— Подозревать и знать — не одно и то же, Джон. Эти люди видят в тебе нечто, что позволяет им быть уверенными, что ты сделаешь именно то, что им нужно…

— И что же это такое?

— Боже, я не знаю, Джон! Они хотят, чтобы ты собирал разведданные. Они хотят, чтобы ты прислушивался к тому, что говорят люди. Наблюдал. Они хотят, чтобы ты оценил ситуацию и доложил в Лэнгли.

Кэтрин на секунду отвернулась. Когда она снова посмотрела на меня, в выражении ее лица было что-то напряженное и тревожное.

— Мы все здесь сами по себе, — тихо сказала она. — Ни у кого из нас нет родителей. У нас нет серьезных связей с внешним миром. Мы невидимки. Мы появляемся и пропадаем. Мы можем поехать всюду, куда бы нас ни послали. Мы можем стать глазами и ушами разведки в любой точке мира. И если мы внезапно исчезнем, это не будет иметь значения. Никто не заявит о пропаже. Такие люди, как мы, незаметны в бытовом плане, но в мировой расстановке мы можем сыграть значительную роль.

— Ты поэтому здесь? — спросил я. — Потому что хочешь сыграть значительную роль?

— Неужели каждый не хочет того же — знать, что его жизнь имеет значение?

Я оставил ее вопрос без ответа.

— Боже, Джон, иногда ты кажешься таким понятным, ярким, даже страстным. Это то, что они видят в тебе. Именно поэтому ты здесь. Они признают, что такие люди, как мы, могут оказать влияние на происходящее.

— И ты не подвергаешь критике то, как это делается?

— Конечно, подвергаю. Но в этом намного больше правильного, чем неправильного. Это ничем не отличается от Вьетнама, Кореи, Афганистана, тысячи других мест, где несправедливость стала нормой. У этих людей нет собственной организации, чтобы дать отпор. Их столько раз сбивали с ног, что они уже не в состоянии подняться. Тут замешана история, Джон, и ты можешь стать либо ее частью, либо ее создателем.

— И какова же настоящая правда, почему мы туда едем?

Она задумчиво посмотрела в окно.

— То, что люди умирают? — подсказал ей я.

— Все умирают, Джон.

— Конечно, но они умирают от рака, в автомобильных авариях, от сердечных приступов и другого дерьма. Обычный гражданин не подвергается риску пройтись по бульвару и погибнуть от пули снайпера.

— Большее благо, — сказала она.

— Большее благо, — словно эхо, повторил я.

— Это не то, что мы можем подвергать сомнению. Мы делаем то, что делаем, ради большего блага.

— Гитлер в баре в двадцать девятом году.

— Именно.

— Тогда я согласен с тобой.

Кэтрин нахмурилась.

— Что?

— Я согласен со всем, что ты говоришь. Я пришел, чтобы сказать именно то, что ты сама только что сказала…

— О чем ты, черт подери?

— Мне нравится слушать твои проповеди, — сказал я. — Мне нравится, когда ты начинаешь заводиться и сердиться.

— Да пошел ты!

— Серьезно, — сказал я. — Очень приятно послушать человека, кто занимает четкую позицию по какому-то вопросу. Там… — Я махнул рукой в сторону окна, улицы, всего остального мира. — Там люди такие потерянные. Они не знают, чего хотят и что им нужно. Я вижу, что происходит, но в целом мне все равно.

— Что? Мне казалось, что ты только что сказал…

— Сядь! — приказал я.

— Я не хочу садиться.

— Сядь. Тебе лучше присесть.

— Мне не надо…

— Кэтрин, хоть раз в жизни заткнись и сядь.

Глаза у нее стали огромными от удивления. Она сделала шаг назад и опустилась на диван.

— Я приехал сюда не одновременно с тобой, — сказал я. — Ты думала, что появилась здесь раньше меня? Что ты была здесь, а потом приехал я, верно?

— Да, ты приехал после меня.

