Мона едва притронулась к ужину и удивлялась, как мама, учитывая, что она задумала, вообще могла есть. Но Роуз, как ни в чем не бывало, разрезала на тарелке кусок мяса. Она прямо-таки цвела — дарила всем улыбки и о чем-то непринужденно беседовала с Тимом Хопкинсом.

Грейс и сэр Джеймс ели молча, то и дело переглядываясь через стол, а Валентин вещал.

— Хочешь узнать, за какой культурой будущее? — обратился он к Джеймсу, вновь наполняя свой бокал вином. — За арахисом. Я собираюсь расчистить около трех тысяч акров и посадить арахис.

Мона посмотрела на отца.

— Ничего не выйдет, — сказала она.

— Это почему?

— Для арахиса здесь слишком сильный подъем.

— Откуда ты знаешь?

— Два года назад я пыталась сажать его. Ничего не вышло.

— Значит, ты сделала что-нибудь не так.

Отец продолжал разговаривать с Джеймсом, а Мона почувствовала, что ее щеки наливаются румянцем. Подобное отношение ко всему, что она говорит, начинало ее бесить. Девушка готовилась к ужасному скандалу, когда ее отец вернулся с Севера, и продумала линию своей защиты. Но, к ее удивлению и разочарованию, он спокойно объехал поместье, поглядел на то, как она все тут устроила, и небрежно заметил:

— Тебе повезло. Но, понятное дело, все здесь придется поменять.

Никаких криков или скандалов. Просто унизительное нежелание признать результаты ее трудов. Это было хуже, чем ссора, к которой приготовилась Мона.

— С этого момента ты больше не будешь совать свой нос в мои дела, — сказал отец позже. — Этой фермой управляю я.

— А мне что делать? — спросила Мона.

И Валентин ответил ей:

— Сбавь обороты, девочка! Тебе двадцать семь! Выйди замуж!

Это было неделю назад, но все равно разговор никак не выходил у Моны из головы. «Выйди замуж». Он хотел сказать, избавь меня от своего общества и будь камнем на шее у кого-нибудь другого. Отец даже забыл, сколько ей лет.

Мона подумала о матери. Новость о том, что у той роман с другим и она собирается бежать с ним, явилась для Моны полной неожиданностью. Поначалу она расстроилась, потом усомнилась в душевном здоровье матери. Но вскоре стала завидовать ее новой жизни, тому, что у нее был человек, к которому она воспылала такой страстью. Нужно было видеть ее лицо, когда она рассказывала о своем дорогом Карло. У Моны защемило сердце от боли, но потом она порадовалась счастью матери. «Да, — сказала она Роуз. — Ты права. Иди за человеком, которого любишь, и уходи от отца. Как бы мне хотелось поступить так же».

Перемешивая содержимое своей тарелки и слушая его рассуждения о делах его плантации, Мона думала о Джеффри Дональде, который в скором времени должен был вернуться из Палестины. Брак с ним отлично вписывался в ее планы. Джеффри больше не хотел работать в Килима Симба. Он решил начать заниматься туристическим бизнесом. Мона подумала, что этим он может заниматься и в Белладу. Вместо того чтобы после женитьбы уехать из Белладу, а именно этого желал ее отец, она привезет сюда своего мужа. Потому что Мона Тривертон никогда не расстанется со своей плантацией. Она не собиралась отдавать ее ни отцу, ни кому бы то ни было другому.

— Джеймс, ты слыхал, — продолжал Валентин, наливая себе еще вина, — что говорят про новую схему устройства солдат? Эта программа призвана подхлестнуть экономику после войны, увеличить количество белых поселенцев благодаря снижению цен на землю.

— До меня дошли такие слухи, но мне кажется, что земли не хватит.

— Они думают переселить местных обратно на их территории. Кикую придется вернуться на земли, которые выделило им правительство изначально.

— Они сделают это так же безропотно, как в старые времена. — Джеймс обменялся взглядами с Грейс. Напряжение за столом нарастало. Непринужденная манера Валентина казалась вымученной, он пил слишком много.

Валентин как раз начал говорить Джеймсу что-то еще, когда Роуз отодвинула стул и поднялась на ноги.

— Я хочу пожелать вам всем спокойной ночи. Но прежде чем уйти, я хочу кое-что сказать.

