Она спиной ощущала тельце Кристофера, теплое и тяжелое, и крошечную ручку Ханны в своей руке, и внезапно ее охватили паника и отчаяние. Какие преступления совершили эти невинные малыши? Или их преступление заключается в том, что они родились с правом на свободу?

К ней подошла надзирательница — высокая женщина из племени вакамба. С поводка у нее рвались две злобные собаки. Она приказала Ваньиру отправляться назад, в свой барак. Ваньиру вспомнила о Дэвиде. Где он теперь? Что сделала с ним эта война?

— Давным-давно, — негромко рассказывала Ваньиру под шелест дождя, — в хижине на берегу реки проживала очень мудрая знахарка. Она жила со своей бабушкой и сыном, и они были очень счастливы, потому что река давала им воду и орошала их посевы маиса, проса и бобов. Однажды там появился очень странный мужчина. Знахарка никогда не видела никого, похожего на него. Кожа у него была, как у бледно-зеленой лягушки, и говорил он на языке, незнакомом Детям Мамби. Потому что он был такой странный, знахарка назвала его Мзунгу.

Соседки Ваньиру по камере, сбившись в кучку, чтобы хоть как-то согреться, внимательно слушали ее рассказ. Они никогда раньше не слышали эту историю.

— Мзунгу сказал знахарке, что ему понравилось это место у реки и что он хотел бы здесь жить. Она ответила, что он вполне может здесь остаться, ведь и пищи, и воды, и солнца хватит на всех. Так что он отправился и построил себе дом у реки. Знахарка с бабушкой и сыном продолжали жить-поживать. Они были очень счастливы и любили друг друга. И они вовсе не возражали против соседства с Мзунгу. Но однажды Мзунгу обуяла жадность.

Кристофер нетерпеливо заерзал на коленях матери. Она уже рассказывала эту историю раньше; лучше бы она рассказала другую историю, о том, откуда у дикого индюка пятна. Ханна, свернувшись клубочком под боком у матери, сладко спала, засунув в рот кулачок.

В камере, рассчитанной на десять заключенных, находились двадцать женщин, многие с маленькими детьми, были даже грудные младенцы. Одни сидели вдоль холодных, сырых стен, другие лежали на полу, и все слушали рассказ Ваньиру. Неважно, что ее истории не были похожи на традиционные, более привычные им сказки — хотя именно они были самыми лучшими. Самое главное, что они давали им возможность хоть на какое-то время отвлечься, забыть, как сильно они устали после целого дня работы: одни — в поле, где выращивали пропитание для узников, другие — на строительстве новых дорог, где они таскали камни, третьи хоронили многочисленных мертвых. Все были голодны, но Ваньиру помогала им забыть о том, насколько скуден их ужин, состоящий из кое-как приготовленной маисовой каши без соли и сахара.

— И Мзунгу сказал знахарке, что теперь ему нужно больше земли, что ему уже мало того, что он имеет. И она ему ответила: «Возьми то, что тебе нужно; земли хватит на всех». И Мзунгу взял себе еще земли и сделал свою шамбу еще больше.

Дождь бил по жестяной рифленой крыше, стучался в единственное окно камеры. Хотя был еще день, в бараке стояли сумерки, но ни о каком освещении речь не шла. Заняться женщинам было нечем, им оставалось только спать, чтобы утром проснуться навстречу еще одному дню, полному тяжкого труда и тревожных мыслей о судьбе своих мужей, о том, когда их выпустят на свободу и за что они оказались в тюрьме.

Все знали, что это было как-то связано с May May. Но многие, очень многие задавались вопросом: неужели власти в самом деле думают, что все эти женщины — борцы за свободу? И старая, беззубая Мама Маргарет, и хромоножка Мамби? Сегодня днем по корпусу «Г» опять ходили колдуны, которые в рамках «программы реабилитации» проводили обряд принятия «антиклятвы». Для многих это был абсолютно бесполезный обряд, потому что они никогда не принимали клятву.

