Ольга Андреевна любит слушать рассказы. Дочь Оля и сын Сережа допоздна читают газеты — мать хочет знать все, что делается на фронте. Она жадно ловит каждое слово, и нередко по лицу ее катятся крупные слезы — женщина не в силах сдержать горечь обиды за муки, страдания и гибель советских людей. И она говорит мне: «Кажется, руками бы всех задушила, до чего они мерзки, проклятые…»

4 декабря

Морозная полночь. Над деревней луна. В избе тепло и уютно. Хозяйка и дети спят. Я один у керосиновой лампы. Да еще большой серый кот, так легко прыгающий через веревку, мурлычет у меня на коленях.

В такое время приятно предаваться воспоминаниям.

Сейчас вот зима. Снег. Кругом запорошенные леса. Ничто не взрывает ночную тишину. А пройдет часовой за окном — скрипучий снег как бы вызывает отдаленный винтовочный треск, переходит в орудийный гул, и встают перед взором гремящие танки, дальнобойные пушки, гудящее небо над Ельней. И люди, чудесные русские люди выходят на поля из дыма, огня и железа…

Вот стоит он, высокий, худой, просто одетый пилот. Ему 22 года. А воюет он с немцами с первого часа войны. Не расстается с боевым истребителем. Летает почти ежедневно. «Мы — вязниковские, из Ивановской области», — говорит он с ударением на «о». Воевать ивановцы могут.

Да, это доблестный сын вязниковцев. Пролетарская честь в нем жива. Она непобедима и сильнее смерти.

Товарищи зовут его дружески Иван Сергеевич, а военком полка батальонный комиссар А. В. Житный встречается с ним как с героем. «Ну, как, герой, дела?» — спрашивает он ежедневно. И тот отвечает: «Дела? Дела, комиссар, поправляются, еще крестоносца подбил…» Если же день проходил без победы, летчик старался не попадаться на глаза комиссару, а если уж встречался, не дожидаясь вопроса, бросал на ходу: «Дела сегодня неважные… Ни одного гада в небе не поймал». — «Ну, ты еще завтра поймаешь, Зудилов. Не унывай, брат», — подбадривал комиссар. «Завтра‑то я постараюсь. А сегодня дал маху… Честное слово…»

Методично тикают ходики. Третий час ночи. Мороз. Над деревней луна…

8 декабря

В колхозном правлении деревни Дарище делаю доклад «Две Отечественные войны русского народа против иноземных захватчиков (нашествие Наполеона на Россию в 1812 году, вторжение немецко–фашистских войск в СССР в 1941 году)». Колхозники проявили к лекции большой интерес. Тут же высказались за необходимость досрочного выполнения поставок фронту и выразили желание, чтобы я повторил лекцию в деревне Новая.

15 декабря

Весь мир облетело известие о победах на севере, юге и под Москвой. Удар за ударом. Советские генералы бьют гитлеровских полководцев. В Берлине визжат: «Зима виновата. Мороз жмет… Красная Армия тут ни при чем, да и вообще мы выравниваем линию фронта и отходим на зимние квартиры…»

Впрочем, от гитлеровских заправил, насильников, убийц и мародеров и не приходится ждать здравого понимания мира…

Получен приказ: срочно перебазироваться. Грузим горючее, боеприпасы, авиаимущество, продовольствие, обмундирование — и в путь.

31 декабря

Каменка. В 40 километрах от Подольска здания разрушены, сожжены. Мосты взорваны. Провода перерезаны. Два дня тому назад здесь были немцы. Бои идут в Спас–Загорье. Там наш аэродром. Проезд еще закрыт. Командующий армией обещает вечером фашистов выбить из села. Возвращаемся в Подольск. Подольцы с радостью приняли нас, как родных. Техчасть в доме № 50/18 у Константина Георгиевича и Марии Васильевны Синегубовых. Добрые, славные люди.

За накрытым столом слушаем выступление М. И. Калинина.

Заздравная чаша за новый победоносный год.

Тепло. Уютно. Давно мы не видели электричества и в семейной обстановке не слушали радио. Допоздна сидели.

Дорогие наши старички проявляли родительскую заботу о каждом из нас.

