Миллер открыл рот, чтобы ответить, но Ласситер продолжил, не дав ему произнести ни звука.

— Она сказала, что мы глядим слишком пристально, чтобы что-нибудь увидеть. — Ласситер резко развернулся к ним. — Вдруг моя жена оказывается чертовым буддистом, а? Что вы думаете об этом? Мы глядим слишком пристально, чтобы что-нибудь увидеть. Вы понимаете? Я даже не знаю, что это значит, но если уже жена начинает рассказывать, как мне делать свою работу… — Ласситер снова отвернулся к окну.

Миллер откашлялся.

— Я верю…

— Мне не нужно то, во что ты веришь, Роберт, — сказал Ласситер. — Сейчас мне нужны факты. Мне нужны улики. Мне нужно хоть что-то, что я смогу показать налогоплательщикам, чтобы они поняли, что не зря с них дерут налоги. Я должен им показать то, что позволит нам расслабиться и пойти домой, сказав женам и дочерям, что они могут спать спокойно, потому что полиция из всемогущего второго участка взяла этого ублюдка за яйца. Вот это мне нужно, Роберт. И это все, что мне нужно.

— И это, — сухо ответил Миллер, — то, чего я вам пока дать не могу.

— Я знаю, Роберт, но это не то, что мне надо рассказывать. Ты понимаешь меня? Я хочу, чтобы ты мне сказал, что ты взял ситуацию под контроль, что ты близок к разгадке, что уже завтра ты схватишь этого типа и засунешь в обезьянник и он расскажет тебе все, что ты захочешь узнать о том, что случилось с Мозли, и с Барбарой Ли, и… — Ласситер внезапно замолчал и рассмеялся. Это был вымученный, нервный смех. — Черт, я забыл рассказать тебе… Боже, как я мог забыть сказать тебе об этом? Это просто шедевр. Это просто самый настоящий чертов шедевр. Мы бы сами ни за что до такого не додумались. Райнер, Энн Райнер, секретарь, верно? Ты ни за что не догадаешься, для кого она печатала всякие бумажки.

Миллер покачал головой.

— Для судьи в отставке, конгрессмена двух созывов от Вашингтона. Уже теплее?

Глаза Миллера расширились от удивления.

— Билл Уолфорд?

— В точку, черт побери! — подтвердил Ласситер. — Она работала секретарем у судьи Уолфорда с июня восемьдесят шестого года по август девяносто третьего. Семь лет, лопни моя селезенка! Семь чертовых лет! Я знаю ребят, которые за это время успели дважды развестись.

Рос приподнял бровь.

— Уолфорд?

Миллер бросил на него взгляд.

— Я потом расскажу.

Ласситер снова рассмеялся.

— Ты никогда не имел счастья общаться с судьей Уолфордом, друг мой, — сказал он Росу. — Вы только представьте, какое совпадение! Из всех контор в городе она выбрала для работы ту же, что и судья.

— Теперь и он замешан в этом? — спросил Миллер.

— Боже, нет! Ему уже почти сто лет. Но у нас появилась еще одна веская причина не подпускать к истории газетчиков. Я знаю, что судья Торн очень заинтересован в этом деле. А он, между прочим, играет в гольф с мэром. И Торн знаком с Уолфордом… — Ласситер помолчал. — Пока что мы, скажу я вам, отделались легким испугом. Количество шума в газетах меня приятно удивило. Могло быть намного хуже. Когда случилась беда с Наташей Джойс, нам повезло, что у газет не было ничего на эту женщину. Если бы они пронюхали, что вы с ней общались… Иисусе, я даже подумать об этом боюсь!

Ласситер встал и взял со спинки стула пальто.

— Мне нужно что-нибудь по этому делу, хоть какое-то движение вперед, чтобы оправдать деньги, которые нам платят. В котором часу открывается закусочная?

— Официально в половине седьмого, — ответил Миллер.

— Официально?

— Хозяйка приходит к шести.

— Вы должны быть здесь без четверти шесть, оба, — распорядился Ласситер. — Как только на кнопку нажмут, я хочу, чтобы вы были возле закусочной через несколько минут. На ночь я оставляю дежурить Метца и Фешбаха. Риэль и Литтман сменят их в четыре утра. — Он посмотрел по очереди на Миллера, потом на Роса, словно ожидая, что они что-то скажут. — Я даю вам на это дело все, что у меня есть, вы понимаете?

— Я знаю, капитан. Я знаю… — начал Миллер.

Ласситер остановил его.