— И снова пришел Мзунгу к хижине знахарки и сообщил ей, что ему нужно еще больше земли. И она сказала: «Бери то, что тебе нужно. Земли хватит на всех». Мзунгу приходил снова и снова, пока его шамба не оказалась совсем близко. На самом деле, теперь их шамбы граничили друг с другом! И когда он снова сказал: «Мне нужно больше земли», она ответила: «Бери то, что тебе нужно. Земли хватит на всех». Но Мзунгу хотел теперь и ту землю, на которой росла священная смоковница, и тогда знахарка любезно ему ответила: «Нет, мой друг. Ты не можешь взять эту землю, потому что, как ты видишь, она принадлежит Нгаю, богу света».

Слушатели загудели, одобряя ответ знахарки. Но когда она рассказала, что Мзунгу все равно спилил дерево, все ахнули.

— И тогда знахарка наложила таху на Мзунгу, и его детей, и детей его детей и сказала, что все они будут прокляты до тех пор, пока священная земля не будет возвращена Детям Мамби.

Женщины захлопали, дружно выражая свое одобрение рассказанной истории. Затем они стали готовиться к долгому, голодному сну, пытаясь устроиться поудобнее на одном-единственном одеяле, которое выдали каждой из них. Некоторые пытались покормить детей высохшей грудью, в которой не было молока, другие плакали, вспоминая о доме, из которого их так безжалостно выгнали. Для большинства из них это случилось во время внезапной облавы на деревню, когда женщин разлучали с мужьями и увозили в грузовиках, и они глядели из кузова на то, как солдаты грабят их добро.

— Мама Ваньиру! — раздался вдруг встревоженный голос со стороны дверного проема камеры, в котором не было двери. — Пойдем со мной, быстрее! Мама Нджоки очень больна!

Ваньиру последовала за позвавшей ее женщиной в соседнюю камеру, где Нджоки сидела, прислонившись к стене. В скудном свете, просачивающемся снаружи через единственное окошко, Ваньиру разглядела, что язык женщины распух и был ярко-красного цвета, тело сплошь покрыто страшными язвами, кожа местами, казалось, отставала от мяса.

— Как ты себя чувствуешь, Мама? — ласково спросила Ваньиру. — Рвота была?

Женщина кивнула.

— А понос?

Снова кивок.

— Жжение в горле?

Ваньиру смотрела, как руки женщины судорожно хватают воздух в непроизвольном, рефлекторном движении. Она знала, что вскоре за этим последует бредовое состояние, а потом и смерть.

— Есть другие больные? — спросила Ваньиру у той женщины, которая позвала ее.

Да, были и другие, но Маме Нджоки хуже всех.

— Мне нужно поговорить с Саймоном Мвачаро, — сказала Ваньиру надзирательнице, сторожившей барак. — Это очень срочно!

В кабинете у Мвачаро был его белый коллега, британец Дуайер. Они играли в карты под шум дождя, грохотавшего по жестяной крыше. Оба с удивлением уставились на вымокшую до нитки Ваньиру. Мвачаро обрадовался, решив, что она пришла дать показания, которых он так долго от нее добивался, но вспыхнувшая было надежда быстро угасла, когда он услышал:

— В корпусе «Г» вспышка пеллагры.

— С чего ты это взяла?

— Я видела больных. Некоторые из них в очень тяжелом состоянии. Они умрут, если вы не улучшите качество пищи. Мы не можем питаться одним маисом!

— Что ты такое несешь? — оборвал ее Дуайер. — Да вы только его и едите всю жизнь.

— Нам нужны зеленые бобы! В маисе совсем нет витамина В.

Его брови поползли вверх.

— Тебе-то откуда все это известно?

Она бросила на белого офицера презрительный взгляд.

— Я училась в Найроби на медицинскую сестру. Я понимаю, как состояние здоровья зависит от питания. И я еще раз повторяю, что та пища, которой кормят заключенных, нездоровая!

На Дуайера это произвело неизгладимое впечатление. Ему еще никогда не приходилось встречать образованную африканку.

— А с чего это мы должны вас кормить? Чтобы вы накопили силы, вернулись в леса и снова воевали против нас?

— И что же ты мне предлагаешь, — процедил Мвачаро, подходя к ней вплотную, — банкет, что ли, для вас устраивать каждый вечер?

— Просто дайте нам самим выращивать бобы. Или позовите доктори, чтобы они раздавали витамины. Если мы сейчас не остановим эпидемию, пеллагра быстро распространится по всему лагерю.

Мвачаро ухмыльнулся, и Ваньиру внезапно похолодела.