Первый полет. Их будет много в жизни Горбатенкова, но этот первый — самый памятный.
На небольшой высоте идут вдоль шоссе — на Малоярославец.
— Штурман, поводите пулеметом, — говорит по переговорному устройству Дубинин. — Проверьте готовность к бою.
Повторив приказание, Горбатенков приступает к Делу.
— Впереди Ильинское. Видите? Здесь были жаркие бои.
— Хорошо вижу. Помню Ильинское.
Высота три тысячи метров. Горбатенков зачарованно смотрит вниз. Немного колет в ушах, он непривычно крутит головой. Хорошая погода позволяет рассмотреть далеко в округе.
— Перед нами Медынь. Видите?
— Вижу, — рассеянно говорит Горбатенков.
— Влево Юхнов.
Дубинин уверенно ведет машину, последовательно отдает распоряжения.
— Колупаев, — обращается Дубинин к стрелку, — передайте на землю: «Летим над фронтом, все в порядке».
Радист повторяет приказание и через короткое время докладывает:
— На землю передано.
— Штурман, температура… Штурман, внимательно следите за воздухом по сторонам, особенно против солнца. Я буду смотреть вперед… Штурман, дайте ракеты. Свои. Сигнальте.
Горбатенков поспешно выпускает две красные ракеты.
— Ракету вверх.
— Даю. — Горбатенков волнуется, но действует правильно, безошибочно.
— Огибаем город.
— Видимо, на Каменку выскочим? — спрашивает Горбатенков, боясь ошибиться и этим вызвать недовольство командира.
— Сейчас посмотрим.
Самолет низко идет над лесом.
— Узнаете?
— Каменка.
— Точно.
— Белоусово. Дорога на Угодский завод.
— Точно.
Ползут вверх. Над Добрым, над поймой Протвы молнией идут вниз. С оглушающим ревом перескакивают село. Аэродром. Разворот. Скольжение.
— Посадочная… 50?
— Нормальная.
Мягко — на три точки. Легкие толчки. Прорулили. 2 часа 57 минут в воздухе. Горбатенков чертовски устал, но доволен.
3 апреля
Светает. Скворцы ведут свой несложный концерт по низовью. За Протвой в сизой долине чернеет проталина. Над весенней землей гудят самолеты: журчат «чайки», кричат «ишаки», завывают «МИГи», посвистывают «ЯКи». На запад торопятся, на запад.
4 апреля
Газеты сообщают о зверствах фашистов на смоленской земле. Уроженец Смоленщины политрук Григорий Гордеев привез из Малоярославца свежий номер «Рабочего пути». Повеяло знакомым ветром, в памяти встали родные места, взору представились живописные окрестности древнего города.
Родная земля! Приготовившись к бою
За право трудиться и радостно жить,
К тебе припадаю горячей щекою,
Чтобы стон твой дыханьем своим заглушить.
Это строки из стихотворения В. Горбатенкова «Родная земля», занесенного в дневник. Стихи он записывает в дневниковые тетради нередко, и по ним можно судить, насколько он был разносторонним как поэт.
В дневнике очень много стихов–раздумий, стихов–реплик на злобу дня, призывных стихов. В. Горбатенков посвящает свои стихи отличившемуся летчику, погибшему товарищу, блистательной воздушной победе. Вероятно, не все стихи, которые пишет во фронтовой обстановке, он успевает занести в дневник. Ветераны полка прислали много стихов, которые поэт посвятил лично им.
Непосредственный участник боев, прошедший через все тернии тыловой аэродромной жизни, он хорошо знал душу советского летчика и потому, вырывая минуты, писал о своих товарищах. Мы не знаем точных замыслов Василия Горбатенкова, не оставил он ни одной строчки в своем великолепном дневнике о творческих планах, но думаем, что, создавая поэтические портреты боевых друзей, он писал роман в стихах.
Летчики и штурманы, техники и мотористы любили слушать Василия Горбатенкова в редкие свободные вечера. Он прислонялся к дереву и тихо читал:
Есть люди, которых бедой не состаришь,
В глазах их струится весенняя ясь.
В полку нашем был один славный товарищ,
О нем говорили: родился смеясь.
Бывало, парторг безобидно заметит:
— Хороший ты парень, но малость чудак.
А он засмеется и в шутку ответит:
— Кто любит смеяться, тот в деле мастак.
А в деле он был настоящим артистом,
Штыком ли, гранатой иль пулей лихой
Без промаха бил ненавистных фашистов
И пел: «Без святых подлецов упокой!»
5 мая
День печати. Вышел красочный номер батальонной стенгазеты «Боевые крылья». В подразделениях отмечают активистов печатного фронта.
В 16 часов появился фашистский разведчик. Обстрел с земли.
6 мая
Висим над Боровском. Красив сверху. Дачный городок москвичей. История оставила в нем черные следы: в 1671 году русские женщины — сестры Морозовы — были заточены в «земляную тюрьму» и по указу царя-узурпатора заморены голодом; в 1812 году город взорван наполеоновским смерчем; в 1941 году забрызган кровью советских людей, растерзанных бандитами Гитлера…
Балабаново. Сожженные дачи. Спас–Загорье. Самолет коснулся земли, рейс окончен…
7 мая
Эренбург, Тихонов, Лидин, Ставский, Сурков… Спасибо им за гневное слово, разящее наших врагов. Фашисты боятся печатного слова, жгут книги русских писателей. Им ли выжечь правду народа? Гремят артиллерийские ядра, визжат бронебойные пули, пылает земля, а боец тянется к «Красной Звезде».
18 мая
Дождливо. Тоскливо. Туманно…
Черт побери, разыгрывается интермедия грусти!..
Прочь! И — да здравствует мужество сильных!
Может быть, почта принесет письма от жены, может быть, на листке, пропитанном любовью и горем, найду силуэт детской ручонки.
21 мая
«Юнкерсы» взрывают Малоярославец. Огромные воронки на окраине города и куски разорванных тел.
Женщины — с суровыми, заплаканными лицами, дети — с огнем ненависти в глазах.
На армейский склад металлолома везут «Мессершмитт». На руле поворота углем написано: «Гитлеровский убийца». Люди с презрением смотрят на разбитое тело дьявольской птицы и одобрительно отзываются о работе советского летчика.
— Чертова кукла — весь черный. И машины черные и мотоциклы. Все у них черное. И душа… — говорит седенький старикашка вихрастым парнишкам, и те принимают слова его как мудрость наставника.
На запад несутся «ИЛы».
— Удачи вам, соколы! — кричит старичок, ребром приставив ко лбу сухую ладонь. И дети машут ручонками. По улице маршируют красноармейцы. К станции подходит длинный эшелон с новыми войсками.
8 июня
С летчиком Семеновым лечу в Спас–Загорье. Ветер. Клубятся облака. Военком батальона Исаак Евкович Воронов сообщил мне отрадную весть: командование удовлетворило мою просьбу об откомандировании на передовую линию фронта. Рапорт направлен в отдел кадров 1–й воздушной армии. Правда, в решении есть оговорка: «Согласны на отпуск в случае подбора соответствующей кандидатуры на его место», — но это не будет препятствием.
— Жалко мне вас, Горбатенков, — сказал комиссар. — Недооцениваете вы свою роль. Ведь наша работа тоже боевая, мы же обслуживаем самолеты действующих полков. Без этого фронт не может существовать. И вы сделали много. Именно потому вторично вас представляем к правительственной награде…
