— Он чертовски рад видеть наши спины.

— Мы поговорим с Лестером Джексоном в другой раз, — ответил Миллер.

Пенсионный отдел полицейского управления оказался офисным зданием с узким фасадом и находился всего лишь в ста пятидесяти метрах от административного отдела. Администратор попросил Миллера и Роса присесть на стулья подокнами в вестибюле и подождать, пока кто-нибудь сможет их принять. Когда этот кто-то наконец подошел, оказалось, что они имеют дело с очень худой женщиной по имени Розалинд Харпер. Она пригласила их в свой кабинет на втором этаже, окна которого выходили на Шестую улицу.

Усевшись за стол, на котором красовался монитор компьютера, она поинтересовалась, чем может им помочь.

— Нам нужен адрес офицера, вышедшего в отставку, — сказал Миллер.

— Имя?

— Маккалоу. Майкл Маккалоу.

— Участок?

— Седьмой.

— Вы знаете, когда он вышел в отставку?

— В марте две тысячи третьего года, — ответил Миллер.

Розалинд постучала по клавишам, пошевелила мышкой, что-то прочла, нахмурилась и снова постучала по клавишам. Потом покачала головой.

— Я вижу запись о нем с мая восемьдесят седьмого года по март две тысячи третьего. Это сколько получается? Пятнадцать лет и десять месяцев. По всей видимости, мы не выплачивали мистеру Маккалоу пенсию.

Миллер подался вперед.

— Как это?

Розалинд повернула монитор в его сторону и указала на колонки на экране.

— Видите, вот дата поступления на службу, вот дата ухода на пенсию. В этой колонке указано совокупное количество месяцев, которые он проработал, вот зарплата, которую ему платили на момент ухода на пенсию. А в этой пустой колонке должны быть указаны выплаты после ухода на пенсию до самой смерти.

— Но она пуста, — сказал Рос.

Розалинд кивнула.

— Я об этом и говорю. По всей видимости, мы ему пенсию не платили.

— А адрес его есть? — спросил Миллер.

Розалинд покачала головой.

— Нет платежей, нет адреса.

— Иными словами, вы никак не сможете его отыскать? — спросил Рос.

— Мы — нет. Мы получаем адрес лишь для того, чтобы высылать по нему что-либо.

— Например, пенсию?

— Нет, не пенсию. Пенсионные взносы размещаются напрямую на его личных банковских счетах. Мы высылаем квартальные уведомления по адресу, который имеется в базе. Если человек переезжает, мы получаем уведомление об этом и высылаем уведомления по новому адресу… — Розалинд задумалась. — Да, еще одно, — сказала она, повернула монитор к себе, напечатала что-то и улыбнулась. — Есть ручка?

Миллер кивнул и достал авторучку и блокнот.

— Я нашла банковские данные. Счет, зарегистрированный для получения пенсии на имя Майкла Маккалоу в апреле две тысячи третьего года. Готовы?

— Естественно.

— Американский трастовый банк города Вашингтон, Вермонт-авеню. Вы знаете, где это?

— Примерно в четырех кварталах к югу от моего дома, — сказал Миллер.

— Как я уже говорила, на счет ничего не переводили, но эти данные были внесены во время регистрации пенсии.

— Это все, что у вас есть? — спросил Рос.

— Все. Но если вы захотите отправиться в этот банк и взглянуть на его банковский счет, вам понадобится ордер.

— Это не проблема, — сказал Рос.

— Ладно, — ответила Розалинд. — Тогда это все.

Она проводила Роса и Миллера к выходу из здания.

— Спасибо за помощь, — поблагодарил Миллер.

Розалинд Харпер улыбнулась.

— Пустяки. Небольшое разнообразие в работе никогда не помешает.

