Лицо Зимрида стало властным, высокомерным, спина надменно выпрямилась. Он медленно пошел по коридору, не замечая, как испуганно жмутся к стенам встречавшиеся на его пути вельможи, рабы и слуги.

«Ай-ай, как неосторожно поступил сейчас базилевс! – думал он про себя, – Конечно, он и не думал объединяться с Митридатом против Рима и не выступил бы против него, если б даже вся Малая Азия пошла за ним, просто выдал желаемое за действительное. И если это письмо дойдет до рук сенаторов… – Если оно дойдет до сенаторов, – вполголоса пробормотал он, входя в свой кабинет, – то я стану богатейшим человеком! Рим вынудит царя в качестве гарантий мира отдать несколько сотен заложников из самых знатных семей, заставив в угоду своим публиканам и купцам принять еще более жестокую денежную реформу, наводнит Пергам своими новыми ростовщиками… А это новые налоги, поборы, казни… Начнутся бунты среди знати и ремесленников, наемников и крестьян. Это повлечет за собой массовые аресты, конфискацию имущества, на чем можно будет погреть руки! Нужно только умело распорядиться этим письмом и сделать так, чтобы оно попало не в руки Митридата, а отцов-сенаторов!»

– Двух гонцов ко мне! – крикнул он рабу и, подумав, добавил: – И срочно разыскать посла Вифинии!

Вскоре в коридоре послышались торопливые шаги. В кабинет вошли два молодых человека, сыновья знатных пергамских вельмож. Зимрид знал их с малолетства, часто бывал гостем в их домах и поэтому, оценивающе осмотрев обоих, приветливо сказал:

– Ты, Никострат, немедленно отправишься в Вифинию и передашь это послание нашего базилевса царю Никомеду. А ты, Александр, – протянул он второе письмо стройному юноше со светлым пушком на подбородке, – доставишь этот пергамент в Понт, базилевсу Митридату Эвергету.

– Как! Ты не дашь нам охрану? – удивился Никострат.

– У меня нет лишних людей, – отрезал Зимрид. – В Пергаме неспокойно, и я отвечаю за жизнь базилевса. – Впрочем, если вы трусите…

– Я не просил об охране! – воскликнул Александр, презрительно косясь на Никострата.

Начальник кинжала улыбнулся ему и жестом приказал гонцам выполнять приказание.

Через полчаса раб доложил о приходе посла Вифинии. Невысокий толстый вельможа, вбежав в кабинет, поздоровался с Зимридом и впился в его лицо тревожными глазами.

– Боюсь, твой базилевс сегодня будет весьма недоволен тобой! – после долгого молчания сказал начальник кинжала. – Мой царь направил ему сегодня весьма неприятное письмо.

– Как бы оно не стоило мне головы! – не без тревоги заметил посол.

– Все может быть! – развел руками Зимрид. – Аттал был очень разгневан и обращался к Никомеду, как к последнему слуге.

– О, Тихе!..[4]

– Но все еще может обойтись хорошо для тебя! – подбадривающе улыбнулся Зимрид и многозначительно добавил:

– И для меня тоже!

– Располагай мною! – воскликнул посол.

– Наш царь написал сегодня еще одно письмо, – не переставая улыбаться, понизил голос Зимрид. – Думаю, его содержание поднимет настроение твоему базилевсу после прочтения первого письма, Зная, какие чувства питает Никомед к Риму, являясь истинным «другом и союзником римского народа», я уверен, что, передав это письмо куда следует, он получил бы еще большее расположение сената! А ты, отдав ему такое письмо, заслужил бы еще большее расположение своего царя!

– И… такое письмо у тебя?

– Уже нет, – усмехнулся Зимрид и, увидев, как разочарованно вытянулось лицо посла, добавил: – Но я дам тебе возможность добыть его. Правда, это будет стоить тебе… три таланта!

– Эти деньги я прикажу доставить тебе немедленно! – воскликнул посол.

– Еще ты должен обещать мне покровительство своего царя, если у меня возникнут некоторые затруднения в Пергаме! – подумав, добавил начальник кинжала.

– Ты можешь стать его подданным в любой момент!