— Я не хочу больше ничего слышать. Просто скажите мне, когда парень будет у нас. Чего я точно не хочу, так это новых мертвых женщин, договорились?

Ласситер не ждал ответа. Он вышел в коридор и громко захлопнул за собой дверь.

— Я проверю закусочную, — сказал Миллер.

Рос не спорил. Последний раз он нормально общался с семьей в начале месяца. Такова была жизнь. Аманда знала это, дети тоже, но от этого тон их не менялся, когда они спрашивали: «Долго еще, папа? Когда ты вернешься домой? Мы увидимся в выходные?»

Рос надел пальто. Проходя мимо Миллера, он похлопал его по плечу.

— Ты в порядке?

Миллер кисло улыбнулся.

— Я в порядке, — тихо ответил он. — Ты идешь?

Рос поднял руку.

— Уже ушел, — ответил он.

Миллер подождал, пока шаги Роса затихнут в коридоре, подошел к окну и, прижав ладонь к стеклу, поглядел на улицу. Стекло было холодным. Он наблюдал, как свет от фар бесчисленных машин просачивается между его пальцами. Он попытался сосредоточиться на темных проемах между проезжающими автомобилями, но его внимание все равно отвлекали яркие неоновые вывески и уличные фонари. Он подумал, что жена Ласситера права. Они глядят слишком пристально, чтобы что-нибудь увидеть.

Пятнадцать минут спустя он позвонил в закусочную и переговорил с Одри. Да, специалисты приходили. Да, кнопку поставили. Да, они ее проверили, все работает. Теперь она собирается домой. Она придет к шести утра и заварит кофе. Не желает ли он чашку кофе с утра?

Миллер поблагодарил за предложение, но отказался. Возможно, в другой раз.

Он положил трубку на рычаг, вышел из кабинета, спустился на первый этаж и поймал такси. Он поехал на север вдоль Пятой улицы, потом выехал на Пи-стрит по направлению к Логан-Серкл. Когда такси проезжало мимо Коламбия-стрит, Миллер повернул голову и увидел дом Кэтрин Шеридан. Безмолвный и зловещий, он резко выделялся темными окнами на фоне ярких огней соседних зданий. Миллеру пришло в голову, что он так и не понял до конца, что там случилось одиннадцатого числа.

Он закрыл глаза и не открывал их, пока такси не остановилось возле его дома. Заплатив таксисту, он поднялся в квартиру, снял пиджак и, налив себе кофе, уселся на стул в кухне. И задумался: появится ли парень завтра, и если появится… ну, если появится, сможет ли он им что-нибудь предложить?

Сегодня хороший день.

Сегодня, как мне кажется, будет хороший день.

Сегодня, я верю, что-то случится.

Я верю, что Роберт Миллер знает, что делает. По крайней мере, так же, как и его коллеги.

Утро четверга. Шестнадцатое ноября. Я встаю и принимаю душ. Я бреюсь, причесываю волосы. Глажу светло-голубую рубашку, выбираю костюм в спальне. Меня писаным красавцем не назовешь, но я умею подать себя. Мне сорок семь лет, но мои студенты утверждают, что я выгляжу моложе и в каком-то смысле удачнее, чем большинство их отцов. К тому же они говорят, что я представляю для них загадку, ребус. Я улыбаюсь и гадаю, что бы они почувствовали, если бы знали правду.

Я мог бы рассказать им разные истории. Я мог бы рассказать о тренировках. Я мог бы рассказать о носках с песком и маскировочных костюмах, о полуавтоматической винтовке AR-15, о ремингтоне.223, о патронах двадцать второго калибра, заключенных в тонкую пластиковую пленку, благодаря которой на гильзе потом невозможно найти никаких следов от нарезов, борозд, желобков. Я мог бы рассказать им о ртутных ловушках, крошащихся пулях, о высечках для пыжей, африканцах, о разных типах патронов и экспансивных пулях. Я мог бы рассказать им об алых кляксах, которые появляются на теле, о гароттах, о том, как можно убить человека с помощью свернутого трубкой журнала. Я мог бы рассказать о двух ребятах из Пуэрто-Сардино, у них были клички Правый и Левый. Они убивали любого, кого мы заказывали, за плату в двадцать пять баксов и бутылку вина. Я мог бы рассказать им о годах, которые уходят на завоевание доверия, и о том, как можно легко потерять это доверие за секунду даже не из-за доказательств, а просто из подозрения. Я хотел бы им рассказать, что за каждое одолжение надо платить. Рассказать о средствах и методах пропаганды.