– Да.

– Предательство родной внучки наверняка разбило ей сердце.

– Это знание мучило ее недолго, – сказала я. Не лучшее утешение, но другого у меня для нее не было. Я в эту ночь вела Дикую охоту и ничего не могла сказать кроме правды – доброй или суровой, все равно.

– Я не встану на твоем пути, племянница.

– Матушка! – потянулась к ней Кэйр.

Собаки шагнули к ней ближе, издавая низкое рычание, которое будто кралось вверх по позвоночнику и задевало самые глубины мозга. Стоит его услышать, и сразу ясно – добра не жди.

Кэйр снова крикнула:

– Матушка!

– Это была моя мать! – прокричала ей Элунед.

– А я твоя дочь.

Элунед в своем длинном золотистом платье шагнула прочь:

– У меня нет дочери.

Она ушла не оглянувшись. Сгрудившиеся у дверей придворные дали ей дорогу. Она не замедлила шаг, пока выложенные драгоценными камнями двери не закрылись за ее спиной. Она не захотела защищать от нас свою дочь, но и смотреть на ее казнь не желала. Не могу ее упрекнуть.

Кэйр в отчаянии огляделась вокруг.

– Лорд Финбар, помоги мне! – взмолилась она.

Большинство голов повернулось к столу в конце зала, где за стеной стражей и блистающих придворных скрывался король. Одним из защитников был лорд Финбар, высокий и красивый, с желтыми волосами почти человеческого оттенка. Только иномирно прекрасное лицо и ощущение силы говорили, что он больше, чем человек. Уар стоял немного в стороне, наблюдая разворачивающееся зрелище, брата он не прикрывал. Зато лорд Финбар врос в пол прямо перед монархом. Он был близок к королю, но ни с тетей моей, ни с кузиной не приятельствовал, насколько я знала. Почему она воззвала именно к нему?

Король был полностью скрыт сверкающей драгоценностями толпой, в которой стоял и Финбар. Может, короля уже давно здесь нет, а придворные просто отвлекают внимание. Но сейчас это было не важно. Важно было узнать, почему Кэйр просит помощи у высокого белокурого придворного, с которым никогда не водила дружбы.

Скульптурное, с четкими скулами лицо Финбара застыло в высокомерной гримасе, холодней которой мне видеть не приходилось. Я невольно вспомнила моего утраченного Холода – в минуты, когда он был испуган или донельзя смущен. Такое высокомерие – это маска.

Кэйр крикнула еще раз, с еще большим отчаянием:

– Лорд Финбар, ты обещал!

На этот раз он ответил.

– Девушка очевидно не в себе. Иначе разве бы она убила собственную прародительницу?

Голос его был так же чист и холоден, как бледные линии его щек. Слова источали уверенность и высокомерие, порожденные веками господства – не господства предков, а личного его господства. Бессмертие и знатность – вот рецепт высокомерия. И глупости.

– Что я слышу, Финбар?! – закричала Кэйр. – Ты обещал меня защитить. Ты поклялся!

– Она сошла с ума, – повторил он.

Шолто посмотрел на меня, и я поняла. Я заговорила – мои слова подхватило эхо. Сегодня меня окружала не только моя магия.

– Лорд Финбар, поклянись, что ты не обещал моей кузине ее защитить, и мы тебе поверим. Поверим, что она не в себе.

– Я тебе не отчитываюсь пока, Мередит.

– Не я, не Мередит требует твоей клятвы. Сегодня я возглавляю иной двор. И этой властью я прошу снова, Финбар. Дай клятву, что она лжет о твоем покровительстве, и не о чем станет говорить.

– Я не обязан клясться извращенной твари, что едет с тобой рядом.

Он назвал Шолто кличкой, которую дала ему Андаис. Это она звала царя Извращенной Тварью, а иногда просто Тварью. Приведите мне мою Тварь, говорила она. Шолто эту кличку терпеть не мог, но королеве не перечат.

Шолто подал вперед многоногого скакуна, вполне гармонировавшего с седоком. Мне показалось, что царь слуа потерял терпение, но голос Шолто оказался столь же ровным и надменным, как у Финбара.

– Откуда вельможе Благого двора известны прозвища, которыми Темная королева награждает своих стражей?

– У нас хватает шпионов, как и у вас.

Шолто кивнул. В волосах его мелькнул желтый блик – вот только во всем зале не было источника света такого оттенка, как тот, что играл в волосах царя.

