– Какая трогательная сцена! – сказал мужской голос.

Я вскочила на ноги. В темноте ночи стоял Онилвин. Он пару месяцев состоял в моей страже, но когда мы в последний раз ушли из страны фейри, он с нами не пошел. Надо сказать, он тогда был занят – помогал приструнить моего безумного кузена Кела, – но и после он не просил разрешения вернуться ко мне на службу. Он был в дружбе с Келом, а не со мной, и у меня всегда находились предлоги с ним не спать.

– Магия Дикой охоты так увлекает, – заговорил Онилвин, – что заставляет забывать о важных вещах. К примеру, что нельзя оставлять принцессу среди ночи одну и без охраны. Я бы так беспечен не был, ваше высочество.

Он отвесил низкий поклон, взмахнув плащом и уронив на лицо тяжелые волны волос. В темноте не было видно, но волосы у него густо-зеленые, а глаза цвета летней травы, с золотыми искорками вокруг зрачка. Он чуточку низковат и коренаст, сложен массивней, чем прочие стражи сидхе, – но не это не давало ему лечь в мою постель. Я его попросту не любила, как и он меня. В мою постель он стремился только потому, что иначе не мог прервать вынужденное воздержание. А, и еще ради шанса стать королем. Не будем забывать. У Онилвина амбиций столько, что он не забыл бы.

– Восхищаюсь твоим чувством долга, Онилвин. Свяжись с Неблагим холмом, скажи, чтобы прислали целителей, и помоги мне перенести Мистраля в тепло.

– А я должен это делать? – спросил он.

Он наклонился над нами – в теплом зимнем плаще, выбившийся локон играет у щеки под ветром, холодившим кожу. Я посмотрела ему в лицо – ветер как раз разогнал тучи, и лунного света хватило, чтобы ясно его разглядеть, – и от того, что я увидела, сердце прыгнуло к горлу.

Я вздрогнула, и не от холода. В глазах Онилвина читалась смерть. Смерть и глубокое удовлетворение, почти счастье.

– Онилвин, – сказала я. – Делай, как я велю. – Но голос выдал мой страх.

Он тихо засмеялся.

– Навряд ли.

Он откинул тяжелую полу плаща, видна стала рука, нашаривающая рукоять меча.

Я потянулась к траве за единственным оружием, которое у меня было – за стрелой, пряча движение за телом Мистраля. Но Онилвина надо ударить до того, как он вытащит меч. Настал миг, когда время будто останавливается – и ты как раз успеваешь увидеть приближение катастрофы, но не успеваешь ее предотвратить.

Я замахнулась левой – он отбил ее почти нежно. Но пока он глядел на мою пустую ладонь, я ударила стрелой снизу вверх и почувствовала, как она вонзается в плоть. Нажала сильней, и Онилвин дернулся и отпрыгнул прочь. Стрела осталась у него в ноге. Я всадила ее достаточно глубоко, чтобы он отступил.

Я из последних сил старалась не оглянуться туда, где светилась охота. До меня долетали приглушенные расстоянием крики – они были за мили от меня. Охоту было видно на плоской распаханной равнине, но расстояния здесь обманчивы. Все кажется ближе, чем есть на самом деле. Мне нельзя было оглядываться в поисках поддержки.

Онилвин выдернул стрелу из ноги.

– Стерва!

– Ты клялся меня охранять, Онилвин. Подумай, стоит ли нарушать клятвы в такую ночь?

Он бросил стрелу на землю и вытащил меч.

– Зови свою охоту. Даже на крыльях они не успеют к тебе вовремя.

И я произнесла роковые слова:

– Я называю тебя клятвопреступником, Онилвин. Объявляю тебя изменником и призываю Дикую охоту. Услышьте меня!

Я слышала визг лошадей и еще другие крики – словно те бесформенные твари обрели голоса. Они поворачивали, они придут, Шолто их приведет – но Онилвин уже шагал ко мне с мечом в руке. Помощь придет слишком поздно, если я не стану драться сама.

Единственная моя магия, поражающая на расстоянии, давалась ценой боли. Я не знала, как это отразится на детях, но если я умру – мы умрем все.

Действие руки крови не похоже на действие других рук власти – ни разряда энергии, ни огня, ни вспышки света. Я просто призываю ее в свою левую ладонь, а может, открываю ей невидимую дверь. Моя ладонь остается прежней на глаз и на ощупь, но для меня в ней открывается дверь – и действует рука крови.

