— Все готово, мемсааб дактари, — сказал он и показал ей на горшок.
Рагу из чахлых овощей и кукурузы тушилось всю ночь. Мяса в нем не было, поскольку кикую не ели дичь, а зарезать одну из своих собственных овец Грейс не могла себе позволить; что же касается куриного мяса, то оно тоже не годилось, поскольку считалось едой исключительно женской и ни один уважающий себя мужчина к нему бы даже не притронулся. Единственное, что добавила в него Грейс накануне, была ржавая подкова, традиционное превентивное средство против анемии.
Она начала кормить африканцев месяц назад, когда закончились их запасы зерна, а огороды не принесли никакого урожая. Люди стали голодать, так как кикую не делали запасов продовольствия на будущее. Они выращивали ровно столько, сколько им нужно было на пропитание и для обмена, наивно веря, что завтрашний день принесет пищу. По этой же причине им никогда в голову не приходила идея запрудить реку, как это сделал Валентин, чтобы обеспечить себя водой на время засухи. Имея в своем распоряжении резервуар с водой, они даже не потрудились подумать о том, как эту воду можно доставить к своим засыхающим участкам. Каждое утро женщины и девочки племени кикую шли к сотворенному человеком пруду, наполняли свои бутылки из тыквы-горлянки и несли воду в деревню, сгибаясь под тяжестью своих нош. Отвести канал, чтобы избавить своих женщин от этой ежедневной каторги, значило бы изменить что-либо в жизни, а изменять что-либо было строжайше запрещено.
Грейс и юноша покинули веранду и пошли по тропинке, ведущей от дома Грейс. Справа от них тоненькой струйкой бежала река; слева возвышался травянистый холм с остатками не до конца вырубленного леса. С этой тропинки, глядя вверх, Грейс могла видеть только крышу дома Валентина.
Восемь месяцев прошло с тех пор, как Грейс и Роуз приехали в Африку. Валентин был одержим идеей закончить строительство дома к Рождеству. День и ночь он «пас» своих рабочих, маршируя по строительной площадке с хлыстом, крича, раздавая приказания и затрещины каждому, кого заставал бездельничающим. Сейчас вся его жизнь была посвящена претворению одной мечты: вовремя построить дом и устроить по этому поводу празднество, которым он хотел ознаменовать официальное открытие. Праздник обещал быть большим. Предполагалось, что все будут продолжать жить в палаточном городке вплоть до праздничного вечера, на который съедутся со всего протектората, чтобы принять участие в торжественном пиршестве, более двух сотен гостей. Будет музыка и танцы, а потом, после того как всех гостей удобно разместят на ночлег в импровизированных хижинах и палатках, Валентин введет свою жену в дом и отведет в новую спальню.
Примыкающая к южной границе владений Грейс поляна, на которой жил Матенге и его семья, превращалась под чутким руководством Валентина в поле для игры в поло.
Вождь приказал своим женам перебираться жить за реку, к остальному клану, но две женщины отказывались подчиниться его приказу: старуха Вачера, бабушка его жены, и молодая Вачера, находящаяся в ученицах у старой знахарки. Из семи хижин, расположенных на поляне, две продолжали стоять.
Несколько недель назад Грейс наблюдала странную перепалку между Матенге и бабкой его жены. Пожилая Вачера вежливо поведала молодому вождю о том, что кто-то сносит их хижины; в свою очередь, Матенге столь же учтиво объяснил, почему это происходит, и велел ей перебираться за реку. Старуха тихо, почти робко, напомнила ему о священности — из-за растущего на ней древнего фигового дерева — земли, на которой они жили, а молодой воин более уверенно, но не менее обходительно попросил ее подчиниться его приказу.
Это был необычный разговор. Было понятно, что эти двое ругались. В племени кикую пожилые люди настолько почитались, что произносить их имена было запрещено, особенно имя знахарки, которая говорила по повелению предков. Но молодые воины — особенно воин, получивший звание вождя и статус мцунгу, — почитались не менее ревностно. В результате никто из них не уступил, и каждый остался при своем мнении. Вачера вернулась в свою хижину, чтобы остаться там навсегда, как она сказала, а Матенге продолжал стоять с гордым непроницаемым лицом.