— Я был здесь за три месяца до твоего появления. Я прошел все процедуры с Доном Карвало. Дэннис Пауэрс приехал позже. Он куда-то уезжал. Ему сказали, что я ничего не знаю, что мне, как и всем остальным, надо все растолковать. Он должен был рассказать тебе о моей реакции, моих мыслях, обо всем.

— Ты меня подставил? — спросила Кэтрин. — О боже…

— Никто тебя не подставлял, Кэтрин. Мне надо было узнать, насколько ты уверена в том, что происходит. Я уже давно решил, что поеду. Мне нужен был напарник, желательно женщина. Они решили, что ты подходишь больше других, но хотели удостовериться, что ты поедешь вне зависимости от того, что думаешь обо мне.

— Дэннис Пауэрс не знал, что ты уже работаешь?

— Знал только Дон Карвало. Он мой тренер, так сказать. Он решил, что ты подходишь, но хотел лишний раз убедиться.

— Значит, ты уже все устроил?

— Все было устроено много недель назад.

— Но ты же только что сказал, что тебе все равно, что там происходит.

— Не везде, а в определенных местах, — возразил я. — Я сказал, что мне все равно в целом.

Кэтрин выглядела напряженной и смущенной. Я вспомнил, как увидел ее впервые в том чертовом бирюзовом берете, как мне захотелось, чтобы она была моим напарником.

— Что ты имеешь в виду? — спросила она.

Я видел, как рассыпаются в прах ее выкладки. Она думала, что я нерешительный и неуверенный в себе человек. Она думала, что ее работа заключается в том, чтобы убедить меня в чем-то. А оказалось, что проверяли не меня, а ее.

— Я имею в виду, что существует очень много мест, куда мы можем поехать, — сказал я. — Эфиопия, Уганда, Палестина, Израиль. Попытка мятежа в Португалии, гражданская война в Ливане, кубинское вторжение в Анголе. Все это дерьмо, и даже больше, происходит в последние годы. И это только верхушка айсберга. Это только то, о чем мы читаем в газетах, но оно есть, происходит и никогда не прекращается. Поэтому я одинаково отношусь ко всем этим местам. Но они хотят, чтобы я туда отправился, и притом не один. По всей видимости, ты поедешь со мной.

— Ты убийца, так ведь?

— Боже, нет! Я не чертов убийца. Кто тебе такое сказал?

— Но мы же разговаривали раньше…

— Эти разговоры были не для меня, Кэтрин, они были для тебя. Все, что мы обсуждали, то, какие выводы ты сделала, что сказала Дэннису, — все это было частью теста, насколько ты хочешь всего этого, насколько далеко готова пойти.

— И ты знаешь, насколько далеко я готова пойти?

— Мы знаем достаточно.

— Значит, все это было подстроено? Все, что произошло между нами, было частью моего обучения, введения в это… эту…

— Стаю волков? — спросил я.

— И что теперь? Я должна трахнуться с тобой, или как?

— Ты шутишь?

Она пожала плечами.

— Нет, не шучу. Боже, ты такой меня считаешь? Что меня можно водить за нос день за днем, что можно просто…

— Просто что? — спросил я. — Проверять тебя? Проверять твою готовность заняться этим? Что это за игра, по-твоему, Кэтрин? Что, как ты думаешь, здесь происходит? Там идет война. Боже, да это мягко сказано! Фильмы, которые ты видела, даже частично не отражают ситуацию. Мы собираем разведданные, вот что мы делаем. Мы забираемся к черту на рога, чтобы выяснить, как выглядит это место. Миллионы долларов тратятся на то, чтобы коммунисты не захватили тот кусочек земли. А ЦРУ… Боже, я даже не уверен, что это ЦРУ. Это может быть Управление национальной безопасности, флотская разведка, это может быть какая-то самостоятельная группа, подотчетная только президенту. Что бы это ни было, я хочу в этом участвовать. Да, я такой же, как ты. У меня нет родителей или кого бы то ни было, кого бы заботила моя судьба. Это не та жизнь… Черт, я даже не знаю, какой я видел свою дальнейшую жизнь раньше! Я считаю, что это наполняет жизнь намного большим смыслом, чем что-либо другое, о чем я мог думать прежде.

— А как же я?