не хочешь сделать этой брауни больно.

Ба взметнула вверх кулачок, и я думала, что она попадет как раз Рису в лицо, но Шолто успел щупальцем перехватить ее руку.

Она завопила громче, переходя на визг, и начала вырываться уже всерьез. К Шолто полетели мелкие предметы со всей комнаты. Когда в воздух поднялись осколки оконного стекла, Рис шлепнул ее по щеке.

Думаю, опешили все. Ба смотрела на Риса круглыми глазами. Он повторил ее имя, громко и отчетливо, вложив в голос столько силы, что он зазвенел громадным колоколом, отдаваясь эхом – человеческая речь так не звучит никогда.

Рис поднес к ее лицу золотую нить.

– Кто-то заплел ее тебе в волосы, Хетти. Это чары усиления чувств. Что бы ты ни чувствовала, они доведут твое чувство до крайности. Злость, ненависть, ярость, предубеждение против темного двора. Я мало кого знаю разумней тебя, Хетти. Почему же именно сегодня ты решила дать волю злости? – Он повел в сторону рукой с зажатой в пальцах золотой ниткой, и голова Ба повернулась вслед за ней. Ее взгляд уперся в меня на кровати. – Почему ты подвергла опасности свою внучку и правнуков, которых она носит под сердцем? Это не ты так решила, Хетти.

Она отвела взгляд от золотой нити и посмотрела на меня. В глазах у нее заблестели слезы.

– Прости меня, Мерри. Прости! А самое горькое, что я знаю, чьих рук это злодейство.

У дверей послышался шум.

Гален сказал:

– Шолто, щупальца раздавят полицейских.

Шолто посмотрел на кучу малу из щупалец и копов у стены с таким видом, словно забыл об их существовании.

– Если их выпустить, они начнут геройствовать – они же не поверят, что мы не злодеи. Мы слишком страшны на вид, чтобы люди не сочли нас злодеями.

Голос его звучал с горечью.

И правда, как нам разубедить полицейских? Как объяснить, что гигантские осьминожьи щупальца пытаются нас спасти, а опасность исходит от маленькой старушки?

– Отзови своего зверя, Шолто, – сказал Дойл.

– Тогда они либо кинутся к дверям за подмогой, либо достанут запасное оружие и убьют моего соратника. Они уже его ранили свинцовыми пулями.

Его соратника. Он называет соратником тварь со щупальцами толще меня. Странно, но я, выросшая под присмотром телохранителя – ночного летуна, не воспринимала эту громадину ни как сколько-нибудь разумное существо, ни как существо, наделенное полом. «Ранили его»... Это значит, что где-то может быть и «она». Я думала, что это то же самое создание, которое Шолто посылал в Лос-Анджелесе схватить меня, но может быть, тогда там была «девочка»? Ой. Может, у меня еще не прошел шок, но я просто не в состоянии была думать о той твари как о «девочке».

– Мне жаль, что твой зверь был ранен, когда вы всего лишь хотели защитить принцессу. – Аккуратно обойдя щупальца, Дойл пошел к висящим в них полицейским. – Прошу простить нас, господа, это недоразумение, – сказал он копам. – Щупальца, которые вас удерживают, пришли на помощь принцессе, а не с целью нанести ей вред. Когда их обладатель увидел вас с оружием в руках, он решил, что вы угрожаете ее высочеству, точно так же, как подумали бы вы, если бы сюда ворвались незнакомцы с оружием.

Копы переглянулись. Что они друг другу сказали взглядами, понять было сложно, поскольку лица у них после хватки щупалец были изрядно помятые. Но похоже было на что-то вроде: «Ты им веришь?».

Один из копов, чуть постарше, отважился сказать:

– Так вы говорите, что эта... эта штука на вашей стороне?

– Именно так, – сказал Дойл.

Я внесла свою лепту:

– Господа, это все равно что вы вошли бы в мою спальню и принялись стрелять в мою собаку, потому что она вас напугала.

Старший из полицейских сказал, отодвигая от своего горла кольца щупалец:

– Леди... то есть ваше высочество, это – не собака.

– Настоящую собаку в больницу не пустят, – сказала я.

Доктор Мейсон спросила, не вставая с пола, где она скорчилась за спиной Галена:

– А если мы разрешим вам привести собак, вы гарантируете, что это существо в наше здание никогда больше не войдет?

Дойл кивнул Галену, и тот понял намек. Гален помог доктору встать, но ее широко раскрытые глаза не отрывались от щупалец с зажатыми в них полицейскими... а может, от ночных летунов, повисших на стене как раз над головами копов. Так много всего интересного, что трудно понять, куда именно она смотрит.

– Я велю своим подданным оставаться у окна принцессы, – сказал Шолто, – пока мы не убедимся, что опасность миновала.

– То есть эти... То есть они тут все время будут за окном? – спросила доктор дрогнувшим голосом.

– Да, – сказал Шолто.