Мария Васильевна подарила мне новый блокнот в фиолетовой обложке. Моей матери, видимо, нет в живых… Я принял этот блокнот из рук женщины, которая на время заменила мне мать. От него повеяло материнской лаской, и потому запишу в нем все, что продиктует мне новый героический год ожесточенных схваток с фашизмом.

1 января 1942 года

Первый день нового года напряженных боев за Отчизну. По старому Варшавскому шоссе, рокоча, проносятся танки, вздымают снежную пыль грузовики.

Живописен подольский пейзаж. Березовые рощи, глубокие овраги, межлесные поляны, и над всем этим — высокое, ярко–голубое январское небо… Но вот Каменка: словно другая природа, другая земля. Дорога в зияющих Дырах — мосты взорваны, деревья — подобие мертвецов, застывших с распростертыми руками, вдоль шоссе обезображенные пни — остатки срубленных телеграфных столбов, в снегу — неровные витки проводов. А деревни? Руины и пепел пожарищ…

Окатово, Белоусово, Доброе… Десятки сожженных домов, разрушенных сараев. Торчат обгоревшие трубы, валяются куски разбитой посуды. Обочь дороги — обледеневшие трупы, частокол белых крестов — фашистские завоеватели получили «жизненное пространство» на русской земле.

Печать битвы — на всем. И на взрытом, почерневшем снегу, перемешанном с глыбами мерзлой земли, взорванной снарядами и бомбами, и на сожженных, исковерканных домах селений, и на искалеченных, подбитых деревьях…

19 января

Горячие дни. На аэродроме полно самолетов. «ПЕ-2», «И-16», «МИГ-3», «У-2». Четыре полка. Скоро сядут еще.

22 января

Живет аэродром! Летчики совершают по пять вылетов в день в лагерь врага. Мы расположились по–хозяйски: открыли баню, прачечную, хорошо разместили личный состав полков и батальонов. Вечером читал доклад «Две Отечественные войны русского народа против иноземных захватчиков».

6 февраля

С утра занятия на аэродроме. В кабине «ПЕ-2» Г. К. Дубинин детально знакомит с оборудованием кабины бомбардировщика. Подготовка к полету началась.

Василий Иванович Коненко, Герой Советского Союза, кандидат технических наук, доцент, а в то время штурман одного из экипажей 46–го скоростного бомбардировочного полка, хорошо знал В. Горбатенкова. Он написал мне: «Впервые с ним я встретился на аэродроме в Спас–Загорье в январе 1942 года. Он–работал в техотделе БАО, очень быстро подружился с нашим экипажем, часто беседовал с нами, интересовался деталями боевых полетов, очень переживал, что не мог лично с оружием в руках уничтожать фашистов…

Тогда же у него возникла мысль изучить штурманское дело, чтобы в качестве штурмана экипажа непосредственно участвовать в полетах. Мы его поддержали…»

И один из первых, кто поддержал В. Горбатенкова и помог утвердиться в правильности своего решения, был Григорий Кириллович Дубинин — тогда комиссар 2–й авиационной эскадрильи полка. С ним В. Горбатенков впервые поднялся в воздух.

Штаб БАО. Обычные горячие дела. Волнуются инженеры полков. Боевые задания следуют одно за другим. Горбатенков торопится на склад. А на пороге комиссар Дубинин, немного взволнован, разгорячен, нетерпелив.

 — Вас‑то я как раз и ищу. Был дома, на складе. Поймал, наконец. Летим… — говорит он Горбатенкову.

 — Когда? — иронически спрашивает Василий.

 — Сейчас. Через тридцать минут будем в воздухе, Одеваемся в общежитии.

 — Какое задание?

 — Разведка.

Горбатенкова охватывает волнение. Не показывая вида, он отдает необходимые распоряжения оставленному за себя воентехнику, указание кладовщикам.

Горбатенков успевает забежать в общежитие. Товарищи ему подают кто шлем, кто комбинезон, кто чулки, кто унты. Быстро и ладно подгоняют обмундирование, напутствуют, восторженно и радостно провожают в полет.

Перед вылетом инженер Искорнев проверяет технические знания, техник по вооружению обстоятельно пытает его об огневых средствах самолета. На аэродроме у самолета «Пе-2» летчики, штурманы, мотористы. Ревут моторы. Григорий Кириллович кладет руки на штурвал. Приказывает включаться в разговор. Порулили…