Сложно поверить, что это случилось более двадцати пяти лет назад. Кажется, что мы были детьми, хотя в то время мы так не считали. Мы думали, что мы ни много ни мало короли мира. Мы думали, что можем поехать куда-нибудь и что-то изменить. Люди умирали. Мы верили пропаганде. Мы доверяли Лоуренсу Мэттьюзу, Дону Карвало и Дэннису Пауэрсу. И, возможно, они были так же слепы, как и мы. Возможно, они тоже доверяли своим начальникам, которые утверждали, что таков этот мир. Мы были Соединенными Штатами Америки. Мы были самыми важными, самыми могущественными, самыми ответственными, самыми эффективными. Никто, кроме нас, не мог справиться с задачей. Только мы могли отправиться в самую гущу безумия и принести с собой спокойствие, порядок и мир. Никто другой.

И вот что мы упустили.

Мы не видели реальной причины, которая скрывалась за всем этим.

Мы были слепы, нами двигал мотив.

Но в ту ночь, сидя в квартире Кэтрин Шеридан в нескольких километрах от Лэнгли, штат Виргиния, святая святых самой важной разведывательной организации мира, я впервые в жизни был правдив с самим собой. Я думал, что все, чем я был, чем хотел стать в жизни, было связано с этой девушкой. Я не мог сказать ей, что люблю ее. Я не знал, что такое любовь.

Мой отец знал, что такое любовь. В противном случае как мы могли бы сделать то, что сделали?

— Плотник? — спросила Кэтрин.

— Да, плотник. Краснодеревщик, собственно.

— А твоя мать была больна.

— У нее был рак. Дела были очень плохи. Она не могла самостоятельно есть, сходить в туалет, едва говорила…

— За ней не наблюдали врачи?

— Мать и отец не очень доверяли людям. Я не знаю, было ли их недоверие приобретенным или они были такими с самого начала. В любом случае отец решил, что врачи заберут все деньги, что у него были, и не вылечат мать. Поэтому он прочел о болезни все, что мог. Я думаю, что в итоге он знал о ней больше, чем многие специалисты, с которыми он общался.

— Но когда твоей матери стало настолько плохо, что она не могла даже говорить… Почему он тогда не обратился за помощью?

— Насколько я понимаю, они так договорились. Я думаю, мать не хотела умереть в больнице. Я думаю, она хотела умереть дома, рядом с мужем и сыном.

— И он ее убил…

— Она умирала, Кэтрин. В конце все шло так быстро, что смерть могла наступить в любой момент. Это разбило ему сердце. Они прожили душа в душу более двадцати лет. Они хотели, чтобы это и закончилось так. Иногда мне казалось, что мое появление было ошибкой.

— Как это?

— Я не знаю. Возможно, я ошибаюсь. Мне иногда казалось, что время, которое они проводили со мной, они бы с большим удовольствием посвятили друг другу. Я помню, как поехал в колледж. Пробыл там не более полугода. Отец позвонил и сказал, что ему нужна моя помощь. Он сам уже не справлялся. Я помню, как я ее боялся. Она больше не была похожа на мою мать. Она стала кем-то, кого я не мог узнать.

— Это когда было? Осенью семьдесят девятого? — спросила Кэтрин.

Я удивленно посмотрел на нее.

— Боже, — сказал я, — прошло всего полтора года. А кажется, что это было так давно. — Я помолчал, думая о том, как мало времени прошло с тех пор, как они умерли. — Я вернулся туда в начале августа. Через полтора месяца она умерла.

— Так что случилось, когда ты вернулся из колледжа?

Я посмотрел на Кэтрин и узнал в выражении ее лица что-то очень знакомое, очень близкое мне. Возможно, это было отражением ее воспоминаний, памяти о прошлом, которое было похоже на мое.

— Почему ты хочешь узнать это? — спросил я.

— Я хочу знать это не больше, чем что-то другое. Это единственная вещь, о которой ты никогда не говорил. — Она попыталась улыбнуться. — Ну, черт, я не могу утверждать, что это единственная вещь, о которой ты никогда не говорил, но о подобных вещах обычно говорят свободно и охотно. Родители — это одна из тех тем, которые люди, как правило, не обходят стороной. Также это касается того, откуда они родом, в какую школу ходили, но в твоем случае все не так. — Она отвернулась и, помолчав, сказала: — Расскажи, что случилось, когда ты вернулся из колледжа.

— Я помогал ему в подвале, в столярной мастерской.

— Что ты делал?

— Я полировал куски дерева.