Я призвала свою магию и взмолилась Богине, чтобы, спасая нас, я не убила двоих, живущих во мне. Кровь у меня в жилах словно превратилась в расплавленный металл – такой жар и такая боль, будто кровь вскипела и вот-вот проплавит кожу и хлынет вон. Но я уже знала, как обходиться с этой болью.

Крича, я вытянула левую ладонь к пустившемуся бежать Онилвину. Он сидхе, он почувствовал магию – а может, просто хотел опередить охоту.

Я метнула в него эту жгучую, бурлящую боль. Он пошатнулся, но снова шагнул вперед, и я закричала:

– Крови!

Рана от стрелы на бедре мгновенно раскрылась. Кожа разошлась, фонтаном брызнула кровь. Первоначальная рана не задела бедренную артерию – в этом месте, снизу на бедре, она проходит слишком глубоко, – но моя сила может из любой маленькой раны сделать большую. Один укол вблизи от большой артерии – и у меня есть шанс ее вскрыть.

Онилвин запнулся, зажал рану рукой, меч опустился острием вниз. Бывший страж глянул в небо у меня за головой, и я знала, что он увидел. Я силилась не оглянуться, потому что рука крови иногда перемещалась вслед за моим взглядом. Я хотела, чтобы кровь лилась у Онилвина, и больше ни у кого.

Он поднял руку, лаково блестящую от крови в лунном свете. Окатил меня полным ненависти взглядом, перехватил меч обеими руками и ринулся на меня, выкрикивая боевой клич.

А я выкрикнула свой:

– Кровь, теки!

Охота летела ко мне, но Онилвин с мечом был куда ближе. Вопрос был только в том, успею ли я выпустить из него кровь раньше, чем он перебежит этот клочок земли.

Наставив на него левую руку, я закричала снова, бросила силу в его рану, разрывая ее еще шире. Онилвин споткнулся, но побежал опять, хромая, и был уже почти рядом со мной. Я молилась Богине и Консорту. Молила дать мне сил, чтобы спасти себя и своих детей.

Онилвин упал на колени на черную мерзлую землю. Попытался встать, но раненая нога его подвела, он упал на четвереньки, поливая кровью заиндевелую траву. Белизна инея исчезала под теплым потоком его крови.

Он пополз ко мне, подволакивая ногу за собой, словно перебитый хвост. Меч он сжимал в кулаке, слегка приподнимая острие над землей, чтобы не задевало предметы. На лице – неумолимость. В глазах – ничего, кроме решимости и ненависти.

Я хотела спросить, что я ему сделала такого, чтобы заслужить такую ненависть, но приходилось думать только о том, чтобы он истек кровью, прежде чем сможет всадить этот меч в меня и моих неродившихся детей.

Я уже даже не боялась. Все мои эмоции сосредоточились на левой ладони. Все собрались в одну мысль: сдохни. Я могла бы делать вид, что мне нужна только его кровь, но мне этого было мало. Мне нужна была смерть. Мне было нужно, чтобы он сдох.

Он был так близко, что я видела пленку пота у него на лице даже в свете луны. Не опуская руки, я крикнула:

– Умри! Умри, я велю!

Онилвин поднялся на коленях. Он качался, словно деревце на ветру, но все же сумел подняться над неподвижным телом Мистраля. И меч поднялся тоже.

Не опуская наставленной на него руки, я поползла, пятясь от блестящей полосы металла. Его рука упала, меч ударил в землю в том месте, где я только что была. Он сперва даже не понял, что не попал – злобно, словно рассекая плоть, вытащил меч из земли.

Я поднялась на ноги, все так же исторгая из него кровь, все так же убивая его.

Онилвин недоуменно глянул на землю, где он поразил мечом пустоту. Оперся рукой на тело Мистраля, прислонился к нему, другой рукой – с мечом – он бил в землю, но так, словно не понимал, что делает.

Он поднял ко мне голову, щурясь, словно в глазах у него все плыло.

– Кел говорил, ты ни на что не способна.

– Умри, Онилвин. Умри по моему слову и сдержи клятву.

Меч выпал из его пальцев.

– Если ты можешь пустить мне кровь, ты и спасти меня можешь.