– Тогда бери надежных людей и отправляйся в погоню за моим гонцом. – Его имя – Александр, поторопись – у его отца лучшие кони во всем Пергаме, однажды они сделали его победителем на Олимпиаде!

– Самый лучший конь – стрела, пущенная умелой рукой! – чуть приметно усмехнулся посол Вифинии и по-свойски взглянул на Зимрида: – Но у меня мало людей, почти все в отъезде…

– Шпионят в Пергаме! – покачав головой, заметил начальник кинжала и задумался: – Но это опасно – моих людей Александр знает в лицо…

– Он забудет их, как только увидит меня! – пообещал посол. – А я добавлю к трем талантам еще два…

– Чего только ни сделаешь ради друзей! – махнул рукой Зимрид и приказал рабу передать дежурному офицеру выделить пять воинов послу Вифинии.

«Прекрасно! – подумал он, оставшись один в своем кабинете, – Пять талантов – задаток, и еще неизвестно сколько, когда начнутся бунты! А теперь – за охрану Аттала! – встряхнулся он. – И клянусь богами, я буду охранять его, как самого себя и даже еще лучше! При каком правителе я смог бы накопить такое сокровище и еще добавить к нему столько, что сам смогу сделаться базилевсом? Если не Пергама – то той же Вифинии или Каппадокии! А что – ведь не родовитость, не армия, не ум, а золото правит в этом мире. Потому что на него можно купить и титул, и войско наемников, и целую толпу ученых советников!»

В то же самое утро во дворце бывшего начальника кинжала, Эвдема, проснулся человек с изрядно помятым лицом и туго соображающим взглядом.

Это был один из тех римлян, о котором упомянул в своем докладе Зимрид – тот самый Гней Лициний, у которого похитили и тут же возвратили три сундука. Несколько мгновений он встревожено оглядывался вокруг, словно силясь понять: кто он, откуда и почему здесь…

И дело было не только в том, что он очнулся после обильной ночной пирушки. На это у него были свои веские причины.

Вид роскошной спальни несколько успокоил его. Она не была похожа ни на тюремную камеру, ни на комнату пыток. И он уже без страха встряхнул головой, приводя в порядок мысли, выстраивая их в четкую цепь событий, которая предшествовала его появлению тут.

Гней Лициний – это было его не настоящее имя. Под ним Луций Пропорций, а именно так звали этого человека, прибыл в Пергам чтобы выполнить задание чрезвычайной важности. Он должен был убедить Аттала завещать свое царство Риму, а если тот откажется, любыми путями поставить на подложном документе царскую печать, и затем отравить царя. Для этого городским претором ему был вручен перстень с ядом, от которого не было противоядий. В этом Луций смог убедиться буквально в тот же вечер, на своем кредиторе, который чудом вернулся из Сицилии, где власть захватили восставшие рабы. Не желая расставаться с чужими деньгами, которые уже привык считать своими после ложного известия о гибели кредитора, Луций отравил его. При этом, развязав язык кредитора выпивкой и азартной игрой в кости, он еще и выведал, где тот спрятал от рабов свои несметные сокровища…

После этого он велел избить до полусмерти и выбросить умирать на остров Эскулапа единственного свидетеля обеих тайн, своего раба-пергамца по имени Прот, и со спокойной совестью отправился в путь.

По дороге Луций хотел было вызвать на помощь своего брата-близнеца Квинта. Решительный и бесстрашный, как бывший центурион, тот привык разить в грудь любого врага, в отличие от трусливого и осторожного Луция, который предпочитал нанести удар в спину. Чрезвычайно похожие, они могли бы раздвоиться в Пергаме и прекрасно дополнить друг друга! Но опасение, что все награды и сокровища кредитора тогда придется делить с братом, остановило Луция.

Нет, все будет принадлежать ему, и только ему!

С этими радостными мыслями он ехал в Пергам, даже не подозревая, что рабу не только удалось выжить и бежать с острова Эскулапа, но и добраться до Сицилии, где он сумел найти сокровища. Этот раб давно бы уже уехал на свою родину, чтобы предупредить Аттала о грозящей опасности… Но переняв вместе с остальными привычками хозяина и его жадность, он также не смог отдать все сокровища царю рабов Евну, что задерживало его в Сицилии на неопределенное время…