Валентин тем не менее заявил, что его планы осуществятся и что, если понадобится, он прикажет вытащить эту старуху силой.
Когда Грейс и Марио протискивались сквозь шелестящие заросли бамбука, чтобы выйти на тропинку, ведущую в деревню за рекой, их остановило внезапное появление Матенге. Он, не заметив их, решительно шагал в сторону плантации.
Грейс затаила дыхание. Это был ее противник, человек, которого она должна была победить, в руках которого была ее дальнейшая судьба — ее успех или полный провал. Человек, которого она боялась. И в то же время самое красивое человеческое существо, которое она когда-либо видела в своей жизни.
Матенге был очень высоким, с широкими округлыми плечами и удивительно узкими бедрами и талией. Он носил шуку из американи, которая завязывалась на одном плече узлом и во время ходьбы приподнималась и демонстрировала его стройные ноги и рельефные ягодицы. Волосы по моде масаи заплетены двумя рядами косичек, спереди и сзади, и напомажены красной охрой. Такая прическа требовала много времени на свое создание и свидетельствовала о тщеславии человека. Его лицо также говорило о честолюбии. Высокие скулы, узкий нос и крутой подбородок отчетливо указывали на присутствие в родословной Матенге масаи. Его поведение было сдержанным, выражение лица не то чтобы надменным, но горделивым, как у человека, которого не волнуют мелочи жизни.
Грейс наблюдала за ним, за его плавной походкой, за грациозно двигающимися длинными руками и вдруг осознала, что смотрит на него, затаив дыхание.
Кикую не любили прямые тропы, предпочитали более извилистые. Мозги кикую работали по такому же принципу: они никогда не говорили напрямую, а только намекали и ходили вокруг да около, оставляя за человеком право самому делать выводы. Они боялись прямых заявлений, словно ядовитых стрел. Точно так же они боялись и прямых дорог; по этой причине Грейс и Марио шли сейчас в деревню по извилистой, запутанной тропинке, пролегавшей параллельно древней звериной тропе, покрытой свежими следами гигантских кабанов и антилоп, что свидетельствовало о том, что животные ходили на водопой к резервуару Валентина. Из-за засухи многие из них смело выходили из леса; среди деревьев можно было увидеть новых для этих мест птиц: хохлатых журавлей, египетских гусей, аистов. Марио заявил, что он даже слышал, как ночью через деревья проламывался носорог.
Пробираясь между можжевеловыми и мимозовыми деревьями, среди ветвей которых сверкал своим ярким красно-желтым оперением попугай, Грейс чувствовала, что идет по земле, имеющей душу. Здесь был пульс, которого она никогда не ощущала в Суффолке. Здесь природа дышала, от земли шло живое тепло, растения, казалось, шептались, наклонялись к ней, в воздухе ощущалось ожидание, предвкушение чего-то…
Вход в деревню был спрятан среди деревьев и лиан, чтобы запутать злых духов и таким образом отвести их от деревни. За зеленой аркой лежала поляна, на которой располагалось около тридцати хижин, круглых, сделанных из коровьего помета, с соломенными крышами. От треугольных крыш сизыми спиралями поднимался дым: огонь в доме поддерживался день и ночь. Если он гас, это считалось дурным знаком и сигналом того, что хижину нужно уничтожить. Это была простая незатейливая деревенька, так как кикую, не знающие ни искусства, ни архитектуры, не украшали свои дома скульптурами или резьбой. Несмотря на скудность урожаев и испанский грипп, подкосивший клан, в деревне кипела бурная деятельность. Работали все: самые маленькие девочки пасли коз, замужние женщины толкли ничтожные пригоршни проса, старухи, вытянув перед собой худые ноги, плели корзины. Все это подтверждало правдивость изречения, что никто и никогда не видел праздно сидевшую женщину кикую.
В жестких от жира и грязи кожаных фартуках унизанными побрякивающими бусами и медными браслетами руками они дубили козьи шкуры, помешивали жалкие рагу и лепили примитивные горшки без гончарного круга, обжигая их на солнце. За исключением нескольких молодых женщин, на головах которых красовались небольшие прядки волос — что говорило о том, что они не замужем, — все были обриты наголо, и их головы сверкали на солнце, как коричневые бильярдные шары.
