Метц удивленно поднял брови.

— Маккалоу?

— Сержант в отставке из седьмого участка.

— А чем Миллер занимается?

— Чем-то.

Метц нахмурился, улыбнулся.

— Чем-то? И что это означает?

— Это означает, что он чем-то занимается.

— Помощницей коронера, да?

— Короче, — отрезал Рос, — Миллер занимается одним делом, и это не помощница коронера. Боже, да ты просто животное!

— Ну расскажи мне хоть что-то, — взмолился Метц. — А эта история с сутенером… Как ты думаешь, он его действительно убил?

— Он защищался от этого ублюдка, — ответил Рос. — Ты же знаешь, как газеты умеют все перекрутить. Последнее, что ему нужно, так это чтобы люди в его участке…

— Да ладно тебе! — возразил Метц. — Ты, похоже, думаешь, что меня волнуют вопросы морали. Половина людей, с которыми мы имеем дело, заслуживают того, чтобы их спустили с лестницы. Я никого не обвиняю, Эл, просто…

— Ты говоришь о том, о чем я ничего не знаю. Вот что ты делаешь.

— Эй, ты же его напарник…

— И что? — спросил Рос. — Я должен быть в курсе всего, чем Миллер занимается в нерабочее время?

— Но вы же общаетесь как напарники. Ну, когда часами сидите в машине и болтаете. То, что он был один, когда пошел к той даме…

— Хватит! — отрезал Рос. — Миллер хороший детектив. Так сложилось, что он еще и мой друг. Мне плевать, что ты о нем думаешь. Он поступил так, как поступил бы любой из нас на его месте, и точка.

— Хорошо, хорошо, — ответил Метц. — Черт, парень, я не хотел, чтобы ты завелся!

— Тогда чего ты меня накручиваешь?

— Ладно, проехали. Будем заниматься Маккалоу, договорились?

— Да, ищем Маккалоу.

— Так что у тебя есть?

— Копия его идентификационной карты.

— Старого образца или нового?

— Старого.

— Значит, там нет фото. Нашел фотографию в архивах?

— Долго рылся, но ничего не нашел. Надо еще поискать.

— Что еще?

— Карточка социального страхования. Ее номер ассоциирован с Майклом Маккалоу, который умер в восемьдесят первом году. У нас есть поддельный телефонный счет и счет в банке, который Маккалоу открыл, положив на него пятьдесят долларов, и на который так ни разу и не получил пенсионный перевод.

— Сколько он проработал в полиции?

— Шестнадцать лет, похоже.

Метц покачал головой.

— Бессмыслица какая-то.

Рос улыбнулся.

— Если бы мне каждый раз давали доллар, когда кто-то, занятый в этом деле, так говорит…

— Так что ты хочешь делать? Все обычные варианты ничего не дали.

— Парень по имени Билл Янг был капитаном в седьмом участке, когда Маккалоу туда перевелся. Он его помнит. У него случился удар, но память он не потерял. Янг видел этого парня, поэтому мы знаем, что он существует.

— Или кто-то, кто выдает себя за Маккалоу.

— Верно.

— И как найти человека, у которого поддельное имя и поддельный номер социального страхования, а ты даже не знаешь, как он выглядит?

У Роса на лице появилось выражение, которое уже начала замечать и Аманда, — смесь недоверия и обескураженности.

— Мы поедем в седьмой участок. Найдем кого-нибудь, кто с ним работал. И будем задавать вопросы, пока не узнаем, откуда он перевелся. Может, удастся найти его фотографию, что угодно. Надо проверить эту облаву две тысячи первого года. А еще нам нужны отчеты судмедэкспертизы из квартиры Джойс.

Метц встал и надел пиджак.

— И оставим Миллера в покое.

Рос кивнул.

— Оставим.

Не было причин начинать бежать. Я уже начал бежать. Как Форрест Гамп.

Однажды, стоя возле своего дома на заднем дворике под палящими лучами летнего солнца, я почувствовал, что сейчас рухну на землю. Солнце вытягивало из меня все соки, у меня голова шла кругом.