Гости с ожиданием повернулись к ней. Все они знали, что человек, сидящий на другом конце стола, обладал скверным характером.

Роуз выглядела прекрасно. По такому случаю она надела свое лучшее вечернее платье. Довольно глубокий вырез был украшен горным хрусталем. Волосы убраны наверх и заколоты орхидеей.

— Валентин, — произнесла она. — Я хочу тебе кое-что сказать.

Все замерли в ожидании.

— Я ухожу от тебя, Валентин. Ухожу утром и больше никогда не вернусь.

Повисла пауза. Остальные четверо за столом хотели увидеть его реакцию, но не решались пошевелиться.

Роуз сохраняла самообладание.

— Я встретила человека, который любит меня такой, какая я есть, Валентин. А не потому, что хочет как-то использовать меня. Он заботится обо мне, слушает меня, не ставит себя выше меня. Моя жизнь с тобой кончена. Я начну новую, далеко от Кении. Я не предъявляю никаких прав на твои деньги или на Белладу. И я возвращаю тебе твой титул. Я так и не стала хорошей графиней.

Она замолчала и посмотрела на него через весь стол. Те, кто сидели поближе к Роуз, могли видеть, как бьется жилка на ее шее.

— Нет, Роуз, — сказал Валентин, вздыхая. — Ты никуда не уйдешь.

Грейс посмотрела на брата. В его глазах полыхал огонь, на виске надулась вена.

— Да, Валентин. Я ухожу от тебя, и ты не сможешь меня остановить.

— Я этого не позволю.

— У тебя больше не получится меня запугивать, Валентин. Я больше не боюсь тебя. Этому меня научил Карло. Еще он научил меня любить, хотя мне казалось, что я никогда не буду на это способна, ведь ты убил во мне это чувство много лет назад. Я могла любить тебя так, как ты хотел, но твои нетерпение и пренебрежение оттолкнули меня от тебя. Если бы не ты, я бы смогла полюбить собственную дочь. Что тебе стоило признать ее своей, когда мы приехали сюда с ней? Сделать хоть один жест? Тогда бы и я позволила себе любить ее. Но вместо этого ты заставил меня стыдиться ее. И я наказывала за это и ее, и себя. А твой сын Артур, который всю свою короткую жизнь только и думал, как тебе угодить, — его ты тоже отдалил. Его убили, потому что он хотел показать тебе, какой он смелый, чтобы ты мог им гордиться. Я нашла новую любовь и не собираюсь с ней расставаться. Я не ненавижу тебя, Валентин. Просто не люблю. И я не хочу больше с тобой жить. — Она посмотрела на остальных, сказала: — До свидания, — и вышла из столовой.

Пятеро за столом сидели без движения, тишину нарушал только мягкий шепот дождя. Грейс мысленно приготовилась к вспышке гнева со стороны Валентина и собралась с силами.

Но он только сказал:

— Уже поздно. Льет как из ведра, так что вам лучше сегодня остаться. Нет никакой необходимости мокнуть!

Они смотрели, как он встает и подходит к столику с напитками. Все медленно поднялись из-за стола. Первыми вышли Тим и Мона, направившись в свои комнаты. Затем Грейс прошептала Джеймсу, что поднимется к Роуз.

Когда двое мужчин остались наедине, Джеймс попытался было что-то сказать.

Но Валентин остановил его вежливой улыбкой.

— Она никуда не уйдет, ты же понимаешь. Она просто бросается словами. У Роуз не хватит духу совершить задуманное.

— Мне кажется, что она готова к этому.

Валентин опрокинул бокал виски и налил себе еще один.

— Может быть, сейчас ей и кажется, что она готова на все, но посмотрим. Наступит утро, и Роуз будет все еще здесь, я это гарантирую.

Джеймс подошел к нему.

— Валентин, — сказал он, — почему бы тебе просто не отпустить ее?

Валентин рассмеялся, мягко и без злобы.

— Ты не понимаешь, Джеймс, — сказал он, положив тяжелую ладонь на плечо другу. — Я построил этот дом специально для нее. Все это — для моей дорогой Роуз. Ты же не думаешь, что она бросит все это? Иди спать, дружище. Завтра мои кофейные деревья будут в цвету. Подумай об этом. Сотни акров белых цветов! — Он улыбнулся. — Спокойной ночи, Джеймс. И не беспокойся за меня и Роуз.