– Что ж, нынче я не ее Тварь. Этой ночью я повелитель слуа и Охотник. Ты откажешь Охотнику в своей клятве?

– Ты не тот Охотник, – заявил Финбар.

Белокурый страж, присоединившийся к охоте, возразил:

– Мы выступили против охоты, и вот мы в ее рядах. Этой ночью они – охотники.

– Ты во власти колдовства, Дэйси, – сказал Финбар.

– Если Великая охота – колдовство, то я в его власти.

Кто-то из прочих придворных сказал:

– Да поручись ты словом, Финбар, что эта безумная лжет, и дело с концом!

На это Финбар ничего не ответил. Просто стоял и смотрел, красивый и надменный. Это последняя защита сидхе – красота и гордость. Мне никогда не хватало ни того, ни другого, чтобы освоить этот трюк.

– Не может он дать слово, – сказала Кэйр. – Иначе он солжет перед лицом Дикой охоты. И сам себя обречет.

Теперь она говорила со злостью. Как и я, она никогда не была так красива, чтобы позволить себе высокомерие истинных сидхе. Мы могли бы подружиться, если бы она так не отталкивала меня.

– Скажи нам, что он тебе пообещал, Кэйр, – предложила я.

– Он знал, что я могу подойти к ней достаточно близко, чтобы наложить на нее чары.

– Она лжет!

Это сказал не Финбар, а его сын Баррис.

– Нет, Баррис! – воскликнул Финбар.

К Баррису тут же повернулись несколько собак. Он стоял на другой стороне зала, он не побежал вместе с отцом защищать короля. Громадные псы стали красться к нему, рыча на басовых, угрожающих нотах.

– Когда-то лжецы были законной добычей Охоты, – сказал Шолто, улыбаясь. Улыбка была очень довольной.

Я снова тронула его за руку, напоминая, что не следует слишком радоваться власти. Охота – ловушка, и чем дольше мы ее ведем, тем сложнее об этом помнить.

Он пожал мне руку в ответ, кивнул и сказал:

– Хорошенько подумай, Баррис. Кэйр – лгунья, или она говорит правду?

– Я говорю правду, – заявила Кэйр. – Финбар сказал мне, что надо сделать, и пообещал, что, если я все выполню, он позволит мне и Баррису быть вместе. А если я забеременею – мы поженимся.

– Это правда, Баррис? – спросила я.

Баррис в ужасе глядел на крадущихся к нему белых псов. В их манере что-то живо напоминало охотящихся в саванне львов. Вряд ли Баррису нравилось играть роль газели.

– Отец... – сказал он, посмотрев на Финбара.

Лицо Финбара утратило надменность. Был бы он человеком, я бы сказала, что он кажется усталым, но ему не хватало морщин и кругов под красивыми глазами.

Собаки начали теснить Барриса к нам, щелкая зубами и подталкивая массивными боками. Баррис испуганно всхлипнул.

– Вечный твой идиотизм, – промолвил Финбар. Я не сомневалась, что это было сказано не нам.

– Я понимаю, что надеялась приобрести ты, Кэйр, но чего ожидал Финбар от гибели моих стражей?

– Он хотел лишить тебя самых опасных кандидатов в консорты.

– Зачем? – спросила я, ощущая странное спокойствие.

– Чтобы Благой двор мог тобой управлять, когда ты станешь королевой.

– Вы думали, что сумеете управлять Мередит в случае моей и Дойла смерти? – поинтересовался Шолто.

– Разумеется, – ответила она.

Шолто рассмеялся. Смех звучал одновременно весело и злобно, такой смех можно было бы назвать дьявольским.

– Они тебя не знают, Мередит.

– И никогда не знали, – сказала я.

– Вы на самом деле считали, будто Рис, Гален и Мистраль позволят вам влиять на Мередит?

– Рис и Гален – да, а вот Повелитель Бурь – нет, – сказала Кэйр.

– Помолчи, девица! – заговорил наконец Финбар. Это не было ни ложью, ни клятвой. Он мог ей приказывать или оскорблять ее без опаски.

– Ты меня предал, Финбар, и доказал, что слово твое ничего не стоит. Я тебе ничего не должна. – Она повернулась ко мне, протягивая над кольцом собак длинные изящные руки. – Я все тебе расскажу, Мередит, смилуйся! Об Убийственном Холоде позаботилась сама земля, но Мрака и Властителя Теней нужно было устранить.