Я вышел на улицу и остановился. Постояв немного, я направился в сторону Роудайленд-авеню, а потом побежал. И в первый же день я почувствовал, как болят мышцы, о существовании которых уже давно забыл. Я проснулся воскресным утром, чувствуя себя преданным и обиженным. Хотелось пить, во рту ощущался отвратительный привкус. В тот день я решил бросить курить. И бросил. Я курил почти двадцать лет, а тут бросил. Через неделю я уже мог пробежать километр — полкилометра туда и полкилометра назад. Я почти ничего не чувствовал. Через месяц я смог добежать до парка Рок-Крик. Я хитрил. Я бежал по Шестнадцатой улице, потом поворачивал на Милитари-роуд и пересекал парк посередине. Мне понадобилось еще две недели тренировок, чтобы обогнуть парк и добежать домой. Я сделал это. Я не останавливался. Меня не тошнило. Я бежал медленно и уверенно. И не останавливался, пока не добегал до угла Нью-Джерси и Кью-стрит.

Через какое-то время я перестал думать о себе и начал смотреть.

Я обегал территорию университета Говарда. Я смотрел на молодых людей, держащих в руках книги, рюкзаки и пакеты, CD- и MP3-проигрыватели. Они были так молоды и энергичны, так преисполнены уверенности, что из них выйдет что-то достойное!

Я бегал по Флорида-авеню до самой Седьмой улицы, мимо такси, выстроившихся на углу Четвертой улицы, видел таксистов, которые стояли, облокотившись на капоты машин, курили, пили колу, смеялись над какой-то шуткой и замолкали один за другим, стоило симпатичной девушке пройти мимо. Они поворачивали головы ей вслед, и каждый думал: «Эх, мне бы десять минут с этой красоткой на заднем сиденье, я бы заставил ее покричать!» Но они понимали, что, если у них появится такой шанс, они засмущаются, почувствуют себя глупо, стушуются и уйдут с ощущением вины.

Я добирался до Конститьюшн-гарденз, обегая его из конца в конец, мимо здания Федерального резерва, мемориала ветеранам, вдоль Охайо-драйв, мимо парка Уэст-Потомак и моста на Четырнадцатой улице. Я прикинул, что, будь это Нью-Йорк, я бежал бы под песню Саймона и Гарфанкела.

Я бежал под музыку. Я купил себе CD-проигрыватель и слушал Синатру и Шостаковича, Келли Джо Фелпс и Нину Симоне, я слушал Гершвина и Бернштейна, а также Билли Холидей. Однажды я включил диск, который шел бесплатно с одним журналом. Диск назывался «Звуки Амазонки». Я швырнул его с Клара Бартон-парквей в реку Потомак, потому что он напомнил о другом времени, другом месте. Я расстроился и испугался.

Я бежал мимо беременных женщин и чиновников в дорогих костюмах; мимо магазинов и салонов, мимо жилых кварталов, в которых ощущение одиночества и опустошенности, казалось, витало в воздухе, как запах дешевого одеколона; мимо фабричных комплексов и гаражей из гофрированного железа, где из полумрака на меня глядели люди с темными лицами, пахнущие дизельным топливом, краской, машинным маслом и потом; мимо холодильных установок, где тоннами разгружали мороженую рыбу, а свежую подвозили на грузовиках и вываливали прямо на улицу, и рабочие грузили ее в контейнеры лопатами, понимая, что им никогда не суждено ее попробовать.

И я думал. Когда вы мечтаете, когда ваше сознание отправляется по неизведанным дорожкам, оно всегда возвращается в определенное место. Я думал о разном, вспоминал места, где побывал, и она всегда была там — с ее улыбкой, теплотой и человечностью, с ее любовью к беретам ярких расцветок.

Как сказал Кафка? Клетка отправилась на поиски птички.

Клетка нашла меня, она была притягательная и соблазнительная, и все, что она сулила, оказалось ложью.

Я бежал мимо воспоминаний и эмоций, мимо страха, несостоятельности и разочарования, мимо смутного сомнения в том, что я делал, которое превратилось в сомнение в моей собственной сущности.

Я бежал мимо этих вещей и оставлял их позади. Я думал: «У победы сотни отцов, а поражение — всегда сирота», и никак не мог вспомнить, кто это сказал.

Когда вступаешь в схватку с подобными вещами, все остальное в твоей жизни перестает казаться важным.

Я бежал мимо лиц. Мимо тех, кого застрелил, кого задушил, кого отправил к праотцам с помощью самодельных взрывных устройств, гранат, бомб в конвертах и газа. Мимо тех, кто смотрел на меня, когда я поднимал пистолет и жал на спусковой крючок, и тех, кто не знал, что их ждет, — к ним понимание приходило слишком поздно, когда пуля уже с силой ударяла в грудь. И мимо тех, которые не успевали понять, что произошло, когда пуля попадала им в лоб, и они падали на землю, как мешок с картошкой.